о ее прямых последствий углубит и так сильную ненависть между Соединенными Штатами и всей Латинской Америкой».
Тем не менее дело Бентона ничуть не повлияло на растущую популярность Вильи в США. Тамошние газеты, воспитанные на «культуре» Дикого Запада, восхищались бывшим бандитом, который смог осуществить свою «мексиканскую мечту». Каким же путем достигнут успех, в Америке спрашивать было не принято. Молодой еще Голливуд открыл для себя Вилью как нового героя вестернов. Его изображали свирепым, но в тоже время непосредственным и добрым дикарем, стремившимся к ценностям американского образа жизни.
Однако президенту США и большей части американского истеблишмента Вилья был симпатичен по иным причинам. Он и вправду постоянно публично восторгался американским образом жизни, в отличие от Уэрты и Каррансы, не скрывавших своего презрения к США. Вилья говорил газетчикам, что целью его борьбы – построить в Мексике такое же общество, как и в Америке, где все равны перед законом и могут заработать себе на жизнь честным трудом. Некоторые исследователи склонны видеть в таких заявлениях только тактическую хитрость: генерал якобы просто не хотел ссориться со страной, из которой его дивизия получала все свое снаряжение. Но представляется, что Вилья, с его натурой бизнесмена, действительно выступал не против богатых как таковых, а только за то, чтобы каждый мексиканец имел шанс стать богатым. Именно под этим углом зрения Вилья видел и распределение земли между своими солдатами. Это было не глобальной аграрной реформой (к которой стремились, например, Сапата и Ороско) а средством вознаграждения тем, кто рисковал ради него, Вильи, жизнью. Имея же собственный надел, бывшие солдаты, получали, по мнению Вильи, реальный шанс разбогатеть.
Президент США Вильсон внимательно читал репортажи Джона Рида из пылающей Мексики. Он принял журналиста и сообщил, что не возражал бы против того, чтобы Вилья стал новым президентом Мексики. Вильсон даже считал необходимым провести в Мексике аграрную реформу и думал, что это вполне по плечу командиру «Северной дивизии». Инцидент с Бентоном на популярность Вильи в Америке не повлиял еще и потому, что англичанин в глазах американского бизнеса был конкурентом, а собственности граждан США Панчо не трогал.
В марте 1914 года конституционалисты оснастили свои армии американским оружием и перешли к решительным действиям. К тому времени большинство американских консулов в Мексике полагали, что режим Уэрты обречен и его падения следует ждать со дня на день. В середине марта Обрегон продолжил свое осторожное движение на юг вдоль тихоокеанского побережья.[328] Вилья – как всегда, по железной дороге – двинулся на Торреон, а Пабло Гонсалес вновь обложил Монтеррей и начал наступление на важный порт атлантического побережья Тампико.
В ставке Уэрты по-прежнему уделяли основное внимание Вилье. Во-первых, тот был ближе всего к столице, а Гонсалес и Обрегон оперировали в то время на периферийных театрах военных действий. Во-вторых, несмотря на серию поражений в Чиуауа во второй половине 1913 года, федералы рассматривали «Северную дивизию» как наименее боеспособную часть коснтитуционалистов. Взятие Сьюдад-Чиуауа, как и раньше, списывали на трусость Меркадо. Сьюдад-Хуарес считался вообще досадной оплошностью застигнутого врасплох гарнизона. Битву при Терра-Бланке Вилья выиграл не у регулярных войск, а у ополченцев Ороско. Теперь же в прекрасно укрепленном Торреоне его ждал мощный федеральный гарнизон во главе с лучшим генералом федеральной армии Веласко. Уэрта не сомневался, что после разгрома Вильи под Торреоном весь штат Чиуауа в считаные дни будет возвращен под федеральный контроль. Паскуаль Ороско уже был назначен командующим федеральными силами в Чиуауа. В Эль-Пасо перевели крупные суммы денег, с помощью которых Ороско и его генералы должны были финансировать партизанскую войну в тылу Вильи.
Однако к тому времени у Вильи появился свой собственный генерал – Фелипе Анхелес.[329] Этот интеллигентный офицер-артиллерист, родившийся в 1868 году в штате Идальго, был единственным генералом федеральной армии, присоединившимся к конституционалистам. Еще при Диасе у него сложились напряженные отношения с военным министром Мондрагоном. Вместе с последним Анхелес был направлен в Европу для закупки орудий во Франции (как и Мадеро, он очень любил эту страну). Будучи честным человеком, он протестовал против откровенной коррупции при согласовании контрактов, поэтому его отозвали в Мексику. Но революцию 1910 года Анхелес встретил, снова находясь в Европе. Верный присяге, он просил разрешения вернуться, чтобы принять участие в боях против повстанцев. После прихода Мадеро к власти Анхелес близко сошелся с новым президентом благодаря своей нетипичной для мексиканского генерала интеллигентности. Как уже упоминалось, Мадеро командировал Анхелеса в Морелос для борьбы с Сапатой.
Во время переворота в Мехико в феврале 1913 года Анхелес был подчиненным Уэрты и, по его словам, стал подозревать последнего в двойной игре. Однако он не решился доложить Мадеро о своих подозрениях – якобы потому, что не хотел быть обвиненным в интригах против непосредственного начальника. Анхелес был арестован вместе с Мадеро, но Уэрта все же не стал расстреливать офицера и отправил его с «ознакомительной» миссией в Европу. После восстания Каррансы Анхелес предложил свои услуги конституционалистам, попросив лишь 2 тысячи долларов на переезд из Европы в Мексику. Когда в октябре 1913 года Карранса образовал параллельное правительство, он сделал Анхелеса военным министром.
Это назначение вызвало раздражение Обрегона и почти всех высших офицеров армии Соноры. Обрегон считал, что именно он сам должен стать министром, а офицеры революционных войск не хотели подчиняться генералу федеральной армии. Карранса по своему обыкновению поддерживал то Анхелеса, то Обрегона, но сила была на стороне последнего. К тому же Анхелес включился во внутрисонорские интриги и стал поддерживать основного противника Обрегона, губернатора штата Майторену. Майторена и порекомендовал Вилье пригласить Анхелеса в «Северную дивизию». Вилья уважал грамотных и особенно технически подкованных военных (он многому научился в 1912 году и у самого Уэрты), поэтому с готовностью согласился. При штабе Вильи Анхелес числился теперь уже заместителем военного министра.
В начале марта 1913 года под командованием генерала Веласко в Торреоне были сосредоточены лучшие силы федеральной армии – от 10 до 15 тысяч солдат и офицеров.[330] Уэрта прекрасно понимал, что взятие крупнейшего железнодорожного узла страны Торреона Вильей ознаменует коренной перелом в войне. Веласко с декабря не терял времени даром и сильно укрепил не только сам город, но и прилегавшие к нему населенные пункты. Однако у Веласко были длинные линии коммуникаций с центром страны, что исключало быструю присылку подкреплений. На востоке от Торреона к активным действиям перешел Пабло Гонсалес, отрезав Торреон от Монтеррея. Таким образом, войска Веласко находились практически в полной изоляции, тем не менее у них хватало оружия и боеприпасов для длительной битвы.
Карранса тоже прекрасно понимал значение Торреона как крупнейшего железнодорожного узла страны на пути к Мехико и отдал указание всем силам конституционалистов помочь Вилье в штурме города. К середине марта под командованием Вильи собрались около 15 тысяч человек. Он возглавил крупнейшие силы конституционалистов: у Обрегона и Гонсалеса, вместе взятых, в то время было примерно столько же бойцов.
20 марта 1913 года войска Вильи захватили первый опорный пункт Веласко на подступах к Торреону – Бермехильо.[331] Веласко предложили капитулировать. Он отказался. С 23 марта развернулись бои непосредственно за Торреон, которые продолжались 10 дней. Обе стороны несли большие потери. По некоторым данным, Вилья потерял примерно 500 человек, а Веласко – в два раза больше. Очень много было раненых, приблизительно вдвое больше, чем убитых. Вилья применил ту же тактику, которую они с Ороско использовали в мае 1911 года при осаде Сьюдад-Хуареса и которую не смог освоить Пабло Гонсалес. Вильисты атаковали противника и днем, и ночью, не давая ему времени для отдыха. Федералы были деморализованы, и 2 апреля Веласко с 4 тысячами бойцов оставил Торреон.
Генерал отступил к городу Сан-Педро, куда подошли присланные Уэртой подкрепления. Федералы рассчитывали, что измученные непрерывными боями солдаты Вильи на время оставят их в покое. Но Вилья был единственным командиром конституционалистов, который мог личным примером заставить своих людей драться, невзирая на усталость. Остатки группировки Веласко заразили подошедшие свежие пополнения своим пораженчеством, и когда 14 апреля Вилья начал атаку на Сан-Педро, исход сражения ни у кого не вызвал сомнений. К тому же между Веласко и другим генералом, Хоакином Маасом разгорелся ожесточенный спор, кто из них является главным. В результате Веласко продолжил отступление на восток, а Маас взялся оборонять Сан-Педро. Однако вскоре он понял, что при таком соотношении сил шансов у него нет, и отдал приказ отойти, взорвав в городе наиболее значимые здания, в том числе и те, которые принадлежали семейству Мадеро.
Если из Торреона федералы отошли, еще сохраняя порядок, то из Сан-Педро они уже просто бежали. При отступлении были брошены орудия, винтовки и медицинское снаряжение. Сотни людей срывали погоны и избавлялись от формы, чтобы слиться с гражданским населением. В столицу Коауилы Салтильо добрались только несколько сотен измученных людей из тех 20 тысяч, которые еще две недели назад были сливками федеральной армии. Кампания по взятию Торреона и Сан-Педро по своей ожесточенности не знала себе равных в гражданской войне. С 20 марта по 15 апреля погибли примерно три тысячи человек из обеих армий, около шести тысяч были ранены. Джон Рид, находившийся в «Северной дивизии», писал: «Потери конституционалистов были огромны. В четырехдневном сражении было убито около тысячи человек и почти две тысячи ранено».