, по меньшей мере, поставить в состояние нерешительности.
Но Петр смотрел на дело глубже. Он знал, что малороссы народ сантиментальный, добрый и религиозный. История показала, как орлы Малороссии за веру гибали на «Старом Мясте» в Варшаве, чуть не сотнями и как лучших из верных детей Малороссии там четвертовали и зажаривали за веру и вольность… Поэтому у Петра явилась мысль погубить Мазепу именно в этом самом чувствительном для малороссов пункте. Иван Мазепа объявлен был отлученным от церкви и предан анафеме, при чем постановлено было объявить эту анафему во всех церквах православных и повторять эту анафему из года в год во всех церквах, пока церковь будет на Руси существовать, в неделю православия.
И вот, начиная от Киевского собора и кончая последнею, полуразрушенною церковию Малороссии, гетман Иван Мазепа объявлен был отлученным от православной церкви за измену отечеству и вере православной и назван публично и торжественно анафемой. Трудно себе представить тот религиозный и нравственный ужас, который был вызван этими чисто политическими приемами… Прошли сотни лет после смерти гетмана Мазепы, а слово Мазепа в Малороссии и по ныне осталось самым ужасным и самым оскорбительным и позорным прозвищем[14]…
Таковы были последствия политического приема Петра. Ближайшим же последствием анафематства Мазепы было то, что вся Малороссия пошла за новым гетманом Скоропадским и стала в защиту России. Мало того. Многие сторонники Мазепы, как полковники Апостол, Галаган и др. опамятовались и явились с повинною к Петру. Сам Мазепа скоро понял свою ошибку, — но было поздно… Измена Мазепы открыла глаза Петра и на невинно-осужденных Мазепою. Для одних было воспоминание запоздалым, — другим можно было возвратить честь и положение. Так был возвращен из Сибири Палий.
27 июня 1709 г. последовал знаменитый Полтавский бой. Карл XII был разбит. Его армия уничтожена. Он позорно бежал в Турцию. Вместе с Карлом бежал в Турцию и Мазепа. Но не выдержал он там долго своего падения и разрушения задуманного им дела. Сжегши бумаги, он принял яд и скончался.
«Нехай я один буду бесталанный, а не многие, о яких вороги мои мабуть и не мыслили, або и мыслить не смиют. Гибни все, коли злая доля все переиначила для неведомого конца»…
Sic transit gloria mundi…
Слово о Палие. Уже состарившийся, побывавший в Енисейске и опять вернувшийся, Палий еще раз показал свою козацкую удаль, козацкую храбрость и козацкую мощь. Но всему есть конец. Палий решил, что и ему пора кончить. По принятому, старый запорожец заканчивал жизнь в монастыре. Для этого он собирал друзей товарищей и устраивал бурный кутеж. С музыкою и плясами он шел к монастырю. Своим родным криком — «пугу, пугу» — он вызывал из за брамы брата-монаха и входил в монастырь. Врата закрывались и запорожец принадлежал Богу.
Вот описание такого подвига Палия, представленное батьком Тарасом.
У Кыиви, на Подоли,
Було колысь, и николы
Не вернеться, що диялось.
Не вернеться сподиване.
Не вернеться…
У Кыиви, на Подоли,
Козакы гуляють,
Як ту воду, цебром, видром
Выно розлывають;
Лехи, шынки з шинкаркамы,
З вынамы, медамы.
Закупылы запорозьци
Та й тнуть корякамы!
А музыка реве, грае,
Людей звеселяе,
А из Братства те бурсацьство
Мовчкы выглядае.
Нема голий школи воли,
А тоб догодыла!..
Кого-ж то там з музыкамы
Люды обступылы?
В червовых штаняхь оксамытных
Матнею улыцю мете,
Иде козак. Ох, лита, лита!
Що вы творыте? Но то те-ж
Старый ударыв в закаблукы,
Аж встала курява! оттак!
Та ще й проспивуе козак:
— По дорози рак, рак.
Нехай буде так так,
Як бы такы молодыци
Посиялы мак, мак.
Дам лыха закаблукам,
Дам лыха закаблам,
Достанеться й передам,
А вже-ж тии закаблукы
Набралыся лыха мукы…
Дам лыха закаблукам,
Дам лыха закаблак.
Достанеться й передам.
Аж до Межыгорьского Спаса
Протанцював сывый,
А за ным и товарыство
И ввесь святый Кыив,
Дотанцював аж до брамы,
Крыкнув: пугу! пугу!
Прывитайте, святи ченци,
Товарыша з лугу!
Свята брама одчынылась,
Козака впустылы,
И знов брама зачынылась,
Навик зачынылась
Козакови… Хто-ж цей сывый
Попрощався з свитом?
Семен Палий, запорожець,
Дыхом недобытый.
«Ой высоко сонце сходыть,
Незенько заходить:
В довгий ряси по келии
Старый чернец ходить.
Иде чернец у Вышгородь
На Кыив дывытысь
Та посыдить на пригори
Та хочь пожурытись,
Иде чернец дзвонковую
У яр воду пыты,
Та згадуе, якь-то тяжко
Було в свити жыты;
Иде чернец у келию
Миж стины нимии
Та згадуе лита свои,
Лита молодии;
Бере письмо святе в рукы,
Голосно чытае,
А думкою старый чернец
Далеко литае.
И тыхнуть божии слова,
И в келии, неначе в Сичи
Братерство славне ожыва,
А сывый гетьмань, мов, сова,
Ченцеви заглядае в вичи…
Музыка… танци… и Бердычев…
Кайданы брязкають… Москва…
Боры, снигы — й Енысей[15]…
И покотылысь из очей
На рясу слезы… „Бый поклоны!
И плоть старечу усмиряй,
Святе писание чытай!
Чытай, чытай, та слухай дзвона,
А серцеви не потурай.
Воно тебе в Сыбнр водило.
Воно тебе ввесь вик дурило;
Прыспы-ж его, и занехай
Свою Борзну и Хвастовщыну,
Загыне все, ты сам загныш,
И — не згадають — щоб ты знав“…
И старец тяжко зарыдав,
Читать писание покынув,
Ходив по келии, ходив,
А потим сив и зажурывся:
— Для чого-ж на свить я родывся,
Свою Украину любив?»—
До утрени завыв з дзвиныци
Велыкый дзвинь, чернець мий встав,
Надив клобук, взяв патерыцю,
Перехрестывся, чотки взяв…
И за Украину колытысь
Святый чернець пошкандыбав.
Покончив с Карлом, император Петр, между прочими делами, решил покончить и с Малороссией. Прежде он думал это сделать при помощи властного, но послушного Мазепы. Оказалось, что это орудие о двух концах. Поэтому на место гетмана был избран такой человек, который не осмелился бы поднять своего голоса. Скоропадский или, как народ его называл, Шкуропацкий, вполне был пригоден для этого. Он послушно шел за велениями императора, отлично устраивая и обделывая свои личные дела. Народная поговорка так охарактеризовала Ивана Скоропадского: «Иван носит плахту, а Настя (его жена) булаву». — Из этого видно, что гетманом больше была ясновельможна пани Скоропадска, чем сам Скоропадский. Она же заботилась и об увеличении своих достояний.
Теперь Петр решил ограничить власть гетмана, для чего к гетману был приставлен стольник, наместник суздальский Андрей Измаилов, «чтобы он находился при гетмане для управления, с общего с ним совета, делами великого государя по случаю бывшего возмущения в Малороссийском краю и бунта запорожцев». Этот наместник является не только участником во всех распоряжениях гетмана, но и царевым оком, следящим за всяким движением гетмана, старшины и Запорожья. Так постепенно ограничивалась власть гетмана, полковых атаманов, старшины и других начальников, — а равно урезывались и все права козаков и Запорожья.
В 1722 г. Скоропадский умер и Малороссия о нем не жалела. Более, чем когда либо, в это время Малороссия была разграблена козацкою старшиною и другими, под милостивым покровительством гетмана, который и себя не забывал. Управление Малороссией было вверено полковнику Полуботку и генеральным старшинам с тем, «чтобы они во всех делах, советах и в рассылке универсалов имели сношение с бригадным Вельяминовым».
Полуботко был человек прямой, честный, преданный государю и всей душой любящий свою родину.
Дела велись как бы коллегией, под управлением Полуботка, — назначение же гетмана затягивалась. Между тем Вельяминов проявлял грубость и самовластие. Старшины жаловались на Вельяминова и просили скорейшего назначения гетмана.
На это Петр отвечал:
«Как всем известно, что со времени первого гетмана Богдана Хмельницкого, даже до Скоропадского, все гетманы явились изменниками, и какое бедствие терпело от того наше Государство, особливо Малая Россия, — то и надлежит приискать в гетманы весьма верного и известного человека, о чем и имеем Мы непрестанное старание; а пока оный найдется, для пользы вашего края, определяю правительство, которому велено действовать по данной инструкции; и так до гетманского избрания не будет в делах остановки, почему о сем деле докучать не подлежит».
После этого, в 1723 г., наказный гетман Полуботко и генеральный судья Черныш, явились в Петербург и, после многих мытарств, добились представления у государя.
Честный и прямодушный Полуботко высказал все на чистоту. «Знаю и вижу, государь, что без всякой причины, по проискам гордого Меньшикова, восстал ты на мою отчизну, желаешь уничтожить преимущества, предками твоими и тобою самим торжественно утвержденные, и для приведения в упадок воинского духа козаков употребляешь их в тягчайшия работы, принуждая рыть каналы, проводимые в обширных твоих областях. Но что огорчительнее всего, ты лишил нас драгоценнейшей свободы избирать по собственному произволу себе гетманов и начальников и отнял древнее право судить своих соотечественников, определил нам судей из граждан всероссийских, которые, не ведая или притворяясь незнающими законов и преимуществ наших, не перестают нарушать их при всяком случае и нас угнетают. Неужели, государь, отказывая нам в должной справедливости, ты думаешь сам воздать Богу благодарение за все успехи, от Него ниспосланные? Ты занимаешься только блеском величия и могущества, дарованных тебе от Его щедрот, не помышляя ни мало о Его правосудии. Да позволено мне будет представить тебе, государь, в последний раз, что ты не получишь ни малейшей пользы от угнетения моих соотчичей, и что для тебя не столь славно повелевать ими сплою и властию, как быть главою и отцом народа, преисполненного твоих милостей и всегда готового проливать всю кровь свою за твои выгоды и твою славу. Знаю, что оковы меня ожидают и что буду ввергнут в мрачную темницу, где оставят меня умереть с голода, — но что мне до того? Я говорю за отечество и охотно предпочитаю сам