Но хуже всего был третий раз, когда он сел на поезд и поехал в Сан-Франциско. Бутылку с бурбоном он прихватил с собой и догонялся остатками всю дорогу, так что на перрон Лев спускался с криками: «Где перрон? Где перрон?! Они его украли!», пока кто-то не толкнул его сзади, и он не вывалился из поезда, упав плашмя не асфальт. Это и был перрон.
Он не помнил, как спустился в метро, и тот факт, что он умудрился выйти на Кастро-стрит теперь вспоминался, как удивительный: то есть, он так и планировал изначально, но он же был пьян в стельку! Как он вообще сообразил, куда идти? А может он, наоборот, ничего не соображал, потому что, поднявшись на проспект, он сразу устремился в бар, где работал Яков, и не обнаружив его на месте, закатил Гарри настоящую истерику: - Где он?!
- У него сегодня выходной. И не ори.
- Хочу и ору! – орал Лев. – Клиент всегда прав, - он уселся за барную стойку. – Сделай мне что-нибудь.
Гарри, смерив его усталым взглядом, деловито попросил:
- Покажите документы, сэр.
Лев возмутился:
- Ты ж меня знаешь! Сделай по дружбе!
- Мы не друзья. И тебе уже хватит.
- Не хватит! У меня есть деньги, - он вытащил бумажник из внутреннего кармана джинсовки, раскрыл и уперся взглядом в Юрину фотографию.
Этот момент заставил его протрезветь на долю секунды, на одно мгновение. Он почувствовал, как замерло время, очищая всё вокруг от лишнего шума, от ненужного мельтешения, очищая его самого от застилающего сознание спирта. Всё стало таким ясным, таким понятным: только он и Юра, взгляд глаза в глаза. Может, он подмигнет ему сейчас? Лев бы обомлел от счастья, если бы это случилось. Он даже подумал: «Боже, я настолько пьян, что почти могу это увидеть… Обмани меня. Подмигни».
Юра не подмигнул.
Лев, выдернув несколько купюр, закрыл бумажник и снова провалился в пьяный угар. Кинул деньги Гарри, потребовав:
- Сделай мне что-нибудь!
Гарри (спасибо ему за терпение) аккуратно собрал все купюры обратно, вернул Льву и вкрадчиво произнёс:
- У Якова другой парень. Не ходи сюда больше.
Озверев от этой информации, Лев не меньше часа выспрашивал у Гарри, «кто этот мудак» и «покажи мне его», будто новый парень Якова мог притаиться где-то в зале среди бородатых мужиков. Конечно, Гарри не раскололся, и Лев, выскочив на улицу, намотал несколько кругов по району, лихорадочно соображая, что ему теперь делать. И сообразил.
Он решил не возвращаться в Риверсайд, а провести ночь и потом весь день на улице в ожидании, когда Яков явится на работу. Эта идея показалась ему почти гениальной, а, чтобы она продержалась в голове подольше, Лев выцепил возле метро бездомного, дал ему пачку денег и сказал: - Купи мне «Буллейт» и что-нибудь себе.
Мужик вернулся с бурбоном и двумя бутылками дешевой водки, они напились вместе, Лев смешал водку с бурбоном и потом блевал в переходе, а бездомный, которого звали Володя (но он уверял, что не русский), держал его за джинсовку и приговаривал, что все образуется. Лев плакал, плевался остатками рвоты с привкусом желчи и говорил, что вся его жизнь «феерическое дерьмо». Володя сказал, что «феерическое дерьмо» звучит красиво, а Лев ответил, что ещё может писать стихи. Володя попросил прочитать что-нибудь из последнего, и он прочитал – на русском, естественно, и тот опять сказал: - Красиво.
- Ты же сказал, что не русский, - припомнил Лев.
- А я ничего и не понял.
Потом Володя спросил, может ли Лев сочинить стих на английском, и он сочинил – про Африку.
- …there are many monkeys and reptiles, and my parents eats crocodiles, - продекларировал он последнюю строфу.
Он напутал с временами, но ему так нужно было: для рифмы и ритма. И ещё получилось, что родители съели крокодила, а не крокодил – родителей, но так тоже вполне логично, рассудил он.
Потом они спали прямо на улице: Лев на скамейке, а Володя под скамейкой (потому что он гостеприимный) – и в таком виде их среди ночи нашёл Власовский. Лев проснулся от того, как кто-то трясёт его за плечо, а когда открыл глаза, увидел Якова. Тот цыкнул: - Чёрт, я надеялся, что мне показалось.
Сонно потерев глаза, он спросил:
- А что, тебе уже пора на работу?
- Чего? – не понял Яков. – А, нет… Я в клуб шёл.
Лев, потянувшись, принял сидячее положение, и Яков посмотрел ему в глаза. Спросил:
- Сколько ты выпил?
- Я не помню.
- Я поймаю тебе такси.
Путь от скамейки до жёлтого автомобиля с шашечками дался не просто: стоило Льву подняться, как земля накренилась в бок, и он начал падать. Шатаясь, он выронил бутылку бурбона, которую прижимал внутренней стороной джинсовки к телу (и сам уже забыл об этом), и та покатилась по асфальту в сторону Володи. Яков перехватил её и выкинул в мусорное ведро, хотя на донышке ещё оставалось. Лев даже метнулся к ней («Я допью!»), но от резкого движения начал падать. Тогда за бутылкой в мусорку полез Володя.
Яков, подхватив Льва, помог ему сесть в машину. Он негромко спросил:
- Ты выпил всю бутылку один?
- Да. И ещё половину до этого, - начал вспоминать Лев. – И водку немного.
Яков, задумавшись, обернулся назад, и Лев проследил, куда тот смотрит: на парня. На парня из клуба. С которым у них была драка, и он попросил номер Якова, чтобы не вызывать полицию, а Яков дал свой номер и пообещал Льву, что не возьмёт трубку, если тот будет звонить, но, получается, взял…
Власовский велел таксисту подождать, вернулся к парню, с виноватым видом принялся что-то объяснять, кивая на Льва, а затем вернулся к машине. Подвинув Льва, сел рядом.
- Я с тобой доеду.
Стоило машине тронуться, как Лев снова уснул, привалившись к плечу Власовского, и открыл глаза только при подъезде к кампусу, когда Яков начал тормошить его: на этот раз, чтобы тот вылез из машины. Выбираясь, он споткнулся о порожик и снова упал, саднив ладони. Яков помог ему подняться, и Лев, оказавшись на ногах, метнулся обратно к отъезжающему такси.
- Я забыл заплатить!
- Я заплатил, – удержал его Яков. – Пойдём.
На охранном посту возникла заминка: Власовского, как постороннего, не хотели пропускать в кампус посреди ночи, но, когда Лев пять раз подряд съехал со стойки на пол (и Яков пять раз подряд снова пытался примостить его обратно), охранник сжалился и разрешил пройти.
На втором этаже Яков сразу завернул Льва в душевую:
- Воду включишь похолоднее, - сказал он.
Льву казалось, что Яков разговаривает с ним на каком-то другом языке, и понимал его больше по жестам, чем по фразам: машет рукой на себя – значит, нужно вылезти из машины, тянет за собой – нужно идти, показал на душ – нужно сесть на пол душевой кабины прямо в одежде. Так Лев и сделал. Отсутствие какой бы то ни было логики в этом действии его не смутило. Он ещё подумал: «Хорошо, что очереди нет, можно посидеть спокойно».
Яков, отвлекшийся на мытьё рук, снова заглянул в комнату с душевой.
- Лев, - устало произнёс он. – Душ. Принять. Раздеться. Воду включить. Ты понимаешь меня?
Лев понял его: протянул руку к крану с синим указателем и повернул. Из лейки брызнула ледяная вода, прямо в лицо, и Лев почувствовал, как начало сводить виски. В голове прояснилось: вспомнив, что в джинсовой куртке лежит бумажник с Юриной фотографией, он моментально скинул её с себя и отбросил в сторону, пока та не намокла. Убрав волосы со лба, он подставил лицо под струи воды, ощущая, как мир становится чётче, яснее.
- Остальную одежду тоже лучше снять, - подсказал Яков.
Когда Лев не отреагировал на этот совет, Власовский прошёл к душевой и принялся помогать: расстегнул на Льве рубашку, стянул её с плеч и скинул на пол, потом начал возиться с ремнем на джинсах. Лев, наблюдая, как длинные пальцы Якова отодвигают язычок на пряжке, тянут задвижку в сторону, почувствовал, что начинает возбуждаться: вся эта атмосфера, этот душ, как он его раздевает, всё сыграло злую шутку с его воображением: вот бы притянуть его к себе, под душ, чтобы он тоже намок, чтобы видеть, как через мокрую рубашку проглядываются мускулы на его груди.
Яков, заметив напряжение под своими пальцами, отпустил застежку на джинсах и сделал шаг назад от Льва. Растерянно посмотрел на него:
- Я… Я просто тебе помогал. Я сейчас уйду.
- Не уходи, - шепотом попросил Лев.
Но Яков отшатнулся от него, будто хотел побежать, и тогда Лев, резко подавшись вперед, схватил его за руку выше локтя и вернул на место – туда, где он и стоял до этого.
- Не уходи, - уже не попросил, а приказал он.
- Лев, я не хочу.
- Хочешь.
Он подтащил Якова за обе руки к себе, вынуждая того переступить порог душевой, и они оба оказались под струями ледяной воды. Вид намокающей ткани на вздымающейся груди разгонял желание до предела, делая зрение туннельным: Лев видел только его мокрое, испуганное лицо, и принимал испуг за лживую скромность.
Конечно, Яков тоже этого хотел – Лев не сомневался. Зачем тогда снимал с него одежду? Зачем вообще стоял в этой душевой, дожидаясь момента, когда тот окажется голым? В этом же весь Яков: он никогда не умел быть верным в отношениях. Вот и его нового парня постигла такая же учесть, только теперь Лев был тем, кого Яков в тайне желал заполучить.
- Ты же этого хочешь, - говорил Лев, одной рукой прижимая Якова к прозрачной стенке кабины, а второй снимая с него джинсы вместе с трусами.
- Не хочу!
Яков вырывался (а силы в нём было что надо, но всё равно у Льва – больше), и тогда он переместил руку ему на горло и сжал.
- Не мешай мне.
Яков предпринял ещё несколько попыток дёрнуться в сторону, но чем больше он брыкался, тем сильнее сжималась ладонь вокруг шеи, и тогда он, задышав ртом, перестал сопротивляться.
Покончив с одеждой, Лев с силой развернул Якова лицом к стене и тот, шмыгнув, пролепетал:
- Ты же потом не сможешь с этим жить.
Лев толкнул его в затылок, заставляя опустить голову и заткнуться, и Яков подчинился.
Когда он вошёл в него – резко и без подготовки – Яков выгнулся, напрягаясь каждым мускулом на теле, и едва слышно прошипел: