Харриет подумала, и ее отрезвили выводы, к которым она пришла. «Женщины Юга часто вступают в брак с мужчинами, зная, что те являются отцами многих детишек-рабов [у самого доктора Нортона было одиннадцать таких отпрысков]… Они рассматривали таких детей как собственность, как ходовой товар, как свиней на плантации; при этом они часто давали понять, что не шутят, отдавая таких детишек в руки торговцев рабами, как только это становилось возможным, чтобы поскорее от них избавиться», – писала она. Конечно, бывали «достойные исключения» из этого правила, когда белые женщины заставляли своих мужей освобождать рабов, «с которыми они состояли в родительских отношениях». Миссис Норком, однако, к числу таких женщин не относилась. Если бы Харриет стала любовницей доктора Норкома, продажа ее детей была бы лишь вопросом времени, и ее существование превратилось бы в сущий ад.
Неизменное сопротивление, которое Харриет оказывала Норкому, вовсе не означало, что она не обращала внимания на других мужчин. Она полюбила своего давнего друга – свободного плотника, который сделал ей предложение и намеревался ее выкупить. Но Харриет знала, что Норкомы не согласятся ее продать, а замуж позволят ей выйти только за раба. Когда другая их рабыня попросила разрешения выйти замуж за свободного цветного, миссис Норком ответила ей: «Я с тебя шкуру спущу и прикажу засолить, дорогая моя, если ты мне об этом скажешь еще хоть раз. Или ты полагаешь, что я позволю тебе ухаживать за моими детьми и детьми этого черномазого одновременно?» Тем не менее Харриет с трепетом попросила у доктора Норкома разрешения выйти замуж. «Ты любишь этого черномазого?» – резко спросил он.
«Да, сэр», – кивнула она. Ее ответ вызвал у него приступ ярости, сопровождавшийся потоком брани, и впервые доктор Норком ударил ее и назвал проклятьем его жизни.
Почти целую неделю после этого доктор Норком смотрел на нее зверем, но молчал. Потом сказал ей, что расходится с женой и переезжает в Луизиану с несколькими рабами, в числе которых может оказаться и она. После того как этот план сорвался, он обругал и избил Харриет, когда увидел, как она на улице говорила со своим молодым человеком. В отчаянии Харриет попросила возлюбленного перебраться в свободный штат, сказав, что вскоре приедет к нему вместе со своим братом.
Однако бегство оказалось невозможным. Харриет находилась под постоянным наблюдением, у нее не было денег, а бабушка резко воспротивилась этому замыслу. В конце концов Харриет отказалась от мечты о воссоединении с другом-плотником и избрала для себя иной путь.
За годы, прожитые под одной крышей с Норкомами, она столько раз подвергалась сексуальным домогательствам и так часто сталкивалась с неприглядными сторонами жизни, что еще в сравнительно раннем возрасте перестала быть наивной девочкой. «Я знала, что делаю, и делала это умышленно», – позже писала Харриет. Она так говорила о том, что стала любовницей белого человека, который, как ей казалось, мог выкупить ее у Норкомов.
Любовником Харриет стал Сэмюэль Тредуэлл Сойер – молодой неженатый юрист, знакомый с ней и с ее бабушкой. Подраставшая Харриет все больше нравилась Сойеру, который нередко посылал ей записки. «Я была бедной рабыней, мне тогда было всего пятнадцать лет», – напоминала она читателям. Через некоторое время в сердце у нее возникли «более нежные чувства» по отношению к молодому юристу, хотя эта привязанность сочеталась с желанием «мести и расчетливым интересом… преувеличенным самолюбием и искренней признательностью за доброту». При этом, рассуждала Харриет, «тот факт, что она вызывала интерес у неженатого мужчины, которому не принадлежала, льстил гордости и чувствам рабыни, если, несмотря на тяжелое положение, у нее сохранялось чувство гордости». И добавляла: «Кажется, что менее унизительно отдаться самой, чем уступить принуждению».
Так вот, в силу совокупности этих причин Харриет вступила в интимные отношения с Сойером, хотя нигде не упоминала о том, когда и где это произошло. Их отношения нельзя назвать безоблачными. Она беспокоилась о том, что ее «аморальность» заставит страдать бабушку Молли, и надеялась, что пожилая женщина ничего об этом не узнает. Потом Харриет обнаружила, что беременна, и в недалеком будущем это было чревато новым скандалом.
Все за исключением самого доктора Норкома (и, конечно, Сэмюэля Сойера) были уверены в том, что отцом ребенка был доктор Норком. Но Харриет знала: он накажет ее, потому что не имел отношения к ее беременности, а миссис Норком накажет ее, будучи уверенной в том, что она зачала от ее мужа. Харриет надеялась найти убежище или, по крайней мере, сочувствие у бабушки. Вместо этого Молли сорвала с пальца обручальное кольцо покойной матери Харриет, сказала ей, что она покрыла себя позором, а потом прокричала: «Убирайся и забудь дорогу в мой дом!» Напуганная и пристыженная, Харриет пошла к подруге и рассказала ей эту прискорбную историю. Подруга, имя которой не упоминалось, вступилась за Харриет перед Молли и рассказала той, что пришлось пережить ее внучке в доме Норкомов. Не простив Харриет полностью, Молли позволила ей вернуться в свой дом. Но она потребовала от внучки рассказать ей, почему Сойер, согрешивший вместе с ней, разбил жизнь ее «единственного сокровища», если мог взять себе в любовницы любую другую рабыню. Сам Сойер заверил Молли в том, что будет заботиться о Харриет и их ребенке. Он даже постарается их выкупить, добавил молодой юрист.
Доктор Норком навестил Молли и Харриет, он даже позволил ей остаться у бабушки, но только потому, что миссис Норком запретила ей возвращаться к ним в дом. Основное же его намерение состояло в том, чтобы выяснить, кто является любовником Харриет – не тот ли это плотник, замуж за которого он запретил ей выйти? Харриет с горечью ему ответила: «Я согрешила против Господа и себя самой, но не против вас».
«Будь ты проклята! – проворчал доктор Норком. – Я мог бы все твои кости переломать! Ты себя впустую растратила на какого-то никчемного мерзавца… Ну-ка быстро говори, кто отец ребенка – белый или черный?»
Испуганная и смущенная, Харриет замялась. «Ты его любишь?» – настойчиво продолжал Норком. «Я рада хотя бы тому, что не презираю его», – проговорила она. Такой ответ очень не понравился доктору Норкому. Он пригрозил Харриет, что убьет ее, потом пообещал, что, если она порвет со своим любовником, возьмет на себя заботу о ней и ее ребенке. Харриет отказалась, и доктор Норком сказал ей: «Ну ладно, тогда сама пожинай плоды своего беспутства. Никогда не обращайся ко мне за помощью. Ты – моя рабыня и навсегда ею останешься. Я никогда тебя не продам, можешь быть в этом уверена».
Маленький Джозеф родился недоношенным и болезненным ребенком, он несколько недель находился на грани жизни и смерти. Харриет тоже медленно приходила в себя. Ее часто навещал доктор Норком и напоминал ей, что Джозеф тоже его раб.
Норком ревновал так же сильно, как и раньше. Он старался держать Харриет подальше от своего взрослого сына и надсмотрщика, следившего за порядком на плантации. Он винил Харриет в распутстве. Он столкнул ее с лестницы и остриг ее длинные блестящие волосы. Он постоянно оскорблял и унижал ее. Однажды, чтобы ей досадить, он посадил в тюрьму ее брата. А тем временем ее тайный любовник Сэмюэль Сойер, как только подворачивалась возможность, тайком наведывался к ней, обнимал Джозефа и утешал Харриет. Но дать свою фамилию сыну Сойер не мог, потому что Джозеф оставался собственностью дочери доктора Норкома.
Прошло четыре года. Харриет вернулась в дом Норкома, все это время она продолжала тайно стремиться к воплощению в жизнь своих замыслов. В восемнадцать лет она родила дочь Луизу Матильду. Харриет признавалась в том, что ее чувства к Сойеру так никогда и не переросли в бурную страсть, с какой она относилась к своему первому возлюбленному, хоть она испытывала к нему глубокую симпатию и благодарность. Кроме того, писала она, «когда власть любовника определяется лишь добротой и привязанностью, возникает чувство, сходное с ощущением свободы».
Второй ребенок Харриет служил доказательством продолжения ею интимных отношений с неизвестным белым соперником. Доктор Норком рвал и метал. «Рабство ужасно для мужчин, но оно неизмеримо ужаснее для женщин, – писала Харриет. – Помимо общих для всех рабов тягот, они переживают свои невзгоды, свои страдания и свои горести». Ей пришлось тайком крестить Джозефа и Луизу Матильду, когда доктор Норком, запретивший ей это делать, уехал из города.
В 1835 г. внаказание за отказ стать его сожительницей Норком послал Харриет на плантацию. Кроме того, он заявил, что осложнит жизнь Джозефа, поскольку собрался его продать. Харриет тщательно продумала план побега. Она решила бежать одна, а потом Сойер должен был выкупить и освободить их детей. Бабушка ей резко возражала. «Никто не уважает мать, бросившую собственных детей, – говорила она внучке. – Если ты их здесь оставишь, счастья тебе не видать как своих ушей».
Харриет проигнорировала предупреждение бабушки. С помощью подруги, рабыни Салли, которая согласилась с тем, что «когда они поймут, что ты ушла, у них пропадет желание причинять детям зло», Харриет приступила к исполнению своего плана. Она спряталась в доме подруги, а потом у бабушки, в небольшом помещении над чуланом. Там было очень неудобно и тесно, нельзя было полностью распрямиться, но никто не стал бы ее искать в этом закутке. Тот же доктор Норком считал, что она бежала на Север, и даже ездил туда, чтобы найти ее и вернуть домой. Свой обман Харриет продумала до мелочей, она даже писала Норкому письма, которые умудрялась пересылать с людьми из разных свободных штатов.
Тем временем Сойер сговорился с работорговцем, который убедил Норкома продать ему детей Харриет, а потом сразу же перепродал их юристу. Для подтверждения подлинности сделки Джозефа и Луизу Матильду посадили в повозку работорговца вместе с другими купленными им рабами, рыдавшими во весь голос, потому что их навсегда разлучали с женами, мужьями и детьми. Для семьи Харриет (но не для других) этот спектакль закончился, когда Джозефа и Луизу в целости и сохранности вывезли из города, после чего Сойер тайком доставил их обратно к бабушке. Из своего тесного убежища над чуланом Харриет часто видела их мельком, но показаться им не осмеливалась.