Прозвучало совсем уж хреново: Лев такого вообще не имел в виду.
- Ты меня запутал.
- Ты сам запутался.
Тяжело вздохнув, Лев потер глаза и произнёс:
- Я понял, что ты пытаешься мне сказать, но это не так. Я не считаю, что секс в пассивной роли это что-то унизительное.
- А, ну, ладно, – Слава пожал плечами, как будто правда закрыл тему. Постучав пальцами по кружке, он непринужденно, как о чём-то житейском, спросил: – Кстати, отдашься мне прямо сейчас?
- Что?
- Что?
Он посмотрел на него, надеясь, что ему послышалось, но Слава глядел с веселым ожиданием. Лев заметил, как у него подрагивали губы, как когда очень хочется улыбнуться или засмеяться, но он пытался сдержаться. В тот момент Слава напомнил ему хулигана с последней парты.
И что он хочет услышать? Какой правильный ответ? Да? Он не может сказать да. Если он согласится, то предаст все свои убеждения.
«А какие у меня убеждения?» - резонно задумался Лев.
Никакого четкого ответа на ум не пришло. Было что-то расплывчатое: «Ну, я же мужчина» и «Я сильный» и «Я скала, каменная стена», но он чувствовал, что всё это неправильные ответы, что, если он озвучит их вслух, Слава только укоренится в своей мысли, что такой секс для него – унижение. А дело вообще не в унижении. Просто есть мужчины, которые могут на такое пойти, а есть такие, как он.
Лев не успел ничего сказать, потому что из Славы всё-таки вырвался дерганный, удушливый смех.
- Это нервное! – тут же пояснил он, заглушая смех чаем.
Успокоившись, он выдохнул, положил ногу на ногу и спросил наигранным, хищническим тоном:
- Ну что, хочешь мне отдаться?
- Нет, - прямо сказал Лев, хоть и не придумал ни одного вразумительного аргумента.
И, конечно, Слава их тут же потребовал:
- Почему?
- Мне не нравится.
- Ты не пробовал.
- Ну и что? Мне что, обязательно нужно всё попробовать, чтобы говорить, что что-то не нравится? – Лев почувствовал, что опять заводится, а значит они опять могут оказаться на грани ссоры и трехдневного молчания.
Слава оставался спокоен:
- Странно говорить «нравится» или «не нравится» про вещи, которые не пробовал. Тут нужна какая-то другая причина. Типа ты не хочешь по политическим убеждениям, или по религиозным, или еще по каким-то?
- Да, по «каким-то», - огрызнулся Лев.
Конечно, «какие-то» убеждения у него были: убеждения, что для него это будет неправильно, травматично, гадко, унизительно – последнее слово особенно часто вертелось в голове, но Лев гнал его, как можно дальше. Он не знал, как объяснить Славе, что это… Ну, это как будто бы работает только в его сторону. Его это унижает, а других – нет. Ему вообще всё равно, что там выбирают другие.
- А ты хочешь мне отдаться? – попытался он перевести стрелки.
- Нет.
- Почему?
Слава хмыкнул:
- Так не пойдет, если я первый скажу, ты у меня спишешь.
- А тебе что, жалко?
- Это задание на размышление, тут нет правильного ответа.
Лев сдался:
- Я не хочу, потому что для меня это… сложно. И, ладно, ты победил: унижающе.
Слава, кивнув, ответил:
- Я не хочу, потому что мне не интересно. У меня никогда не было никаких фантазий на этот счёт.
Лев опешил: и всё? Можно было просто сказать вот это? Так-то и у него не было таких фантазий! Ему тоже подходил этот ответ!
Вспомнив, как он обычно представлял их секс со Славой, стало интересно, как Слава представлял их секс с ним. Он спросил:
- А какие у тебя фантазии про нас?
Тот усмехнулся:
- Не спрашивай того, чего не сможешь вынести, Лев.
Он промолчал, резонно согласившись, что есть желания, которым лучше оставаться тайными.
Повисла тишина: разговор, казалось, исчерпал себя, а понятней не стало. Лев чуть было не спросил: «И что нам делать?», но вовремя спохватился: ему нельзя такое спрашивать. Это опять беспомощная жалкая позиция. Почему он постоянно в неё попадает? Может, из-за этого Слава с ним ничего и не хочет – у Льва не получается быть нормальным мужчиной. Он не справляется с проблемами, он ревёт на кладбище, он постоянно беспокоится, любят его или уже нет. Не удивительно, что они теперь оказались в такой ситуации.
Слава допил чай, звонко поставил кружку на стол и бодро спросил:
- Ну, полагаю, двум геям вроде нас больше ничего не остаётся, как посмотреть какой-нибудь фильм?
- Какой хочешь?
- Что-нибудь ненапряжное.
- Там есть «Гарри Поттер», - Лев кивнул в сторону гостиной, имея в виду полку с дисками.
- Какая часть?
- Все три.
- Идём.
Такое было завершение дня: третья часть закончилась только к шести утра, но они добросовестно досмотрели её до конца. Сначала они держались на расстоянии друг от друга, по разные стороны дивана, на «Тайной комнате» стали чуть ближе: сели рядом, и Слава опустил голову Льву на плечо, на «Узнике Азкабана» они разложили диван и во время финальных титров Слава начал засыпать у Льва на груди. Тот аккуратно, чтобы не разбудить, дотянулся до пульта, выключил телевизор и, покрепче обняв Славу, тоже заснул.
«А могли бы сексом заняться», - промелькнуло у него перед этим.
Лев и Слава [59]
Лев никогда не любил свои дни рождения.
Смутное ощущение праздника он помнил только из детства, но даже в те времена день рождения отмечался странно, не как у всех: родители утром дарили подарки (обязательно то, что считали нужным подарить они, а не то, что хотел Лёва), покупали торт, он звал Юру, они смотрели телек и ели торт большими ложками прямо из картонной коробки. Конечно, это был особенный день, ведь по другим поводам (а уж тем более без поводов) торт никогда не покупали, и Лёва ждал наступления декабря, чтобы ощутить замирающую радость перед тем, как вручат подарки (а вдруг в этот раз что-то нормальное?) и перед тем, как придёт Юра, чтобы помочь ему съесть торт.
Пока не началась средняя школа, он не пытался анализировать, хорошие праздники в его семье или плохие, он не пытался оценивать свои подарки (ну, да, может быть, он не очень хотел получить на день рождения зимние ботинки или пенал для школьных принадлежностей, но родители говорили, что всё это «по-настоящему нужно и полезно, в отличие от твоих конструкторов»). Но в школе он начал попадать на дни рождения своих одноклассников и замечать, как другим детям дарят игрушки, настольные игры, наборы для опытов, спортивные принадлежности – в общем то, что они просили. Он спрашивал у мамы, почему ему такое не дарят, а она отвечала, что у их семьи нет столько денег, что каждый старается по мере своих возможностей и он в это поверил.
С этой верой в малообеспеченность своей семьи он прожил до взрослого возраста, пока не начал встречаться со Славой, пока Слава не спросил, как он хочет отметить свой день рождения, и пока Лев не рассказал ему всю эту сложную историю с неудачными подарками и отсутствием как такового праздника.
А Слава рассказал, что его мама работала врачом-терапевтом в поликлинике и, когда развалилась страна, ей перестали выплачивать зарплату – совсем. Это совпало с уходом отца из семьи, и они остались без денег. Он помнил ночи, когда приходилось ложиться спать голодным, потому что кормили только в детском садике, и он с нетерпением ждал, когда наступит утро, чтобы его отвели в садик и ещё раз покормили. Но дни рождения у них с Юлей всегда были настоящими: с гостями, праздничным столом и подарками.
- Мама тогда начала шить, - вспоминал Слава. – Днём она работала в поликлинике, а вечером торговала на рынке колготками и носками, которые шила сама. Только с этого она получала какие-то деньги.
Конечно, велосипеды и последние модели приставок мама им не покупала, но она всегда старалась, чтобы это были именно подарки: для эмоций, а не из необходимости. Слава вспоминал альбом для рисования и цветные карандаши («Набор из тридцати шести цветов, а до этого у меня было только шесть. Ещё и фирма какая-то немецкая. Короче, я чуть не умер от восторга»), а Юля на десять лет получила бэушный Polaroid.
- Одежду и обувь нам обычно не покупали, мы её донашивали за кем-то, - пояснил Слава. – Но тогда и пофигу было, все так жили. Хотя…
И он вспомнил, как мама иногда продавала вещи, которые ей перешли по наследству: украшения, посуду, картины. И особенно ему запомнилась хрустальная ваза «Чешская» (она просто так называлась – «Чешская», а сама была из Гуся-Хрустального). Мама продала её за много денег, сейчас Славе вспоминалось, что это были какие-то миллионы, что вполне может быть и так – ведь в те годы рубль здорово обесценился, а может быть и нет – может, это просто его детская фантазия. Но что он точно помнил: как они питались на эти деньги почти два месяца.
- Это так странно: пока в стране одним нечего было есть, другие покупали себе «Чешскую» вазу.
Лев, слушая его, вдруг подумал: это вполне могли быть его родители. Они, конечно, не приносили в дом хрустальных ваз, но он хорошо помнил, как деньги тратились на всякую ерунду, на новые ружья, на побрякушки для папиных увлечений охотой и рыбалкой. Лёва не помнил голода, и они с Пелагеей всегда ходили в новой одежде. Только дни рождения у них почему-то были хуже, чем у Славы с Юлей.
- Не знал, что твоя мама врач, - заметил Лев.
- Я этого сам большую часть времени не помню, - объяснил Слава. – Я поздний ребёнок, когда мне было десять, мама вышла на пенсию. А до этого я помню её только с машинкой «Зингер».
Этот разговор у них случился в начале декабря, когда они прогуливались по заснеженной набережной, и Слава неожиданно спросил про день рождения.
- Значит, у тебя никогда не было нормальных подарков, – заключил он, выслушав Льва. – Тогда тебе нужен настоящий день рождения с друзьями.
- Зачем? – поморщился Лев.
- Чем больше людей позовешь – тем больше нормальных подарков получишь. Компенсируешь за все двадцать три года.
Лев сначала отнекивался – уж слишком пугающе Слава называл это мероприятие «вечеринкой с друзьями», но, когда прикинул, сколько у него друзей, стало ясно, что вечеринки не получится, а значит, не так всё и страшно. Можно один раз попробовать.