— К Богу? К Богу вообще? Дженни кивнула.
— Можно, я объясню, Фил? — спросил я.
— Пожалуйста, Оливер.
— Никто из нас двоих не верит в Бога, Фил. А лицемерами мы быть не хотим. Я думаю, он принял сказанное только потому, что оно исходило от меня. Дженни он мог бы, наверное, ударить. Но теперь он был третьим лишним и даже не решался поднять на нас глаза.
— Хорошо, — проговорил он после довольно долгого молчания, — могу я хотя бы узнать, кто совершит этот обряд?
— Мы сами, — ответил я.
После новой длинной паузы он повторил: «Хорошо», — и обратился ко мне, поскольку я собирался сделать карьеру в области юриспруденции, с вопросом: а будет ли такой брак — как бы это выразиться — законным? Дженни рассказала ему, что тот обряд, о котором идет речь, будет совершен под присмотром капеллана унитарной церкви колледжа («А-а, капеллана», — пробормотал Фил), но суть церемонии заключается в том, что мужчина и женщина сами обращаются друг к другу.
— Неужели и невеста говорит? — Почему-то именно это окончательно добило его.
— Филипп, — поинтересовалась его дочь, — а ты себе можешь представить ситуацию, в которой я бы промолчала?
— Нет, детка, — ответил он, с трудом улыбнувшись. — Думаю, ты всегда найдешь, что сказать.
Когда мы возвращались в Кембридж, я спросил Дженни, как, по ее мнению, прошла встреча.
— О'кэй, — сказала она.
Глава 10
Мистер Уилльям Ф. Томсон, заместитель декана Гарвардской Школы Права, не мог поверить своим ушам.
— Я правильно вас понял, мистер Бэрретт?
— Да, сэр. — Мне было трудно в первый раз произнести это. И повторить тоже было не легче. — В следующем году мне нужна стипендия, сэр.
— Неужели?
— Именно поэтому я здесь, сэр. Ведь вы же распоряжаетесь финансовой помощью, не так ли, декан Томсон?
— Да, но все это так странно… Ваш отец…
— Он здесь ни при чем, сэр.
— Простите? — Декан Томсон снял очки и начал протирать их своим галстуком.
— Между мной и моим отцом возникли некоторые разногласия.
Декан снова надел очки и посмотрел на меня с тем невыразительным выражением, которому можно научиться, только став деканом.
— Это весьма прискорбно, мистер Бэрретт, — произнес он.
«Для кого»? — хотелось мне спросить. Этот парень, судя по всему, собирался отделаться от меня.
— Да, сэр. Весьма прискорбно. Но именно поэтому и пришел к вам, сэр. В следующем месяце моя свадьба. Все лето мы оба собираемся работать. Затем, Дженни — это моя жена — начнет преподавать в частной школе. На жизнь нам хватит, но на мое образование — нет. А плата у вас высокая, декан Томсон.
— М-да… — протянул он и замолчал. Ему что, непонятно, куда я клоню? Тогда на кой черт я здесь?
— Декан Томсон, мне нужна стипендия, — повторил я. В третий раз. — На моем счете нет ни цента, а меня уже зачислили к вам в Школу.
— А, да, — сказал мистер Томсон, пытаясь отвязаться от меня при помощи бюрократических отговорок, — срок для подачи заявлений на финансовую помощь уже давно истек…
Чего же еще хочет этот ублюдок? Скандальных подробностей? Или, может быть, скандала?
— Декан Томсон, когда я просил зачислить меня в Школу, я еще не знал, что так случится.
— Совершенно верно, мистер Бэрретт, но должен сказать вам, что, по моему мнению, нашей администрации не пристало вмешиваться в семейную ссору. Притом весьма прискорбную.
— О'кэй, декан, — проговорил я, вставая. — Я вижу, на что вы намекаете. Но я не собираюсь целовать задницу моему отцу для того, чтобы вы могли получить для вашей Школы что-нибудь наподобие Бэрретт Холла.
Уходя, я слышал, как декан Томсон пробормотал:
— Это несправедливо.
И я был с ним полностью согласен.
Глава 11
Дженнифер получила свой диплом в среду. Многочисленные родственники из Крэнстона, Фолл Ривера и даже одна тетка из Кливленда съехались в Кембридж, чтобы присутствовать на церемонии. Мы заранее договорились, что Дженни не будет надевать кольцо и представлять меня в качестве своего жениха, чтобы никто не обиделся, не получив приглашения на нашу скорую свадьбу.
— Тетя Клара, это мой друг Оливер, — говорила Дженни, неизменно добавляя: — Он еще не окончил колледж.
Родственники могли сколько угодно шептаться, пихать друг друга локтями и тайно сплетничать, но им так и не удалось выпытать никакой специфической информации ни у меня, ни у Дженни, ни у Фила (который, как я догадываюсь, был счастлив избежать дискуссии на тему о любви двух атеистов).
В четверг я все-таки догнал Дженни, получив свой диплом об окончании Гарварда «с отличием», так же, как и она…
Мне ничего не было известно о присутствии на церемонии Оливера Бэрретта III. Утром Актового Дня[9] более семнадцати тысяч запрудили Гарвард Ярд, а я, естественно, не разглядывал толпу в бинокль. Билеты, предназначенные для родителей, я отдал Филу и Дженни. Конечно, как бывший гарвардец, Камнелицый мог пройти без приглашения и сесть вместе с выпускниками 1926 года. Но, впрочем, зачем ему все это? Разве что банки в этот день были закрыты?
Мы поженились в воскресенье. Никто из родственников Дженни приглашения не получил — для них, истовых католиков, наш отказ от традиционного благословения во имя Отца, и Сына, и Святого Духа было бы мучительным. Бракосочетание происходило в Филлипс Брукс Хаус — старинном здании, расположенном в северной части Гарвард Ярда, а вел церемонию Тимоти Бловелт, капеллан унитарной церкви колледжа. Присутствовал Рэй Стрэттон, и еще я пригласил моего старого школьного друга Джереми Нэйхема — в свое время он предпочел Амхерст Гарварду. Дженни попросила прийти свою подружку из Бриггс Холла, а также — может быть, по какой-то сентиментальной прихоти — ту самую здоровенную нескладную девицу, которая дежурила с ней в библиотеке день нашего знакомства. И, конечно. Фила. Я поручил Фила Рэю Стрэттону — ну, чтобы он особо не дергался, если это вообще возможно в такой момент. Хотя, надо сказать, и сам Стрэттон не был воплощенным спокойствием! Эти двое явно чувствовали себя неуютно, и каждый из них молчаливо усиливал предубеждение другого, что эта свадьба, устроенная на манер «сделай сам» (как выразился Фил), должна вылиться (как предсказывал Стрэттон) в «чудовищный фильм ужасов». И все это лишь потому, что я и Дженни хотели сказать друг другу несколько слов!
— Готовы ли вы? — спросил мистер Бловелт.
— Да, — ответил я за нас обоих.
— Друзья, — обратился мистер Бловелт ко всем остальным. — Мы собрались здесь, чтобы стать свидетелями того, как две жизни соединятся в брачном союзе. Давайте вслушаемся в те слова, которые они решили прочесть друг другу в этот священный миг. Сначала невеста. Дженни повернулась ко мне и продекламировала заранее выбранное ею стихотворение. Оно прозвучало очень трогательно — особенно для меня, потому что это был сонет Элизабет Бэрретт.
Две любящих души взмывают в небеса,
Все ближе, молча, и глаза — в глаза,
Из трепета переплетенных рук родится пламя…
Краем глаза я наблюдал за Филом Кавиллери. Он стоял бледный, слегка приоткрыв рот, и его расшившиеся глаза излучали изумление, смешанное с обожанием. Дженни дочитала сонет до конца. Он был как молитва о нашей жизни —
Увенчанной не смертным мраком ночи,
А пробуждением в любви иного бытия.
Настал мой черед. Я долго искал стихотворение, которое мог бы прочитать, не краснея. Это же настоящий кошмар — лепетать стишки, похожие на кружевные салфеточки! Я бы просто не смог. Но в нескольких строчках из «Песни большой дороги» Уолта Уитмена было все то, что я хотел сказать:
…Я даю тебе свою руку!
Я даю тебе мою любовь,
она драгоценнее золота,
Я даю тебе себя самого раньше всяких
наставлений и заповедей;
Ну, а ты отдаешь ли мне себя?
Пойдешь ли вместе со мной в дорогу?
Будем ли мы неразлучны с тобой до последнего
дня нашей жизни?[10]
Я закончил читать, и в комнате наступила удивительная тишина. Затем Рэй Стрэттон передал нам кольца, и мы — я и Дженни — сами произнесли слова брачного обета: начиная с этого дня, всегда быть рядом, любить и лелеять друг друга, пока смерть не разлучит нас.
Властью, данной ему Администрацией штата Массачусетс, мистер Бловелт объявил нас мужем и женой. …Сейчас, по зрелом размышлении, я вспоминаю, что наша «вечеринка после матча» (как выразился Стрэттон) была претенциозно непритязательной. Дженни и я наотрез отказались от традиционного раута с шампанским, и мы пошли пить пиво к Кронину. Помнится, Джим Кронин выставил каждому по кружке пива бесплатно — в знак уважения к «величайшему хоккеисту Гарварда со времен братьев Клиари».
— Какого черта! — не соглашался Фил Кавиллери, стуча кулаком по столу. — Он лучше, чем все эти Клиари, вместе взятые.
Вероятно, Филипп хотел сказать (ведь игры Гарвардской хоккейной команды он не видел ни разу), что, как бы хорошо ни гоняли на коньках Бобби и Билли Клиари, ни один из них не сумел жениться на его очаровательной дочери. По-моему, все напились всмятку.
Я позволил Филу заплатить по счету, и позже не очень щедрая на похвалы Дженни отметила мою интуицию:
— Ты еще станешь человеком, Преппи! Правда, на автобусной остановке я пережил несколько паршивых минут. Глаза у всех оказались на мокром месте: и Фила, и Дженни, и, кажется, мои тоже. Ничего не помню, кроме того, что наше прощание сухим, во всяком случае, не было.
Наконец, после всевозможных благословений Фил влез в автобус, а мы стояли и долго махали ему вслед, И лишь в этот момент до меня начал доходить смысл происшедшего.
— Дженни, а ведь мы законные супруги!
— Да, и теперь я могу быть стервой.