Два Гордона, однофамильцы, отличились в Севастополе, и в судьбе обоих этот опыт оставил неизгладимый след. Старший Гордон (1814–1870), которого прозвали «Старая Петарда» за невозмутимость под огнем во время осады, впоследствии получил чин генерал-майора и был удостоен рыцарского звания. Однако к тому времени сэр Уильям Гордон был уже «больным человеком, в первую очередь вследствие ранения правой руки, полученного под Севастополем. Боль никогда не покидала его и с годами только усиливалась». Вполне вероятно, что он страдал и от психологической травмы, которую сегодня называют посттравматическим стрессовым расстройством: после войны его «поведение становилось все более и более иррациональным». Во время совместного путешествия его боевой товарищ, близкий друг и более молодой однофамилец, опасаясь худшего, конфисковал у него бритву, но Уильям Гордон после непродолжительной борьбы отобрал ее и совершил самоубийство[794]. Чарльз Гордон, также дослужившийся до генерал-майора, был известен под Севастополем своей смелостью и бравадой. Его коллега, военный инженер и известный военный историк [впоследствии полковник] К. К. Чесни, писал о нем:
«[Он] впервые увидел войну в тяжелых условиях суровой зимы в Крыму. Будучи инженером в скромном звании младшего офицера, он привлек к себе внимание начальства, и не только потому, что был энергичным и активным. Он выделялся среди других особой предрасположенностью к военному делу. Работу в окопах перед Севастополем он превратил в сбор личных знаний по действиям врага так, как это не смог сделать ни один офицер. „Мы обычно посылали его, чтобы разведать новые передвижения русских“, — много лет спустя свидетельствовал о его таланте один из самых выдающихся офицеров, под началом которых он служил»[795].
Молодой Гордон явно выделялся своей особенной храбростью и профессионализмом. Он был награжден французским орденом Почетного легиона, редким отличием для такого молодого офицера.
Многие путешественники, посещавшие Крым, свидетельствовали о том, что Севастополь был полностью разрушен, и на его восстановление потребовалось несколько десятилетий. Рождение города в 1783 г. явилось результатом решения Екатерины II основать базу российского Черноморского флота на Крымском полуострове. Теперь город был мертв — там никого не осталось, кроме оккупационных войск союзников и немногочисленных собак и кошек. И неясно, способен ли Александр II приступить к возрождению Севастополя: ответ могли дать только условия мирного договора.
Во время Крымской войны путь к миру, как это часто бывает в разных конфликтах, оказался таким же трудным, как и путь к войне. В данном случае примирение осложнялось не только количеством государств, участвовавших в конфликте, но и разногласиями между союзниками, особенно между Британией и Францией. В дополнение к пяти непосредственным сторонам конфликта (России, Франции, Великобритании, Османской империи и королевства Пьемонт-Сардиния) в дискуссиях участвовали Австрия и Пруссия. Для России особенно важна была позиция Австрии, поскольку царь не мог позволить себе конфликт еще с одной европейской державой на своих западных границах. Турция жаждала признания как независимое, суверенное государство, огражденное от влияния таких стран, как Россия, равноправный член «европейского согласия». Поэтому представители Османской империи желали избавиться от предыдущих двусторонних договоров с европейскими странами, большинство из которых назывались (а не только считались) «капитуляциями»[796]. Британия и Франция поддерживали требования Турции не только из соображений доброй воли, но и для того, чтобы сдержать могущество и амбиции России.
Ограничения для России, которых могли добиться союзники, как раз и были предметом разногласий между Британией и Францией. Разумеется, русские постарались использовать этот раскол. В общих чертах Британия решительно настаивала на больших уступках со стороны противника, проявляя — по крайней мере, в глазах русских — традиционную воинственность. В то же время Наполеон III хотел вернуть Франции роль ведущей континентальной державы и поэтому вел переговоры независимо от Британии, насколько это было возможным. Более того, он желал, чтобы мирная конференция проводилась в Париже, а не в Вене, чтобы подчеркнуть вес своей страны в мировой политике. В этом его поддерживал Александр II. Россия хотела как можно быстрее восстановить хорошие отношения с Францией.
Поэтому война, а следовательно, и мир не ограничивались решением «восточного вопроса» — речь шла о перераспределении сил в Европе. Таким образом, вдалеке от театра военных действий велись битвы реальной политики: государства боролись за статус и влияние, как военное, так и экономическое, в ходе самого масштабного раунда дипломатических переговоров после Венского конгресса 1814–1815 гг. Главное отличие состояло не только в том, что Россия и Франция поменялись ролями, но и в отсутствии решающего сражения, которое завершало войну и способствовало заключению мира. Несмотря на поражение России, ее армия не была уничтожена в грандиозной битве, подобной поражению Наполеона под Лейпцигом (1813) или при Ватерлоо (1815); страна также избежала унижения, когда вражеская армия оккупирует столицу.
В конечном итоге все договорились, что основы мирного договора будут строиться на развитии «четырех пунктов», основанных на Венской ноте, которую Британия, Франция, Австрия и Пруссия приняли в 1853 г. Боевые действия на суше и на море продолжались в разных уголках земли — в Крыму, на Кавказе, на Балтике и на Дальнем Востоке, а одновременно с ними шли длительные переговоры в Вене; на их скорость и направление влияли превратности войны, и не в последнюю очередь исход сражений. Многочисленные зигзаги и повороты переговоров выходят за пределы нашего повествования — в отличие от конечного результата, закрепленного Парижским мирным договором, который был подписан 18 (30) марта 1856 г. и определял будущее Севастополя и Черноморского флота. Тем не менее стоит кратко описать дипломатический процесс, который привел к окончательному соглашению.
В ноябре 1854 г. российское правительство согласилось с «четырьмя пунктами», предложенными при посредничестве Австрии: (1) замена российского протектората над Дунайскими княжествами общим протекторатом великих держав — Австрии, Великобритании, Пруссии, России и Франции; (2) установление свободы судоходства по Дунаю; 3) пересмотр Лондонской конвенции 1841 г. о Черноморских проливах; (4) передача покровительства над христианским населением Османской империи великим державам[797]. Последнее условие должно было заменить гарантии России, закрепленные в статье VII Кючук-Кайнарджийского мирного договора 1774 г. Но в разгар Крымской войны союзники считали, что время для мирного договора еще не пришло. Они твердо решили уничтожить главную военно-морскую базу России в Севастополе, но смогли добиться своей цели только после сдачи города 8/9 сентября 1855 г. Крымской кампанией союзники стремились ослабить Россию, надолго нейтрализовав ее возможности на Черном море[798]. Однако для Британии это было необходимое, но ни в коем случае не достаточное условие заключения мира. Пальмерстон, верный своим принципам, возражал против любых уступок России. Рассматривая войну в более широком геостратегическом контексте, как и подобало стране с самым сильным военно-морским флотом в мире, британское правительство намеревалось в 1856 г. отправить экспедицию на Балтику (основу эскадры должны были составлять броненосцы — новейшее достижение военного кораблестроения), чтобы получить возможность навязать России более жесткие условия. Главной целью экспедиции было разрушение Кронштадта, то есть уничтожение базы Балтийского флота России. Без Кронштадта и Севастополя у России оставался только Архангельск, что перечеркивало все достижения предыдущих 150 лет.
С учетом этих обстоятельств соглашение о мире было подписано на удивление быстро. Главный импульс исходил из Вены. Выступая от имени Великобритании и Франции, австрийское правительство направило России ультиматум. Меморандум о предварительных условиях мира, принятый в Вене 14 ноября 1855 г., содержал пять ключевых условий. Во-первых, «полный отказ России от протектората над Дунайскими княжествами», во-вторых, «признание свободы судоходства по Дунаю», в-третьих, «объявление Черного моря нейтральным и свободным от военных кораблей», в-четвертых, «закрепление прав христианского населения Порты»; в-пятых, «право в интересах Европы выдвигать особые условия в отношении четырех вышеперечисленных гарантий»[799]. И Британия (которая не участвовала в составлении ультиматума) и Россия посчитали эти условия неприемлемыми, но по разным причинам. Если Британия считала их недостаточно жесткими, то Россия — слишком суровыми: главным камнем преткновения была судьба Черноморского флота. Несмотря на то что с падением Севастополя ситуация, казалось бы, радикально изменилась, союзники придерживались разных взглядов на будущую политику.
Что касается сухопутных войск, то соотношение сил в коалиции было неравным, поскольку Франция выделила в четыре раза больше войск, чем Британия. Вполне естественно, что Наполеон III хотел иметь решающий голос в вопросе прекращения войны и заключения мира. По всей видимости, существовало три варианта действий: во-первых, расширить масштабы войны, чтобы оказать давление на Россию, возможно спровоцировав восстание поляков или задействовав армии Австрии, Пруссии и Швеции (именно этого хотел Пальмерстон); во-вторых, свести войну к морской блокаде Балтийского и Черного морей; и в-третьих, усилиями дипломатов как можно быстрее положить конец конфликту. Наполеон III, убежденный, что он в основном достиг целей войны, в том числе разрушил консервативный Священный союз, в котором доминировала Россия, склонялся к третьему варианту и всячески поддерживал посреднические усилия Австрии. Британия не могла продолжать войну без Франции, и поэтому ей пришлось согласиться с союзником.