Лев вздрогнул от этой мысли, отложил вилку и спросил:
- Как это случилось?
Это был неожиданный вопрос, прерывающий рассказ Пелагеи на полуслове: она жаловалась на ЕГЭ и говорила, как Льву повезло, что он успел закончить школу раньше, чем ввели эти «долбаные экзамены».
Мама и сестра удивленно посмотрели на него.
- Что? – Пелагея хлопнула глазами.
- Как он умер?
- Утром не проснулся, – ответила мама. – Остановка сердца.
- У него было сердце? – съязвил он.
- Перестань.
На минуту за столом повисла гнетущая тишина, но потихоньку, благодаря Пелагеи и её «долбаному ЕГЭ», они снова разговорились. А потом, после ужина, продолжили разговаривать в своей комнате, обо всяких секретах: о мальчиках, которые нравятся ей, и о мальчиках, которые нравятся ему (ну, точнее – об одном мальчике). Почти на всё, что говорил Лев, Пелагея восклицала: «Как это мило!» или «Как это романтично!». Больше всего её интересовало, целовались они уже или нет, и Лев сказал, что целовались, много раз, и тогда Пелагея пожаловалась, что ещё ни разу не целовалась, и он пообещал ей, что поцелуется обязательно когда-нибудь, и она спросила с шутливой обидой, почему какие-то Славы из Новосибирска так легко находят, с кем целоваться, а она – нет.
- Ну, знаешь, я тоже до Славы не мог найти с кем целоваться, – утешил её Лев.
- Ты что, ни с кем раньше не целовался? – удивилась сестра.
- Так – ни с кем.
И она снова протянула:
- Бли-и-ин, как это мило!
Лев так странно себя чувствовал: когда он уходил, она была маленькой и болтала о мультиках, теперь он вернулся, а она совсем другая, взрослая и обсуждает с ним парней. Казалось, что он секретничает с незнакомкой, и в то же время с кем-то очень-очень близким.
В начале девятого Лев вытащил мобильный и набрал Славе СМСку: «Как дела? Тебя не обижают?».
Ответ пришел в ту же минуту: «Не обижают! Играем с Сашей в монополию».
Лев сначала набрал: «Хорошо», но потом, вспомнив, что все Катины бывшие были геями, стёр свой ответ и задумался. С тех пор, как Артур на вечеринке сказал про Славу «прелесть», с тех пор, как увидел, что другой мужчина пожирает его глазами, он то и дело ловил себя на ревностных уколах: кто-то смотрит на Славу, кто-то говорит со Славой, кто-то проводит время со Славой…
«Хочешь пойти гулять? – напечатал он. – Я могу зайти через полчаса»
«Да, хочу!»
Лев, накидывая рубашку на плечи, не без удовольствия представил, как его визит оборвёт игру. Так им и надо. Он злился: чёртова гора мышц и похож на Геракла, как со Славиного рисунка! Ну, он ему напомнит, что Давидом быть тоже неплохо.
Они сидели на пристани под Дворцовым мостом.
Чтобы до него добраться, они отказались от метро и шли пешком два с половиной часа от Катиного дома через весь Московский проспект. По дороге Слава делился впечатлениями от Петербурга и от Кати: про Петербург говорил, что последний раз был здесь ещё ребёнком, в девять лет, и ему запомнилось, какими высоченными были дома, а теперь, когда ему семнадцать, они кажутся такими низкими, особенно на фоне застраивающегося высотками Новосибирска. Но всё равно ему нравился город и почти всё, что он видел, приводило его в восторг: «Вау, сфинксы! Вау, львы! Вау, Зимний Дворец!».
- Ты что, раньше не видел? – удивлялся Лев.
- Видел, - отвечал Слава. – Но всё равно – вау!
Слава шёл, то перескакивая через плитки, то балансируя на поребриках, и опять казался Льву легким и невесомым.
Катя и Саша тоже приводили Славу в восторг: он сказал, что они с ним хорошо обращаются и кормят. Лев усмехнулся: «Как с котом». Он был благодарен Кате, но при этом иррационально злился на Сашу, и от этого внутренне не соглашался со всем хорошим, что они оба делали для Славы.
К тому моменту, как они добрались до Дворцового, была почти полночь и до разведения мостов оставалось меньше двух часов. Они спустились на пристань под мостом, к воде, и Слава разместился на брусчатке. Лев не торопился за ним повторять. Слава вопросительно обернулся.
- Чего ты?
- Мне не идёт сидеть на земле, - ответил Лев, имея в виду свой классический прикид.
- Это всего лишь одежда, её можно постирать.
Поломавшись с минуту другую, Лев всё-таки согласился – не стоять же теперь, как истукан, раз Слава всерьёз собрался задержаться у моста. Да и что-то в этом было: что-то из детства, когда они приходили сюда с мамой и тоже, бывало, стояли на этой пристани.
По мосту неспешно бродили пешеходы: некоторые из них останавливались и кидали через перила монетку – она, делая дугу в воздухе, плюхалась в воду прямо напротив ребят.
- Это они зачем? – спросил Слава.
- В приметы верят, - скептически ответил Лев. – Типа если бросить монетку, то ещё когда-нибудь сюда вернешься.
- О, я хочу, - Слава, отклонившись назад, зашарил в карманах джинсов.
Лев хмыкнул:
- Мы можем приехать сюда в любой момент.
- Но всё равно, в этом же что-то есть, - спорил Слава. – Романтика путешествий. Блин, кажется, у меня монетки остались в других штанах…
Лев, вздохнув, сунул руку во внутренний карман пальто и вытащил бумажник. Открыв, тряхнул его, и на ладонь упали две монеты номиналом в два и пять рублей. Он протянул их Славе:
- Выбирай.
Слава взял монетку в два рубля и, кивнув на бумажник, заинтригованно спросил:
- А кто это там у тебя?
- Где?
- В бумажнике. Чья-то фотография.
Льва обдало жаром, хотя погода стояла ветреная и промозглая.
- Никто, - буркнул он, убирая бумажник обратно в пальто.
Слава прищурился, улыбаясь:
- И ты так напрягся из-за «никого»?
- Кидай свою монетку.
- Нет, правда, - Слава повернулся ко нему всем корпусом. – Почему ты не хочешь рассказать?
- Потому что это неважно.
- То, что неважно, не носят в бумажнике.
- Чего ты докопался?
- Мне обидно, что я не знаю о тебе таких элементарных вещей. Ты носишь чье-то фото у сердца, а я даже не знаю, чье.
Лев быстро выдернул бумажник обратно, открыл, выскреб пальцами фотографию из прозрачного кармашка, смял её в пальцах и кинул в Неву. Он сделал это от злости, от раздражения, от желания всенепременно доказать, что говорит правду, что всё это больше неважно, но, когда Лев увидел, как смятая фотокарточка падает на гладь воды, от боли сдавило сердце. «Прости, прости, прости», - мысленно попросил он у Юры.
Он повернулся к Славе – мол, теперь ты доволен? Но Лев и сказать ничего не успел, как парень одним ловким движением сиганул с причала в воду – только куртку сбросил.
- Блять, Слава!
Лев подался вперед, за ним, но инстинктивно притормозил у самого края. Первая мысль была: «Он утонет». Но Слава хорошо плавал, уверенно держался на воде и греб руками к смятой фотографии, унесенной течением в сторону.
- Слава, вернись! – приказал Лев. – Вода как лед!
- Да нормально! – отозвался тот дрожащими губами.
- Слава, пожалуйста, вернись.
- Я ща… - Слава хлопнул по воде рукой и радостно воскликнул: - Да, есть! Бегу!
И не побежал, а поплыл обратно, к пристани. Лев чувствовал, как сердце заходится от тревоги, будто бы подгоняя Славу: «Давай же, быстрее». Тот отплыл метра на три, и теперь, когда возвращался обратно, Лев переживал: хоть бы ничего не случилось. Мало ли – замерзнет, устанет, судорога, в конце концов! В тот момент ему было всё равно, что это незаконно, и даже всё равно, что в водах Невы регулярно высеивали бактерии холеры, столбняка и туберкулеза.
Об этом всём он вспомнил потом, когда Слава, схватившись руками за ступеньки лестниц, вытянул себя на пристань. Фланелевая рубашка прилипла к телу, с джинсов – капало, в кедах, как догадывался Лев, хлюпало. Он разжал ладонь с размякшей фотографией – бумага надорвалась, изображение расплылось и было едва различимо.
- Испортилось, - грустно прошептал Слава.
- Вот и стоило оно того? – ругался Лев не своими интонациями. Ему раньше не приходилось ни на кого ругаться. – Снимай рубашку, быстро! И зачем ты это сделал?
- Хотел спасти фотографию, - ответил Слава, послушно расстегивая пуговицы.
- Зачем?
- Мне показалось, что тебе это важно.
Он стукнул зубами от холода и Льва передернуло, как будто это он только что плавал в воде при плюс пяти градусах тепла. Он быстрым движением сдернул мокрую рубашку со Славиных плеч, накинул на него куртку, благоразумно оставленную на пристани, а сверху на куртку – своё пальто, кутая в него Славу, как ребёнка.
- Н-н-намокнет, - чем дольше он стоял мокрый, тем сильнее стучал зубами.
- Плевать. Пошли наверх, - он подтолкнул Славу к лестнице и тот медленно зашагал, путаясь в собственных ногах. – Да быстрее, пока мосты не развели!
- Почему «пока не развели»? – спрашивал Слава, оглядываясь. – Я хотел посмотреть.
- Не судьба.
Наверху они наткнулись на припаркованную возле Кунтскамеры белую мазду с шашечками на крыше. Водила, смерив взглядом озябшего Славу и быстро оценив, что домой нужно срочно, начал заламывать цену, но выбирать не приходилось: Лев на всё согласился. Устроившись рядом со Славой на заднем сидении, он услышал виноватое: - Я могу заплатить.
- Чем? Двумя рублями, которые я тебе дал?
- Ой, - Слава быстро зашарил руками под пальто. – Кажется, я их потерял.
- Наверное, в реке утопил, - предположил Лев. – Значит, ещё вернешься.
Ехали долго, по пробкам, и первые десять минут совсем не разговаривали. Тревога за Славу на время отодвинула все другие переживания: за фотографию, которую теперь уже не спасти, за своё постыдное «неважно» о Юре, за грядущие похороны.
Подвинувшись ближе, Слава распахнул полы пальто, дернул вниз замок на куртке и, взяв Льва за руку, вдруг прижал его ладонь к своему телу. Лев сначала сопротивлялся, опасливо поглядывая вперед, на таксиста, но, ощутив горячую кожу под пальцами («Фух, значит, согрелся»), понял, что сопротивление – выше его сил. Он замер.