Он и идти-то на его праздник не собирался, тем более – со Славой. Но, когда они прогуливались вдоль набережной, проговорился об этом предложении, и Слава спросил:
- А почему ты не хочешь идти?
- Слушай, он специфичный…
- А по твоим рассказам нормальный.
- Нормальный, но…
- Если дело во мне, можешь пойти один, я не обижусь.
Лев покосился на него, понуро опустившего голову, и вздохнул:
- Ладно, давай сходим, чтобы ты убедился: оно того не стоило.
Он больше шутил, чем говорил всерьёз – так ему, по крайней мере, казалось. Но там, в квартире, когда хозяин вечеринки встретил их словами: «Привет, Лев! – короткое рукопожатие, взгляд на Славу: - Ничего себе, где ты взял эту прелесть?», он впервые задумался, что останавливаться по пути к общежитию и спасать Артура от гопников было ошибкой.
В квартире, кроме них, было ещё человек пятнадцать, почти все – другие врачи, студенты и интерны, негромко играла классическая музыка, и Артур прекрасно исполнял свою роль интеллигента. Лев уловил мгновенную перемену в Славином настроении (с приподнятого на напряженное), попытался убедить его, что там, на входе, прозвучала идиотская шутка и не более того, но выловив Артура чуть позже, когда никого не было рядом, убедительно попросил не демонстрировать перед Славой скудоумие.
- Своих одноразовых парней называй как хочешь, а с ним веди себя вежливо.
- То есть, моих парней ты называешь одноразовыми, а к своему просишь вежливого обращения, - хмыкнул Артур. – Хорошо устроился.
- Так они правда одноразовые.
- Да? – Артур посмотрел ему прямо в глаза. – А Слава уже знает про твоего парня многоразового использования? Я имею в виду то последнее использование.
Льву стало плохо от одной мысли, что Слава может об этом когда-нибудь узнать, но он приказал сам себе не поддаваться: «Не показывай, что тебя это задевает».
- Ты меня шантажировать собрался? – спокойно уточнил он.
Артур мгновенно переменился в лице, улыбнулся по-дружески и мягко сказал:
- Конечно нет. Давай без обид. Я про «прелесть» сказал, потому что он правда хорош, просто комплимент. Такой невинный…
Они стояли в длинном проходе коридора, и Артур обернулся на Славу – тот, сидя на подоконнике кухонного окна, отчитывался сестре о своём местонахождении. Снова посмотрев на Льва, Артур закончил мысль:
- А невинные самые отвязные, да?
Лев подумал, что ещё чуть-чуть и ударит его. Его разозлило, как Артур позволил себе всё, что за три месяца отношений не позволял себе сам Лев. Даже в своих мыслях он всегда был аккуратен, нежен, бережен со Славой, а этот мудак, этот якобы друг, уже раздел его парня глазами, вырисовывая в своём воображении черт-те что.
Убрав руки в карманы брюк, Лев, обойдя Артура, пошёл на кухню, к Славе.
- У вас что, не было ничего? – спросил Артур в след, но Лев сделал вид, что не услышал вопрос.
Когда Слава закончил разговаривать по телефону, он, сославшись на духоту и головную боль, предложил ему прогуляться, и Слава сразу же согласился уйти.
- Я же говорил: оно того не стоит, – виновато сказал Лев, выходя из подъезда следом за Славой.
- Он специфичный, – согласился тот. – Но вечеринка прикольная, как в девятнадцатом веке.
А знакомство с Катей состоялось в октябре – неожиданно и незапланированно. Однажды утром, в воскресенье, Лев проснулся от звонка мобильного и, спросонья посмотрев на экран, мигом распахнул глаза: звонила Пелагея. На его часах было одиннадцать утра, а сколько в Петербурге? Семь? Восемь? Он не сразу сообразил, какое сейчас время – летнее или зимнее. В любом случае, почему так рано?
Предчувствуя неприятный разговор, он ответил на звонок, и услышал в трубке голос сестры:
- Лёва, папа умер. Ты можешь приехать?
Он выдохнул: как камень с души. Ничего страшного.
- Приеду, - сказал он. – У вас всё в порядке?
- Да.
Смешно получалось: папа умер, но всё в порядке. Наверное, даже лучше, чем было. Сам он, отключив вызов, забыл поинтересоваться: от чего умер отец. Этот вопрос пришёл ему в голову уже потом, когда он одной рукой паковал спортивную сумку, а второй набирал СМС Славе: «Я улетаю в Петербург на несколько дней. Умер отец». Слава написал: «Можно я зайду к тебе?» и через тридцать минут уже стоял на пороге.
Первое, что он спросил, едва Лев открыл дверь:
- Можно с тобой?
- Зачем? – не понял Лев.
- Хочу тебя поддержать.
- Слушай, это для меня ничего не значит, – объяснял Лев, перемещаясь между сумкой и шкафом с одеждой. – Мне плевать. Я даже рад.
- Тогда хочу порадоваться вместе с тобой, - упорствовал Слава.
Лев тяжело вздохнул. Ему было страшно вести Славу туда, где всё началось, где, казалось, каждая трещинка на стене помнит, кто он такой и почему он такой. Это как обнажить перед ним ядро своей личности и надеяться, что останешься неразоблаченным.
- Ладно. Полетели.
Так случилось их первое совместное путешествие, если поездку на похороны вообще можно назвать «путешествием». Слава, конечно, поругался со своей мамой: та не хотела его отпускать, он доказывал, что уже не ребёнок и сам может решать, что ему делать, она говорила: «Вот будет восемнадцать, тогда и решай, что делать», а он говорил: «А что, через полгода что-то резко поменяется?», ну, и всё такое. Лев этот пересказ слушал уже в самолете.
- И как она в итоге согласилась? – уточнил он.
- Я сказал, что привезу магнитик.
- Серьёзно?
- Да. Она любит магнитики.
Подавшись вперед, Слава вытащил из кармана переднего кресла газету и развернул. На Льва глянул огромный заголовок: «Куда катится Запад?». Слава, вчитавшись в статью, с энтузиазмом сообщил:
- Ого, в Канаде легализовали однополые браки. Ещё в июле! Ты знал?
- Нет.
За последние пять лет он то и дело слышал новости «оттуда»: легализовали однополые браки в одном, другом, третьем, четвертом, пятом штате Америки. Каждый раз, натыкаясь на такие новости, его колола навязчивая мысль: «А может, зря я…», но он не позволял себе её додумать, договорить даже с самим собой. Потому что это бред. Ничего не зря. Браки созданы для гетеросексуалов, они детей заводят, им полезно, а такому, как он, зачем оно надо?
Будто вторя его мыслям, Слава рассуждал сам с собой:
- Интересно, если браки легализованы, они получают такие же права, как и гетеросексуалы? Они могут усыновлять детей?
- Не думаю.
- Почему?
- Ну… - Лев задумался, как бы помягче сказать. – Это не очень нормально.
- Почему? Я бы хотел детей.
- Это неправильные родительские модели. У всех мама и папа, а кто будет у таких детей?
- Две мамы или два папы, - пожал плечами Слава, закрывая газету и убирая её обратно в карман кресла.
- Ага, и потом они решат, что это нормально, что так и должно быть.
- Да, - согласился Слава. – И в чём проблема?
Лев удивленно посмотрел на него: он правда не понимает? Иногда Слава казался ему гораздо умнее своих лет (и даже гораздо умнее лет Льва), а иногда, вот как сейчас, хуже наивного карапуза.
Он хотел сменить тему и начал водить глазами по салону, думая, на что бы переключить Славино внимание. Справа от Славы, на крайнем кресле, посапывал посторонний человек – мужчина средних лет – и Лев считал подобную беседу неподходящей для чужих ушей (вдруг он вообще не спит, а притворяется?) Но Слава продолжал неотрывно смотреть, в ожидании ответа.
- Ты считаешь, что геи могут нанести вред ребёнку, если будут его воспитывать?
Не желая подкидывать дров в этот разгорающийся костер, Лев ответил односложно:
- Вроде того.
Но искры всё равно полетели.
- То есть, ты думаешь, я наношу вред Мики?
Лев опешил от того, как Слава все вывернул наизнанку.
- Конечно нет! Это другое. Ты же не его отец.
- Я провёл в больнице весь день, пока Юля рожала, и одним из первых взял его на руки, я придумал ему имя, я менял ему подгузники, я кормил его из бутылочки, я пел ему колыбельные, я помню его первое слово, я помню, когда он начал сидеть, ползать, ходить, и да, может быть, я не его отец, ведь его отец к нему даже не подходил, впрочем, как и мой – ко мне, а твой – к тебе, да? Но это значит, что я круче чем отец, я в тысячу раз лучше справляюсь. А теперь ты говоришь, что я наношу ему какой-то там вред просто потому, что я гей?
Чем дольше Слава говорил, тем громче становился его голос, и, как на зло, из всего, что он сказал, самой хлесткой, самой звонкой фразой получилась последняя – «потому, что я гей». Лев кожей ощутил, как на них посмотрели с соседних кресел, заметил, как поежился сосед на третьем сидении. Но Славу будто бы вообще не волновало, что их могут услышать.
Лев негромко возразил его тираде:
- Я ничего такого не имел в виду.
- А что можно иметь в виду, когда говоришь, что геи наносят вред ребёнку своим воспитанием?
Лев уже сам перестал понимать, что имел в виду. Слава его запутывал.
- Ну, мы же говорили о семье, о родительских ролях, - оправдывался он.
- То есть, если бы вместе со мной этим занимался мужчина, которого я люблю, это бы всё испортило?
- Слава, я не хочу спорить, - мученически произнёс Лев. – И обидеть тебя не хотел.
- Но обидел, - хмуря брови сообщил Слава.
- Извини.
- Ладно, - и его лицо мгновенно разгладилось.
Лев впал в ступор от этого «ладно». Что? Так просто? Он даже уточнил:
- В смысле «ладно»?
- В прямом, - ответил Слава своим прежним покладистым тоном. – Ты извинился, я простил.
Лев не знал, что так можно: извиниться и сразу всё вернуть на свои места. Когда они вздорили с Яковом, это всегда затягивалось: «Извини» - «Ага, легко тебе извиняться, сначала обидел, а теперь…». В общем-то, так бывало и с Юрой, и с мамой, и даже с сестрой – почему-то все считали нужным попинать его «извини» туда-сюда, прежде чем принять. А у Славы всё так просто.
До конца полёта они больше не спорили и разговаривали как обычно, аккуратно обходя тему детей, семей и браков. После того, как стюардессы перестали греметь тележками с едой, снова скрывшись за шторками, Слава начал пристраиваться на плече Льва для сна. Он спросил: «Можно?», и Лев не решился сказать: «Нет», хотя подумал.