Читая ответ Власовского, он слышал его возмущенный голос:
«Какие клубы? Мне вообще не до этого. Яков»
Обрадовавшись, что смог его подловить, Лев быстро напечатал:
«Ты мне сам говорил, что ходишь по гей-клубам и ищешь похожих на меня»
«Это было летом, когда я только приехал. Зачем мне туда ходить, если я тебя уже нашёл? Яков»
«Хватит везде добавлять «Яков», - писал Лев уже из вредности. – Я прекрасно помню, кто ты такой».
«Это такая форма письма в Америке, пишу по привычке. Извини, больше не буду, раз тебя это бесит».
«А с кем ты там ещё переписываешься, в этой Америке?»
«Лев, серьёзно, хватит. Если ты так боишься, что я изменяю, переезжай. Иначе к чему эти отношения?»
Этот вопрос, такой очевидный и простой, застал его врасплох. И правда, зачем? Не протянешь же всю жизнь на разных континентах. А если не планировать быть вместе всю жизнь, зачем вообще быть вместе?
Вариантов было два: или Лев переезжает, или они расстаются. Конечно, он подумывал над третьим вариантом, сказать Власовскому: «Слушай, может, лучше ты?», но Яков ни за что не стал бы менять Америку на Сибирь (и Лев его понимал – никто бы не стал). И что им в этой Сибири делать? Можно подумать, она обещает им что-то лучше, чем то, что у них уже было раньше.
Поразмыслив над ситуацией, Лев понял, что ничего не теряет. Ну, может, первый год обучения, но это не страшно. Артур и Карина хорошие люди, да и братья-африканцы ничего, но настоящей дружбы у него ни с кем не сложилось. Никто здесь его не знает, свой первый новый год он бы провёл в одиночестве, не прилети Яков. Так стоит ли цепляться за этот город, теряя человека, который его действительно любит?
Когда цифры на календаре подобрались к середине января, Лев, давя в себе чувство глубокого унижения, написал Якову:
«Можешь помочь с оплатой экзаменов?»
Отправив, он, недолго думая, дописал ещё одно сообщение:
«Я верну, когда приеду».
Лев [38-39]
Очередь к телефону-автомату тянулась вдоль коридора на первом этаже и заканчивалась возле дверей, ведущих на кухню. В обычные дни здесь было поспокойней, но тогда, в конце мая, всем нужно было срочно позвонить домой: рассказать о зачетах, сессии, практике, планах на каникулы и, конечно же – «Мам, испечешь блинчики к моему приезду?».
Лев стоял в этой очереди изо дня в день, начиная с апреля, и никак не мог подгадать нужного момента. Добравшись до телефона, он опускал в прорезь монетку на леске (способ, подсмотренный еще в детстве в фильме «Игла»), набирал домашний номер, слышал в трубке густой отцовский голос и молчал. Дышал. Отец тоже дышал, переспрашивая: «Алло? Алло?», сначала спокойно, а потом становился нервным и раздраженным. Это длилось, пока кто-то из них первым не бросал трубку. Чаще всего – Лев. Он кидал её на рычаг, резко дёргая вниз, и монетка, звякая, возвращалась к нему. Тогда монетку с леской он убирал в нагрудный карман рубашки, доставал другую и опускал её в прорезь ещё раз, по-настоящему, и звонил Кате. Он считал, это честно: платить нужно только за состоявшийся телефонный разговор. Конечно, вся очередь неодобрительно цокала – и потому, что он не платил, и потому, что звонил на два номера, задерживая остальных. Но кто ему что сделает? У него же бита под кроватью.
Однажды, в начале июня, получилось. Лев даже вздрогнул от неожиданности, услышав в трубке мамин голос: очень тихое и утомленное: «Слушаю».
Сначала он замолчал, по привычке. Потом молчал уже от страха – он так намучился с этими звонками, что перестал верить в мамин ответ, а потому забыл всё, что собирался сказать. Почувствовав, что мама тоже становится раздраженной и вот-вот бросит трубку, он испуганно произнес: - Мам, это я.
Теперь замолчала она. Он слышал, как зашелестело в трубке от её дыхания.
- Лёва? – наконец переспросила мама.
- Да.
- Господи, Лёвушка, - она заплакала, срываясь на истеричные интонации. – Где ты? С тобой всё хорошо? Как ты мог?..
Льва царапнули её слёзы, но он постарался сохранить холодное спокойствие:
- Я не мог по-другому, мам.
- Где ты? – снова повторила она. – Ты в порядке?
- В Новосибирске. Но я улетаю.
- Куда? Домой? – спросила она с надеждой.
- Нет. В Америку.
Мама перестала плакать. Всхлипнув, она спросила твердым голосом, как, бывало, спрашивала с него в детстве:
- Это что ещё за фокусы?
- Мне дают грант в медицинском университете, в Калифорнии.
Мамин тон стал ещё строже:
- Подожди, что за ерунда?
Лев прерывисто вздохнул.
- Мам, порадуйся за меня, - у него некстати задрожал голос от неожиданной, совсем детской обиды. – Это же круто…
- Что крутого? – искренне не поняла мама. – Возвращайся домой немедленно.
Лев молчал, не зная, что делать дальше. Бросить трубку, как обиженный подросток? Но дело же не только в обиде. Просто закралось в душу тоскливое понимание: кажется, у него нет родителей. И не было никогда. Воспитатели были, а родители – нет.
- Пока, мам, - хрипло ответил он.
- Что значит «пока»?! – возмутилась она. – Лев, подожди! Откуда ты звонишь? У тебя есть номер? Возвращайся домой, я тебе говорю. Папа всё поймёт. Он простит тебя.
Лев грустно усмехнулся:
- А я его не прощу.
Мама опешила от его ответа, начала заговариваться:
- Д-да… Да как ты смеешь, Лёва! Папа для тебя всё самое лучшее!.. А ты!.. Такое время было!.. Да кем бы ты вырос без него!
- А кем я вырос с ним?
Мама замолчала. Лев слышал, как она шумно дышит носом, видимо, пытаясь придумать, что сказать. Но говорить было нечего, он это знал. Мама понятия не имела, кто он такой.
- Пелагее привет, - сказал Лев, так и не дождавшись ответа. – Скажи, я извиняюсь, что не написал письмо. Боялся, что вы перехватите.
Он с силой бросил трубку на рычаг: в этот раз от злой обиды, а не потому, что хотел смошенничать. Монетка на леске выскочила из автомата и звонко упала на пол. Лев не стал её подбирать: зачем? Это был последний раз, когда он кому-то звонил.
Закрыв летнюю сессию на отлично, Лев написал заявление на отчисление по собственному желанию (в голове тем временем вертелось: «Господи, что я делаю?»), сдал комендантше своё место в комнате, попрощался с африканцами и, прихватив с собой всё тот же походный набор – сумка и бита – покинул территорию общежития. Заглянул попрощаться к Артуру – тот был с парнем, с декабря они сменились несколько раз и Лев не успевал запоминать имена. Трогательного прощания не получилось.
- А, это ты, – разочарованно произнёс Артур, увидев Льва на пороге. Ждали кого-то другого, что ли? – Ну, ты полетел?
- В семь утра из Москвы.
- Прямой рейс?
- Пересадка в Германии.
- Удачи, дорогой, – Артур приобнял его за плечи и мокро чмокнул в щеку.
Лев поморщился от легкой брезгливости и незаметно махнул по щеке рукавом рубашки, стирая ощущение поцелуя.
- Пиши, звони, – добавил Артур, опуская пальцы на ручку двери, как бы готовясь её закрыть.
Лев отступил на шаг.
- Ага, ты тоже. Пока.
- Пока, – Артур скрылся, хлопнув металлической дверью.
Спустившись на подъездное крыльцо, Лев постоял под козырьком, думая, куда бы податься, пока есть время, и отправился к Карине: она говорила, что будет ждать его всерьёз – «поставлю чай, заварю печеньки».
Оглядев небольшую спортивную сумку на плече Льва и биту (закинутую на другое плечо), Карина сказала, что он – дурак. А ещё – «Вообще с ума сошёл». Короче, она сказала, что биту надо прятать.
- В Москву ты ещё, может, и проскачешь с ней, но за границу – ни за что.
Она отдала ему свой чемодан на колесиках: они вместе перепаковали вещи, спрятав биту под слоями одежды. Лев по привычке чуть не сказал, что потом вернет чемодан, но Карина, заранее предвидя эту фразу, перебила его:
- Считай, это мой подарок. На новоселье.
Вещей у Льва оказалось мало и чемодан получился полупустой – было слышно, как бита катается туда-сюда при каждом перемещении багажа в пространстве.
Лев просидел у Карины на кухне до самого вечера, слушая восторженное щебетанье:
- Блин, я так за тебя рада! Это так круто! И так романтично! Вы прям со школы встречаетесь?
- Ага, - Лев поспешно поднес к губам кружку с чаем.
- А почему сразу не поехали вместе?
Он пил мелкими глотками, стараясь быстренько придумать липовое объяснение.
- Ну… - наконец затянул он. – Там… Всякое… То, сё… Короче, не получилось.
- Ну понятно! – кивнула Карина, не переставая улыбаться.
«Да уж, очень понятно», - подумал Лев, пряча усмешку.
Сведя брови домиком, она спросила:
- Только дорого, наверное, да? Три перелёта сразу.
Дорого – не то слово. Лев никогда не видел таких денег раньше – особенно одновременно, особенно в своих руках. Передавая купюры в авиакассу, мысленно прикидывал, сколько месяцев он смог бы прожить на эту сумму.
- Дорого, – коротко ответил он.
- Ты со стипендии накопил?
Лев чуть чаем не подавился: смешно даже думать.
- Нет.
- А как? – удивилась Карина. И вдруг расплылась в восторженной улыбке: – Он за тебя платит?
- Ну, вроде того, - небрежно ответил он.
Правильным ответом было бы не: «Вроде того», а: «Да, платит, присылает огромные деньги, будто я его содержанка». Так, по крайней мере, думал Лев на самом деле.
- Это очень мило! – снова запищала Карина. – Хотя мне казалось, что у вас всё наоборот.
- Что – «наоборот»?
- Ну, ты больше похож на того, кто… ну… как бы за мальчика, а он тогда, наверное, больше похож на девочку, да? – рассудила Карина. – А платят же обычно за…
- Заткнись, – Лев зажмурился и вкрадчиво повторил: – Заткнись, заткнись, заткнись.
Карина застыла, окунув овсяное печенье в чай. Когда бисквит размок и отвалился она, ойкнув, начала вылавливать его ложкой. Лев, открыв правый глаз, виновато проследил за её действиями.
- Извини, - буркнул он.
- Нет, ты извини, - она выложила размякший кусок печеньки на блюдечк