Под давлением «общественного мнения», которое подогревали американский посол и оппозиционные газеты, Мадеро совершил роковую ошибку, стоившую ему впоследствии жизни. Феликс Диас как офицер, поднявший оружие против правительства, подлежал расстрелу за измену родины, и это все понимали. 23 октября его взяли в плен, а 25-го военный суд вынес смертный приговор. Мадеро отказался помиловать Диаса. Даже тогда, когда об этом его попросила делегация женщин, выступая от имени родственников осужденных. Президент вполне логично ответил: у тех, кого убили мятежники, тоже были жены и дети.
Но тут Мадеро стал жертвой им же самим установленных строгих демократических порядков, которые реакция очень умело использовала в своих целях. Верховный суд, при «порфириате» не осмеливавшийся поднять головы, вдруг вынес странное решение: Феликс Диас не подлежит суду военного трибунала, вопрос требует дальнейшего рассмотрения. Газеты, большинство которых в Мехико стояли на антипрезидентских позициях, обрушились на Мадеро за якобы двойные стандарты. Мол, пленных ороскистов или сапатистов отпускают, а бедного Диаса хотели сразу же расстрелять. Мадеро очень болезненно относился к любым обвинениям, связанным с его якобы антидемократическим поведением. Поэтому в ноябре власти заявили, что в случае суда к Феликсу Диасу не будет применена смертная казнь.
Короткий срок, в течение которого Мадеро находился у власти, конечно же, был заполнен не только мятежами. Хотя помимо описанных на страницах этой книги крупных восстаний произошло и много мелких, давно стершихся даже в памяти самих мексиканцев.
Военные мятежи не могли не сказаться на финансовом положении Мексики. Чтобы пополнить федеральный бюджет, Мадеро распорядился 3 июня 1912 ввести первый в истории страны налог на добычу нефти – 20 сентаво за тонну (или 0, 015 доллара за баррель). Несмотря на явную скромность налога, американские нефтяные компании поспешили объявить его «конфискационным».[202]
Мадеро прекрасно понимал, что, несмотря на весь свой классический либерализм, ему придется заняться и социальными проблемами страны, основной из которых была аграрная. Как уже упоминалось, он был горячим сторонником копирования американского опыта и оттого полагал, что в Мексике необходимо создать слой мелких и средних землевладельцев, сродни североамериканским фермерам. Будучи северянином (а на севере свободной земли хватало), он имел весьма смутные представление о нуждах индейских общин густонаселенных центра и юга Мексики. Те же просили не раздела земель, а возвращения в общинную собственность деревень угодий, отторгнутых у них асиендами во время правления Диаса. Мадеро же считал общинное землевладение отсталым. Аграрная реформа, которую он замыслил, весьма походила на столыпинскую в России. Не случайно, что обе реформы – и Мадеро, и Столыпина – с треском провалились, так как абсолютно не учитывали пожеланий самого крестьянства.
Мадеро решил взяться за решение аграрной проблемы следующим образом: раздать крестьянам мелкими участками пустующие государственные земли и выделить деньги на ирригацию и агрономическое развитие. Так как большинство пустующих земель располагалось на севере Мексики, то подразумевалось, что крестьянам из центра придется переселиться туда (сравните с попытками Столыпина переселить русских крестьян из центра России в Сибирь). Однако большинство сельских жителей, чье революционное самосознание выросло после свержения Диаса, никуда переселяться не желали. В некоторых деревнях не осталось даже места для кладбища, при том что окружали их крупные поместья. Крестьяне требовали хотя бы частичного раздела этих поместий и возвращения несправедливо отнятых у них земель.
Еще до своего вступления в должность президента Мадеро убедил де ла Барру назначить правительственную комиссию для изучения аграрного вопроса.[203] Все члены комиссии (туда входили три инженера, два юриста и четыре крупных землевладельца) были людьми весьма консервативных взглядов. В ноябре 1911 года министр развития Эрнандес, чье ведомство занималось и аграрными вопросами, представил законопроект, направленный на выделение дополнительных ассигнований на ирригацию и закупку земель для их последующей продажи крестьянам. Конгресс одобрил законопроект с одной поправкой: перепродажа земель новыми собственниками запрещалась.
В феврале 1912 года представила свой предварительный доклад и аграрная комиссия. Предложения по ключевому вопросу – судьбе крестьянских общин, «эхидос» – в нем не содержалось. Однако было ясно, что правительство, исходя из своей либеральной философии, выступает за раздел общинных земель. 17 февраля Эрнандес направил циркулярное письмо всем губернаторам штатов, рекомендуя им приступить к разделу общинных земель между крестьянами, которые их обрабатывали. Такая политика была шагом назад даже по сравнению с последними годами пребывания Диаса у власти. Престарелый диктатор к концу своего правления стал сознавать, что общинные земли подлежат определенной защите.
Спустя неделю после письма Эрнандеса правительство одобрило порядок продажи или предоставления в аренду государственных земель. Постановлялось, что они должны распределяться наделами не более 200 га сельскохозяйственных и 5000 га пастбищных земель. Деревни могли претендовать на государственные земли только в том случае, если у них не было общинного землепользования. В апреле 1912 года Мадеро информировал Конгресс, что 13 комиссий проводят обследование и подготовку к распределению государственных земель. В мае только в штате Дуранго было подготовлено к продаже 70 тысяч гектар. Однако сама продажа участков будущим фермерам шла плохо, так как крестьяне не хотели уезжать из своих деревень. К тому же многие выделяемые государством земли требовали немалых капиталовложений, прежде всего на создание системы орошения. Правительство пыталось купить земли у помещиков. Те не отказывались продавать, но заламывали такие цены, что не хватило бы никакого бюджета.
Казалось, что позитивный перелом в аграрной политике правительства наступит в ноябре 1912 года, когда в кабинете Мадеро разразился кризис. Президент хотел назначить министром развития прогрессивно мыслящего Хесуса Флореса Магона, но тот уже занимал второй по значению пост министра внутренних дел и не хотел идти на понижение. В конце концов, Флорес Магон ушел в отставку, а его кресло занял Эрнандес. В результате этой рокировки министром развития стал Мануэль Бонилья. Новый министр отказался от услуг консервативной аграрной комиссии и занялся наконец ключевым вопросом общинного землевладения.
Вскоре более 60 депутатов Конгресса внесли на рассмотрение парламента законопроект, предусматривавший восстановление общинного землевладения там, где помещики несправедливо отняли у крестьян их земли.[204] Так как Конституция 1857 года формально запрещала владение землей общественными корпорациями, по замыслу авторов законопроекта возвращенные общинам земли оставались в государственной собственности, но платы за их использование не предполагалось. Также авторы – и это было настоящей революцией сознания – допускали возможность экспроприации государством помещичьих земель.
Мадеро считал законопроект неэффективным, и его обсуждение продолжалось в парламенте до самого момента свержения правительства в феврале 1913 года. Будь закон о реставрации общинного землевладения принят в конце 1912 года, история Мексики, возможно, пошла бы по другому пути и стране удалось избежать неисчислимых жертв.
Нам остается констатировать: несмотря на искренний интерес к аграрному вопросу, правительство Мадеро не сумело преодолеть свои либеральные предрассудки и так и не приступило к серьезным аграрным преобразованиям. Однако весьма вероятно, что если бы Мадеро провел в президентском кресле весь срок, то все же приступил бы к радикальному решению земельного вопроса. Он сознавал, что без этого нельзя создать гражданскую базу для устойчивого демократического развития Мексики.[205]
Более заметными были успехи правительства в рабочем вопросе. Хотя рабочих в Мексике насчитывалось в десятки раз меньше, чем крестьян, Мадеро давно интересовался положением промышленного пролетариата и считал его в целом прогрессивным классом. Еще в молодости будущего президента искренне возмущали чудовищные условия труда на большинстве мексиканских фабрик. Он был преисполнен решимости коренным образом изменить эту ситуацию, однако и здесь оставался либералом до мозга костей, твердо полагая, что правительство может только рекомендовать частным собственникам улучшение условий труда.
Свержение Диаса вызвало в Мексике волну забастовок, так как рабочие теперь уже не боялись, что против них будут брошены войска. Мадеро потрясло развитие событий: ведь он считал рабочих своими союзниками. Особенно президент был недоволен забастовкой в Торреоне, которая приняла характер всеобщей стачки. Мадеро подозревал, что финансовую помощь бастующим оказывает Рейес.
Коренным изменением политики правительства в рабочем вопросе было то, что Мадеро всячески поощрял создание профсоюзов, запрещенных при Диасе. Гонсалес в Чиуауа шел еще дальше. Он ввел арбитраж трудовых конфликтов комиссиями в составе представителей рабочих, предпринимателей и правительства штата. Причем Гонсалес инструктировал последних голосовать вместе с рабочими.
13 декабря 1911 года в рамках Министерства развития образовался Департамент по труду, который должен был осуществлять постоянный мониторинг трудовых отношений в промышленности и брать на себя функции арбитра в трудовых спорах, если этого желали обе стороны.[206]
В январе 1912 года уровень забастовок достиг такого масштаба, что на специальное заседание собрался кабинет министров. Характерно, что принятые на заседании меры укладывались в русло последних лет диктатуры Диаса. Было решено поднимать духовный уровень рабочих, а для этого ограничить часы работы пулькерий.