и действовали быстро, набегами, не имея возможности обдумать и придумать свою месть и истязания; тогда как паны и жиды действовали медленно, исподволь, с наслаждением придумывая новые и сильнейшие способы истязании и мучений хлопов и быдла.
Если клеймить разбойниками, изуверами, кровопийцами простых мужиков, гайдамак, доведенных до этого отчаянием и безвыходностью, — то какими именами должно заклеймить просвещенных панов, служителей алтаря — ксендзов и цивилизованных жидов, которые действительно сосали кровь и выматывали жилы безответных и бесправных. Прибавим, что паны, ксендзы и жиды были всегда угнетателями и нападающими, а гайдамаки только угнетенными и мздовоздающими. Гайдамаки явились реакцией, ответом на изуверства над православными крестьянами ксендзов, панов и жидов. Паны и жиды первые истязали душу и тело крестьян, — и крестьяне-гайдамаки явились уже отмстителями изуверства панов и жидов. Не будь изуверств панов и жидов — не было бы и гайдамак. Поэтому клеймить именем разбойников гайдамак не справедливо. Разбойники были ксендзы, паны и жиды, — а гайдамаки — рыцари мздовоздаятели за зверства и кровопийства панов.
Зараза передается от человека к человеку и от общества к обществу не только физическая, но и нравственная, духовная. Это последнее применимо как к массовым эпидемиям высоконравственного свойства, напр. религиозно-нравственные веяния, так и особенно к эпидемиям низкого нравственного воздействия. Последнее распространяется даже быстрее и глубже, ибо, к несчастию, все дурное скорее воспринимается человеком, чем доброе.
Мы знаем уже каково было отношение панов, ксендзов и жидов к своим рабам, хлопам и быдлу.
Но вот левосторонняя Украйна отделилась. Она стала под державную руку России. Тут не было ни панов, ни ксендзов. Остались только жиды. Очевидно, должно ожидать, что тот гнет, который так истязал и давил в правобережной Украйне крестьян, в левобережной или совсем исчезнет, или же будет неизмеримо слабее и мягче.
Увы, он не исчез. Да кроме того даже не был и особенно мягок.
Польских панов в Русской Малороссии не было. Зато явились свои русские, малороссийские паны, вышедшие из гетманов, полковников и вообще из старшины. Эти паны захватили в свои руки всю землю Малороссии и никому не хотели уступить ни клочка земли. Они знали, что хлопу земля нужна. Земли и козацкое имущество безбожно грабились гетманами, грабились и их женами. Жена Скоропадского, по смерти мужа, захватила не только войсковую казну, но и те принадлежности гетманского достоинства, которыми гетманы, как лица избранные, пользовались пожизненно. Хищниками и душителями не только народа, но и вольных козаков, являются сотники, полковники, есаулы, писаря, судьи; а чем богаче был помещик, тем шире шло его грабительство, тем больше народу стояло под его панской «властною» рукою… Над всей страною царствовал только деспотизм этих лиц, которые успели захватить силою или обманом — кто булаву, кто пернач, кто войсковую чернильницу с пером, кто побольше награбил земли, лесов, мельниц, заводов, рыбных ловель и пасек! (Мордовцев). А нужна земля — мужик прийдет к пану. А прийдет к пану — станет его рабом. И он становился рабом. «Козаки все чаще и чаще делались „мужиками безгрунтовыми“, а затем поступали в разряд голытьбы, которой оставалось одно спасение от голода — гайдаматчество»[21] или рабство… Подати были слишком велики и, что всего хуже, шли не в казну, а в частный карман.
В стране, где свободные земли были беспредельны, бедный народ явился совершению безземельным.
Сильные мира сего становились владыками не только земли и угодий, — нет, они у ловляли и людей. В рабство попали не только крестьяне, но и козаки.
Бесправию много помогало и то, что до Бога было высоко, а до царя далеко. Правда, уже Петр I примерно наказал многих грабителей, — но следовало карать не многих, а всех. Старшина пользовалась отдаленностью и действовала без всякого стеснения. Судиться было излишне. Слабый и бедный никогда не бывал прав, а если судились два богатых, то их судбище шло до тех пор, пока оба не становились нищими, — и тогда дело прекращалось.
Но как ни скверно было в русской Малороссии, — а в польской неизмеримо хуже. Там к гнету физическому присоединился гнет религиозный, гнет униатов и католиков, гнет и издевательства жидов, бравших на аренду церкви и церковные обряды. На той стороне осталась память о мучениках: Острянице, Павлюке, Наливайке и проч. Кроме обычных угнетателей, на помощь им явились еще польские жолнеры — солдаты, в полное распоряжение которых отдан был весь малороссийский народ мужска и женска пола.
Польские паны дошли до крайней степени издевательства над народом и не только превзошли американских плантаторов по-отношению к неграм, а могли бы их хорошо научить цивилизованному изуверству над несчастными рабами.
Для развлечений и разнообразия жизни, а также для того, чтобы польская молодежь закалялась в военных предприятиях, магнаты и паны устраивали охоты на людей. «Эта охота на людей состояла в том, что отряд польской молодежи, с легким, а иногда с тяжелым вооружением, отправлялся в Запорожскую глушь, выжигал запорожские хутора, „паланки“ и зимовники, вытаптывал их хлеба, угонял скот, табуны лошадей, убивал и уводил, в плен запорожских козаков. С приличной торжественностью отряды возвращались в свои имения, при звуке труб и литавр входили в замки, ведя связанных пленников, как римские полководцы вводили в Рим побежденных царей. Молодые победители награждались общими рукоплесканиями старых панов, улыбками прекрасных панн и названием героев, а грубые пленники, без всякого суда, отправлялись на виселицу, или на кол. Все это было в порядке вещей в то дикое бесчеловечное время. Загудели рожки, затрещали литавры, пушки палят неистово, все валит на площадь, на место казни, чтобы полюбоваться, как сажают на кол человека, или затягивают его шею веревкой. Грубые запорожцы должны были и умирать грубо, некрасиво. Но чтобы не ударить лицом в грязь перед „вражьими ляхами“, иной добрый молодец, умирая на колу, попросит, чтобы ему дали в последний раз покурить люльки — и люльку давали, и он курил и обводил страшными глазами своих жестоких врагов». (Мордовцев).
«Между панами и хлопами по старому стояли евреи, которые путем откупа известных заводов, на первом плане питейного, затем мытного и иных, с свойственной им ловкостью выжимали из посполитого все, что осталось невыжатого прямыми обложениями в пользу пана»… (Ефименко).
Чего же можно было ожидать большего?
Понятно, что на обеих сторонах Днепра накипело на притеснителей и кровопийц. Но правая сторона имела все преимущества на премию в изощрении жестокостей. Понятно, что появились мздовоздатели, гайдамаки. Понятно и то, что все они устремились в польскую Украйну, а в русской все было благополучно. Мало того. Главные зачинщики и главные составители гайдамацких отрядов выходили из русской Малороссии, — а в польской Малороссии они находили себе главную массу пособников. Не мало помогала гайдамакам и Сичь.
Гайдаматчина длилась более двадцати лет и подавлена была только русскими силами. Польша была так слаба, так ничтожна, так развалена, что своими силами ничего не могла бы сделать, — и только русския войска спасли ее. И тут русским нужно было вмешаться не в свое дело и, разумеется, как всегда, получить надлежащую неблагодарность.
История дает нам имена многих гайдамацких предводителей, и я позволю остановиться на главнейших из них. Гайдаматчина — это не была война. Гайдаматчина — нападение отдельных, самостоятельных, независимых отрядов. Это действительно были разбойничьи отряды, но не с целью грабежа, — а для отмщения за панския и жидовския злодейства.
Сами гайдамаки никогда не смотрели на свое дело, как на разбойное, — напротив, они смотрели на него, как на дело доброе и святое. Нередко гайдамаки в промежутках между набегами укрывались при монастырях, — а при выходе в дело, получали благословение и напутствие монашествующей братии. А в самом главном набеге гайдамак, под руководством Железняка и Гонты, монахи не только благословили дело, — но даже освятили ножи. Во всяком случае гайдамаки действовали с убеждением, что они режут врагов церкви православной.
Гайдамаки для врага являлись разрушителями всего живущего и всего хозяйственного, принадлежащего их врагам. Во главе становился ватажок, обычно из запорожцев. Около него собиралось несколько человек запорожцев и более — козаков. Обычно это делалось на левой стороне Днепра. Эта партия хорошо вооружалась. Раздобывала коней и направлялась в Польшу. Но это было не так-то легко сделать. На границе стоял русский кордон, который строжайше смотрел за тем, чтобы гайдамаки не проходили в Польшу. Поляки были бессильны. И русские взяли, почему-то, на себя обязанность их охранять. Но не таковы были запорожцы и гайдамаки, чтобы их можно было задержать. Они знали такия места и такия тропки, где мышь не пройдет и заяц не проскочит. А запорожец пройдет и проходит. Прошел. Вот тут-то и начинался пир. Паны, ксендзы и жиды вырезывались на чистоту. Старики, старухи, жены, дети, — все гибло. Дома и имущество предавалось огню. Быдло освобождалось и шло на волю и чаще приставало к гайдамакам.
«В истории гайдаматчины была и старинная национальная вражда и религиозное рвение и воспоминание исторических обид, за которые следовало, по мнению народа, отмстить. Для украинского крестьянина эта месть казалась нравственным долгом, — последний украинский гайдамак, подобно боготворимым им героям, Хмельницкому, Острянице, Морозенку и проч., смотрел на войну, против своих помещиков, как на нравственный и религиозный подвиг и ставил себя как-бы на одну доску с этими героями, прославленными историей… Уния, религиозные гонения, вынесенные Малороссией, господство евреев, покровительствуемых поляками и, наконец, казни таких лиц, как Остряница и Наливайко окончательно и навсегда поставили стену между украинцем и поляком…»[22]