Ритка тоже зиму не бездельничала. Она придумала для малышей прописи из бересты делать. И спросом эта ее придумка пользовалась, как в самой Сеньевке, так и в Торжке, куда она за зиму наготовленный запас привезла.
Так, что в ее кошеле-то поболее моего монеток звякало. Но уж тут кто на что учился, так что без обид.
Я, конечно, тоже иногда помогал ей занятия вести, а когда и вовсе ее подменял, но все-таки душу в резьбу вкладывал, а с детьми (да и не только с детьми, поскольку туда и не дети ходили) больше просто помогал разобраться, в том, у кого, что не получалось, и какие вопросы накопились. Ритка же по всем правилам: планы писала на каждый урок, методику разрабатывала, задания придумывала, вот прописи опять же готовила из надранной мной для нее и прошитой бересты.
Так что кто на что учился…
Дара я, как и ожидал, встретил все там же на испытании новичков. Ингром в составе дружины тоже был, сверкая начищенной кольчугой и счастливой улыбкой.
К нему я приставать не стал, только поздоровался, поскольку к его боку доверчиво жалась девчонка с не менее счастливой, хоть и слегка смущенной улыбкой. Дружинникам семью иметь не возбранялось. Более того, отдельное жилье семейным давалось, но поблажек на явку по тревоге и готовность никто им не делал: хочешь с женой жить, будь готов из супружеского ложа среди ночи на коня прыгать. Или сиди дома и в Дружине тебе делать нечего.
А вот Дар был мне рад. Снова предложил место в Дружине, но без особой надежды: не тот у меня взгляд был на сверкающих броней витязей. Но испытание снова пройти и в круг выйти уломал. Ну, так мне не жалко.
В этот раз пробежал вторым. И в круге было куда веселей. Мне кажется, Дар решил не столько кулаками помахать, сколько дать мне урок рукопашного боя. Потому и валял меня в круге не десять минут положенных, а все двадцать пять. А я что? Я только «за»! Я и в своем мире этим делом с энтузиазмом и удовольствием занимался, хоть соревноваться с кем-либо не любил, воспринимая только одного противника — самого себя. Ведь победить себя куда труднее и почетнее, чем победить другого.
На память Дару я подарил братину своей работы. Специально для него делал и вез. Старался, резьбы и лака не пожалел. Прямо тут же ее и опробовали, пустив средь витязей по кругу, по мере пустения доливая в нее мед (напиток такой, на основе пчелиного меда варится, всех его секретов не знаю, но тут популярная штука. И вкусная!). Подарок Дару по сердцу пришелся (какая интересная тавтология). Так пришелся, что он отдариться не приминул: нож свой боевой подарил. Тут уж я слов не сыскал, только и смог, что благодарно обнять и виновато руками развести, мол не по подарку отдарок, дорог уж больно.
На что он, на секунду посерьезнев, сказал: «На память. А то, может и не свидимся больше». Что на это сказать я не нашелся и только еще раз обнял сурового десятника.
Отшумела неделя свадеб, началась сперва стройка, а после и весенняя полевая работа.
И вдруг!
Утром, словно подбросило нас с Риткой что-то из кроватей (точнее с полатей, коек тут не знали). Предчувствие, острое, как укол шилом в ягодичную мышцу.
Десять минут. Ровно столько нам потребовалось, чтобы вскочить и одеться в свою одежду, ту самую, в которой ровно год назад мы пришли в этот мир. Единственное, что я взял с собой кроме, это нож Дара. Деньги и все имущество невеликое свое, мы хозяевам оставили. Пять минут на сумбурное прощанье с Апанасом и домашними. И только пятки наши засверкали в сторону старого полуразваленного сарая на поляне посреди леса.
Еще, лишь издали завидев старый остов, мы уже чувствовали, вот оно! Сегодня, именно сейчас сработает!
И мы наподдали к цели. Не снижая скорости пролетели арку двери и вывалились в коридор универа.
Я расплылся в улыбке и не успев затормозить, споткнулся о порог и спиной вперед полетел на пол, глядя в падении на столь же счастливое лицо Ритки. А в следующий миг моя попа встретилась с землей.
Именно с землей, а не с полом универа.
Я осмотрелся: вокруг, куда ни глянь, расстилались холмистые поля, необработанные, с травой по пояс и редкими далекими балками и ярами. Ритки рядом не было. И вообще никого не было…
Глава 4
— Здравствуй новый мир! — вяло произнес я, поднимая вверх правую руку. — Я Миша Логин, будем знакомы!
Именно так я поприветствовал новое свое попадание. Довольно спокойно, верно? А чего волноваться бессмертному? К тому же я давно смирился с тем, что «правила жанра» в покое меня не оставят. И то, что первое мое попадание выдалось настолько удачным, а мир настолько счастливым и приветливым, это скорее уж просто осечка, а вовсе не правило.
Именно такие мысли вяло текли в моей голове, когда я поднял голову к небу, ориентируясь на какой-то непонятный звук. Сверху, прорезав небо длинным дымным хвостом, падал огромный раскаленный метеорит. И делал это очень быстро.
— Бля… — только и успел я выдохнуть. А еще подумать: «Вот сейчас мы и посмотрим, какой ты, на фиг, бессмертный». В следующий миг каменюка уже занимала всю видимую часть неба. Потом был удар.
Очень быстро пришла боль. И не уходила уже очень долго.
Самое поганое, это, наверное то, что я так и не потерял сознания после удара. Так что прекрасно все помню.
Сначала меня ударил камень. Затем этот же камень вбил меня в землю. Затем был взрыв и сильнейший жар. Меня из воронки, получившейся от удара, так и не выбросило, поскольку попадание мое было настолько удачным, что ровнехонько самый центр небесной каменюки пришелся на мой череп. Таким образом я прочувствовал на себе полностью и удар, и давление, и последующий взрыв, и повышение температуры в точке до отметки при которой испаряются металлы и камни…
Примерно через полтора часа я выполз из кратера. Еще через час выбрался из пылевого столба и рухнул на землю, жадно глотая воздух, пусть и грязный, но все же воздух.
Еще через пару минут встал и поплелся дальше. Вскоре споткнулся и упал, больно ударившись лбом о какой-то камень. Чертыхнулся и, уперевшись руками, воздел себя в вертикальное положение.
— Здравствуй Новый Мир! — уже с гораздо большим энтузиазмом провозгласил я, осматриваясь. — Я Миша Логин, будем знакомы… — приветствие становилось традиционным.
Я огляделся: вокруг, сколько хватало глаз расстилались необработанные холмистые поля, поросшие травой высотой по пояс. Вдалеке виднелись небольшие балки и яры.
Что-то эта картина мне напоминала…
Я в ужасе вскинул голову к небу.
— Бля… — в ужасе выдохнул я. «Да вы издеваетесь?!!» промелькнула мысль за мгновение до падения метеорита, в точности копирующего предыдущий. А может и тот же самый, кто его разберет…
Три звездочки. Это значит, что описывать этот момент подробно я не хочу.
Скажу лишь, что ЭТО повторилось в тот день ДЕСЯТЬ раз. Десять раз я попадал на заросшее травой поле, и десять раз на меня падал метеорит. Причем каждый следующий был несколько больше предыдущего. Последний, а я ОЧЕНЬ надеюсь, что он в моей жизни был последний, вообще оказался столь огромен, что расколол планету, вызвал ее взрыв, в результате которого я оказался висящим в пустоте космоса, среди разлетающихся осколков, бывших когда-то населенным миром.
В один из этих осколков я и врезался. После чего почувствовал запах травы. Пальцы судорожно сжали жесткие стебли, прочертив ногтями по земле.
— Нет! — шептали мои губы. — Нет, нет, НЕТ!!! Не хочу, не хочу, НЕ ХОЧУ!!! — кричал я, зажмуривая глаза до состояния, когда из них брызнули слезы. — Не хочу, не хочу, не хочу, — полз я, не открывая глаз, извиваясь, словно змея.
Я полз и полз, а сверху метеорит все не падал и не падал. Не уверен, но таким образом я полз почти час, царяпаясь о жесткие стебли и мелкие камешки, но не обращая на это внимания.
Пока не уперся во что-то лбом, больно стукнувшись. Я открыл глаза и посмотрел на препятствие. Им оказалось дерево.
Я чуть привстал на руках и огляделся: картинка один в один повторяла десять предыдущих, но, слава Творцу нашему, с неба ничего не спешило падать, а через поле вдаль тянулся промятый мной в траве след.
Я уронил голову на руки и засмеялся. Правда, смех это был или рыдания, сказать трудно. Там было и то и другое, намешанное в равных частях.
Когда, наконец, отсмеялся (отплакал), поднялся на ноги и осмотрелся немного внимательнее. А мысли, между тем, начали преобретать чуть менее мажорный и оптимистичный окрас: я лысый и голый! У меня нет ничего. А вокруг безлюдно и никаких признаков жилья или присутствия людей.
Четыре часа у меня ушло на поиск маленького камушка с острой гранью (событие это совпало с нахождением мной небольшего ручья). Шесть часов я копал в русле яму и делал запруду. Дал часок воде протечь, унося с собой муть, после чего с наслаждением отмылся от гари, крови, пыли и копоти.
Солнце село. Ночью было холодно даже на подстилке из травы и веток. Но этот холод был куда лучше всепоглощающего жара взорвавшейся планеты. Его можно было терпеть. Мне даже удалось выспаться.
Весь следующий день я с помощью острого камушка мастерил силки из коры деревьев и веток лозняка, росшего вдоль ручья и расставлял их возле мест где, по моему скудному опыту могли появляться зайцы. И строил шалаш, в надежде, что он хоть сколько-то спасет от холода и утренней росы. Простуда мне, конечно, не грозила, но само по себе это было крайне неприятное ощущение, когда ты зябнешь и зуб на зуб не попадает.
Мне повезло. Утром двоих косых я из своих накануне поставленных сорока двух самодельных ловушек вытащил.
Огонь… Огонь я добыть, как ни пытался, так и не смог. Весь упрел над палочками, отбил камнями все пальцы, но толку не добился. Пришлось довольствоваться сырым мясом. И холодной ночевкой: шалаш помогал не сильно.
«Кролики — это не только ценный мех…», как и зайцы. Это еще мясо и… кости! Костяной нож для работы по дереву был непригоден, но вот по мясу работал отлично. А еще, попытки с одиннадцатой, мне удалось получить некое подобие костяной иглы!