Лев прервал их тягостное молчание:
- Но ты же почему-то здесь.
Яков, мигнув, оторвал взгляд от телевизора и протянул руку ко Льву.
- Согрей меня, - попросил он.
Лев взял ледяные пальцы в свою ладонь, потянул, вынуждая Якова подняться. Тот, отодвинув стул, подчинился этому движению, позволяя Льву увлечь себя к кровати. Неспешно опустившись на подушку, Лев уложил Якова на свою грудь: Власовский, поежившись, ткнулся холодным носом в шею, а руки просунул под Лёвину спину. На некоторое время Льву стало холодно, а Якову – тепло.
Раньше у них такого не было. После секса они поспешно одевались и заметали следы преступления: потому что скоро вернутся родители, потому что может зайти бабушка, потому что им было по шестнадцать и всё, что они делали, казалось попранием всех морально-нравственных норм. Стыд всегда идёт рука об руку с торопливостью.
А теперь, стараясь дышать ровнее, чтобы не мешать Якову, Лев думал, что это самый интимный момент его жизни. Чувство абсолютного обнажения – а ведь он ещё никогда не был таким одетым, находясь в одной постели с Яковом — накрывало его с головой. Наверное, он правда любит Якова. Во всяком случае, он правда чувствовал это именно так.
Они лежали не меньше часа, погруженные в полудрему. Иногда Лев тревожно открывал глаза: «Не могут ли вернуться соседи?», но тут же сонно прикрывал их обратно: плевать. Космически плевать. Никогда ещё так плевать не было. Они ничего такого не делают, чтобы за это оправдываться.
На обращении президента Лев приподнял голову, услышав незнакомый, вкрадчивый голос, делающий паузы через каждые два слова. Он протянул руку, повернув телевизор к себе.
- Это кто такой?
Яков, потянувшись, сонно ответил:
- Ельцин ушёл.
- Куда?
Яков фыркнул ему в шею:
- Я не знаю.
Он провёл ладонью по щеке Льва, поворачивая его лицом к себе.
- А ты не уйдешь?
Лев, растерявшись, по привычке пошутил:
- Куда я уйду? Это моя комната.
- Я не про комнату. Я… вообще.
Выдержав долгий взгляд Власовского – глаза в глаза – Лев серьёзно сказал:
- Я правда тебя люблю.
Яков, потянувшись, поцеловал его под ухом, между шеей и щекой, и щекотно прошептал:
- Мы идеальная пара. С Новым годом.
Они провели вместе пять дней.
Лев представил Якова братьям-близнецам как друга, предупредил, что он с ними поживёт и попросил не выдавать комендантше. Они и не думали выдавать – Власовский здорово с ними подружился. Если они вчетвером собирались в комнате, Лев чувствовал себя лишним: Яков так бегло общался с братьями на английском, что Лев со своим Intermediate понимал не больше половины. Когда в диалог пытались включить его, все сразу начинали говорить медленно и по слогам, будто с отсталым.
Он разместил Якова на верхнем ярусе кровати: формально это место за кем-то значилось, но четвертый парень был «мертвой душой» и жил то ли с девушкой, то ли с сестрой. Лев его ни разу не видел. Они с Власовским засыпали на разных ярусах, а потом, посреди ночи, либо Лев забирался к нему, либо Яков спускался. Одну ночь Самир и Саид не ложились спать: где-то достали денди, подключили к своему портативному телеку и играли в приставку до пяти утра. Яков тогда опустил руку с верхней полки ко Льву: они так и заснули, сплётшись пальцы.
Первые три дня они не говорили о том, что будет дальше, и вели себя, будто впереди их ждёт целая вечность, проведенная вместе. Удивительно, но в Новосибирске они занимались нормальными вещами, которые в Петербурге даже не приходили им в голову. Из-за всех этих разборок с Камой и его шпаной, из-за смерти Шевы, из-за отца-тирана, из-за стресса в школе (нужно хорошо учиться, чтобы хорошо сдать экзамены, чтобы куда-нибудь поступить, чтобы отсюда сбежать), не оставалось времени побыть детьми. Теперь они играли в снежки, лепили снеговика на «кто быстрей», ходили на каток (Власовский отлично катался, а Лев впервые встал на коньки, упал три раза и сказал, что больше никогда не будет), даже сходили на «Щелкунчика» в театр оперы и балета. Билеты купил Яков, он вообще тратился, не считая денег, а Лев от всего отказывался – «Я сам куплю», «Я сам заплачу», даже ляпнул, не подумав: «Чё ты ведешь себя, как папик?». Яков тогда обиделся, пришлось извиняться.
- Я работаю в Америке, – сердито объяснял он. – То, что здесь дорого, там – дешево, поэтому я могу заплатить, мне не сложно.
- Я не хочу, чтобы кто-то за меня платил, - ответил Лев в тон ему – тоже сердито.
- Я же тебя не содержу, я просто купил билеты. Научись принимать подарки.
Думая об этом, Лев всё равно спотыкался об логику Якова: в этом было что-то странное. Когда он был в отношениях с Катей, он тоже иногда за неё платил: в кино, в театре, в кафе, на прогулках. Но так принято между мужчиной и женщиной, как само собой: мужчина платит, женщина с этим молча соглашается, такой негласный договор. А кто платит, когда в отношениях оба – мужчины? Лев что, по мнению Якова, из них двоих больше похож на женщину? Вообще-то, это не так. Вообще-то Лев сильнее, и выше, и походка у него нормальнее, и… Да просто это не так!
Но билеты всё равно пришлось принять, потому что Власовский не на шутку надулся, и тогда Лев вспомнил, что у них осталось два дня вместе, которые не хотелось тратить на ссоры.
Четвертого января они заговорили о будущем. Лев первый начал этот разговор. Они возвращались из театра через Первомайский сквер, когда он, выдохнув, спросил:
- Что будет дальше?
- Дальше я уеду, - ответил Яков.
Лев сбил шаг.
- А что будет с нами?
Помолчав, Власовский произнёс:
- Лев… Бросай ВУЗ.
Он опешил:
- Чего?
- Попробуй поступить ко мне.
- Гонишь? У меня не получится.
- Получится, - уверенно ответил Яков. – У нас есть медицинские кампусы.
- Яков, где Калифорния, а где – я?
- А где ты? Ты уже поступил и учишься. Ты умнее, чем школьники.
- Да это безумие какое-то.
Власовский коснулся его руки.
- Подумай, ладно?
А следующим вечером он улетел. На прощание Власовский ещё десять раз сказал: «Подумай, ладно?» и Лев десять раз покивал в ответ. Первые пять кивков были сущей формальностью: о чём тут думать? Он и Калифорнийский Университет – смешно даже. Но на шестой кивок начались сомнения: а вдруг?..
Все последующие дни Власовский только укреплял эти сомнения: слал на почту длинные официальные письма, похожие на спам. Ну, типа: «Вот здесь можно сдать тойфл, вот здесь – подать документы на визу, тут сдаются SAT и ACT…». Все эти письма обязательно снабжались репликами о приближающихся датах: «Подавая на грант, ты отправляешь в университет результаты экзаменов, ответ придёт только через два месяца, уже январь, а ты ещё ничего не сдал, Лев, пожалуйста, думай быстрее!!!». В конце обязательно подписывал: «Яков».
И он думал, то соглашаясь с Яковом, что это прекрасная идея, то снова проваливаясь в страх: боже, что за бред, ну какая Америка?
Окончательное решение помог принять Артур. Заметив, как Лев каждый вечер торчит в учебном кабинете, чтобы, добравшись до компьютера, зависать в электронной почте, он поинтересовался, что вообще происходит.
- Я там общаюсь… с одним человеком, - нехотя ответил Лев.
У него язык не повернулся назвать Якова «своим парнем». Он ещё ни про кого такого не говорил. Произнесенная голосом Льва, эта фраза даже звучит странно – «Мой парень». Бр-р.
Но Артур спросил сам:
- С парнем?
- Ну… да.
- Вы встречаетесь?
- Ну… да.
- А где он?
- В Америке.
У Артура округлились глаза от удивления:
- Где-где?
- В Америке, - раздраженно повторил Лев.
- И вы что, общаетесь так? По письму за вечер?
- Не по письму… Иногда мы договариваемся о времени, чтобы зайти на почту одновременно и переписываться.
- И всё-таки, вы вообще не видитесь.
- Ну, почему, он приезжал на Новый год, - оправдывался Лев. – И летом ещё, наверное, приедет…
- То есть, раз в полгода?
- Получается, так.
- А ты не боишься?
Теперь уже Лев удивился:
- А чего бояться?
Артур посмотрел на него, как на маленького ребёнка, сказавшего забавную глупость.
- Ты когда-нибудь бывал в Америке?
- Нет.
- А я бывал. Там с этим проблем нет.
- С чем?
- С тем, чтобы кого-нибудь найти. Там гей-клубы на каждом шагу, а в них трахаются чуть ли не на танцполах. В каком он городе?
Льву не хотелось отвечать на этот вопрос. Не нужно бывать в Америке, чтобы знать, какой он – Сан-Франциско. Он ярко представил это место ещё в детстве, когда по телеку крутили песню про «город в стиле диско» и «тысячу огней». Ну, скажет он сейчас Артуру, где Яков, а тот закатит глаза и протянет: «Ну, всё поня-я-ятно». Станет ещё хуже.
Мало Льву было головной боли: теперь он не мог перестать думать, где Яков и с кем. Не может быть такого, что один. В прошлом году он ляпнул про свободные отношения – почему? Просто так? А может, нет? Может, он придумал, что всех придумал? Ну, тех парней, всех эти Саш, Миш и Лёш – может, они правда были? И сейчас кто-то есть. Какие-нибудь Алексы, Майклы и Джорджи. Может, он с ними прямо сейчас, пока Лев корпит над учебниками по английскому, то порываясь бросить («Нахер надо в эту Америку!»), то снова открывая таблицу с неправильными глаголами («Блин, я же их все забыл»).
Бывали вечера, когда Лев не получал сообщений от Якова, и тогда он, не сдерживаясь, вываливал на него поток язвительных вопросов:
«Почему ты сегодня не написал? Что, за весь день на нашёл времени? Интересно, чем ты занимался?»
Как правило, ответ приходил быстро, и в нём Яков, извиняясь, объяснял, что очень устал на учебе, а потом работал («баристой в Старбаксе» — какое-то странное словосочетание, в котором Лев не понял ни слова), пришел домой и сразу вырубился, или не нашёл времени подойти к компьютеру, потому что, опять же, его чем-то нагрузили в университете.
Лев, читая, не верил ни единому слову: точно ли в университете? А может, в одном из тех гей-клубов, которые стоят там на каждом углу, и где трахаются прямо на танцполах? Однажды он прямо так и спросил, почти дословно.