[17] в Европе, похожи на найденные объекты в Южной Африке XIX века. По мысли Льюис-Уильямса, и те и другие являются изображениями этих энтоптических форм. Во‐вторых, Льюис-Уильямс признает сходство шаманских практик в группах охотников‐собирателей и ранних земледельцев, в которых космос структурирован на трех уровнях: мир неба или астральных сфер, земля и подземный мир.
Рисунок 2.3. Роспись пещерного искусства ледникового периода – четырехметровое панно, изображающее черных и красных лошадей в пещере Экаин в Стране Басков (область Испании), создано в период Магдалины (около 17 000—12 000 лет до н. э.).
Более того, хотя в западной традиции камень является наиболее твердой и устойчивой субстанцией, для бушменов же он служит завесой, на которую проецируются образы духовного мира. Рисунки – следы этих проекций. Это превращает каньон на стене пещеры в отображение еще более реального каньона в мире духов, по другую сторону скалы. Задача шамана состоит в том, чтобы пробить завесу, войти в контакт с духами и вернуть в повседневный человеческий мир жизненно важную информацию, которая часто касается болезней, здоровья и исцеления. Шаман рискует собственной жизнью, когда вступает в мир духов и на время становится его частью. Кровотечение из носа и демонстрация особых поз, таких как откидывание рук назад, указывают другим в пещере, что шаман перемещается между мирами. В рассказах Льюиса-Уильямса есть привлекательная, но опасная смесь свидетельств, почерпнутых из этнографии и из гораздо более глубокого прошлого.
Редкое изображение объединенной формы животного и человека из пещеры Труа-Фрер во Франции было интерпретировано как рисунок шамана (рис. 2.4). Льюис-Уильямс также утверждает, что скальная поверхность рассматривалась людьми времен палеолита как мембрана, а животные, существовавшие, возможно, в более совершенных формах, находились в мире по другую сторону скалы. Доказательством этому служат случаи, когда естественные трещины в скале использовались для создания формы животного. Кроме того, как мы уже видели, интерес к проталкиванию костей и других материалов в трещины скалы мог быть попыткой общения с миром духов по ту сторону. Путешествия глубоко под землей, вероятно, помогали людям покидать привычные им миры, скорее всего, во время поста, пения и танцев или приема наркотиков, усиливавших этот опыт.
Рисунок 2.4. «Шаман» из французской пещеры Труа-Фрер.
Льюис-Уильямс заходит слишком далеко во многих своих идеях. Мысль о том, что шаманские практики сегодня по всему миру, от Южной Африки до Сибири и Южной Америки, в целом одинаковы, игнорирует культурный контекст и жизненно важные различия в наши дни. Поэтому утверждение о схожести всех этих практик с обычаями пещерных исследователей, живших много тысячелетий назад, выглядит абсурдным. Наиболее строгим критиком Дэвида Льюиса-Уильямса является Пол Бан. Он осудил ученого за пристальное внимание к так называемым «шаманским» эксцессам, которые не допускают альтернативных объяснений искусства. По его мнению, искусство обеспечивало некоторый контроль над изображенными животными и, следовательно, над некоторыми видами симпатической магии[18]. Другие ученые сомневаются, действительно ли истоки изобразительного искусства возникают в попытках проследить геометрические или животные формы, воспринимаемые в трансе, когда в таком состоянии сознания образы смещаются, трансформируются и запутываются.
Я приветствую попытку Льюиса-Уильямса проникнуть в различные версии реальности, отличные от нашей, и указать на странность многих человеческих порывов, лежащих за образами в пещерах. Эти изображения явно магические и указывают на близкие отношения с изображенными животными. Рассматривались ли лошади, носороги, мамонты или северные олени на самом деле как отличные от людей виды или в некотором роде как родственники – вот вопрос, который нам надо тут задать. Другой вопрос, предполагали ли те люди, кто жил в последнюю ледниковую эпоху, существование параллельных вселенных, находящихся на поверхности и глубоко под землей. В случае с Льюисом-Уильямсом полезно задаться вопросом, чем представлялись каменные стены. Возможно, они считались своеобразными преградами между этим миром и параллельной вселенной, где жили различные виды. Мы склонны думать о живописи в терминах того, что она изображает и представляет. Размышления о ней в терминах того, как живопись работает, могли бы быть более продуктивными: считались ли искусство и магия, стоящая за ним, своеобразной технологией, схожей по целям с копьем или ловушкой?
Однако мне тоже не особо нравится шаманская гипотеза. Мир ледникового периода сильно отличался от нынешнего, так что нам следует быть очень осторожными и не проводить слишком много взаимосвязей на таких огромных промежутках времени. Особенно учитывая, что в то время, когда искусство было впервые создано, вид homo sapiens, возможно, еще обитал рядом с другими человеческими видами. Мы не можем знать, какими на самом деле были эти миры прошлого. Мы также не в силах предполагать, что небольшие группы коренного населения сегодня сохраняют или непосредственно повторяют свой древний образ жизни. Представление о том, что шаманы существовали в ледниковый период, помогает прошлому обрести смысл, однако это же представление рискует уменьшить истинное различие мира прошлого и его интерес к магии.
Еще один ряд противоречий возникает, когда люди интерпретируют пещерное искусство как религиозную составляющую. Жан Клотт, один из крупнейших экспертов по европейскому наскальному искусству, говорит, что двадцатитысячелетний период наскального искусства является свидетельством существования самой продолжительной религии в истории человечества[19]. Долговечность наскального искусства и, вероятно, некоторые мотивы, которые стоят за ним, неоспоримы, однако я не вижу никаких свидетельств существования божеств или некой проторелигиозной организации. Акцент на религии объясняется скорее осторожностью, с которой люди подходят к слову «магия». Наскальное искусство очаровывает нас силой форм, использованием цвета, очертанием поверхности камня, что и приводит к правдоподобию образов. Тесное взаимодействие с изображениями указывает на тесное взаимодействие с животными, которых они изображают, а также на попытки понять и, возможно, обрести над ними контроль.
Если магия проистекает из человеческого участия в мире, то мастерство и усилия, вложенные в создание превосходных образцов искусства в труднодоступных местах, отражают глубокую потребность исследовать отношения с другими видами. Отношения с миром наверху отражаются в том, что создано глубоко под землей. Люди изучали связи со скотом, лошадьми и оленями не каким-то абстрактным, а самым конкретным образом, из чего можно предположить, что связи с этими существами были близкими и интенсивными и, возможно, существовали наравне с человеческими семейными отношениями. Искусство помогало чтить и поддерживать отношения с животными как важные для самой жизни. Оно не только помогало выживать в суровых условиях, но и затрагивало вопросы о природе человеческого и животного бытия и становления. Картины сочетали в себе прагматическое и философское. Аспекты прошлого вызывают особенно горячие споры в настоящем, и палеолитическое наскальное искусство, несомненно, является одной из таких областей. Лошади, носороги, олени и человеческие руки говорят с нами через огромную пропасть во времени, и мы не можем не отвечать на эти сигналы и не спорить между собой. Палеолитическая магия и искусство остаются мощными средствами для постановки глубоких вопросов, которые касаются людей в мире.
Более 12 000 лет назад мир прогрелся. Возникли условия, во многом схожие с сегодняшними. Численность растений и животных увеличилась. Многие виды переместились в географические районы, где раньше не обитали из-за низких температур или отсутствия воды. Люди экспериментировали с самыми разными образами жизни. Эти изменения в целом были позитивными, но увеличение числа людей и более близкое соседство поднимали вопросы о том, как жить вместе без напряженности или насилия. Послеледниковые изменения часто интерпретировались как начало эпохи земледелия. Археологи хотя и подчеркивали важность производства пищи, но исходили в основном из того, что главными движущими силами в это время были функциональные аспекты жизни. С другой стороны, в этом новом мире изобилия нет никаких свидетельств того, что еду было сложно достать, и многие из наших поразительных свидетельств – это ритуальное и магическое поведение или, другими словами, действия людей, которые вновь стали бороться в поисках ответов на социальные и философские вопросы.
Магические культуры Плодородного полумесяца(около 23 000—6000 до н. э.)
Во времена широкого распространения пещерного искусства в Западной Европе люди уже осели на Ближнем Востоке. Это были культуры совершенно иных форм, чем в Европе ледникового периода. Местом их обитания являлся так называемый Плодородный полумесяц, который представлял собой гигантскую дугу из Южного Леванта в Израиль, Палестину и Иордан вверх по Средиземному побережью, вплоть до территорий современных Ливана и Сирии. Он поворачивал на восток по южной части Турции и на юг до равнин рек Евфрат и Тигр, где они впадают в Персидский залив, но также включал и самые западные склоны Иранского нагорья. Это область сложных ландшафтов, поскольку здесь сходятся Аравийская, Африканская и Евразийская плиты и образуют, среди прочего, северную оконечность рифтовой долины[20] с холмистой местностью на севере Израиля и Ливана, высокогорные блоки Анатолии, из которых вытекают Тигр и Евфрат, и Иранское нагорье. Разнообразная топография холмов и долин сопровождалась уменьшением количества осадков вдали от берегов Средиземного и Красного морей. Пышная прибрежная экология быстро уступала место пустыне. Топография, осадки и геология породили множество экологических мозаик, между которыми перемещалось большое число видов, в том числе и люди. Различные человеческие культуры возникли в этих сложных экологических системах. Они использовали магические средства для борьбы со смертью и изучения жизни.