Вот и теперь, в августе – сентябре 1914 года американские консулы и специальные представители в Мексике доносили в Вашингтон, что Карранса ускоренным темпом закупает оружие и проводит дополнительный набор в подконтрольные ему военные формирования. Было более чем очевидно, что мишенью этих лихорадочных военных приготовлений является «Северная дивизия» Франсиско Вильи.
Расклад военных сил в Мексике выглядел тогда следующим образом. Самой мощной военной машиной считалась именно «Северная дивизия», объединявшая около 35 тысяч человек. Социальный состав этой армии, к тому времени уже профессиональной, был очень разнообразным. Большинство людей Вильи, конечно, воевали за землю или свободу, выступая за восстановление уничтоженного самоуправления их деревень и городов. Однако хватало и тех, кто видел в войне средство разбогатеть или просто поправить свое пошатнувшееся в годы экономического кризиса материальное положение. Ведь рабочих мест не хватало, а в армии Вильи хорошо платили. Один из солдат «Северной дивизии» на вопрос Джона Рида, почему он воюет, ответил, что это хорошая и интересная работа (неудивительно – раньше он был шахтером). Узнав от Рида, что в Америке нет войны, солдат удивился: «А чем же вы там тогда занимаетесь?» После побед Вильи под Торреоном и Сакатекасом в его армии усилился поток добровольцев, так как командир приобрел прочную репутацию человека, который никогда не проигрывает сражений.[361]
В организационном плане, и это было слабой стороной «Северной дивизии», войска Вильи состояли из преданной лично ему гвардии («дорадос», т. е. «золотых») и всех остальных. Природа названия «дорадос» точно неизвестна. Одни говорили, что гвардейцы получают свое жалованье золотом. Другие утверждали, что когда-то в Мексике действовала очень успешная банда, грабившая серебряные караваны, поэтому и называли себя те разбойники «серебряными». Мол, отсюда, по аналогии, – и прозвище гвардейцев Вильи. Но если «дорадос», которых насчитывалось несколько сотен, были абсолютно преданы Вилье, то большинство подразделений «Северной дивизии» испытывали безусловную лояльность прежде всего по отношению к своим «генералам». А среди вильистских генералов были люди с диаметрально противоположными взглядами не только на политику, но и на жизнь в целом.
Каликсто Ко нтрерас был единственным по-настоящему крестьянским лидером среди генералов «Северной дивизии». Еще при Диасе он боролся за аграрную реформу.[362] Однако Контрерасу с трудом удавалось навести порядок среди своих людей, и особо успешным генералом он не считался. Торибио Ортега сражался еще под знаменами Мадеро. Он выступал за глубокие социальные реформы, и не только на селе, к тому же на деле показывал всю чистоту своих идеалов. В армии Вильи Ортегу называли «Неподкупным». Он никогда не расстреливал пленных.
Другая группа генералов была полной противоположностью Ортеге. Томас Урбина и Родольфо Фьерро, профессиональные кондотьеры, стремились прежде всего к умножению собственного богатства. Например, Урбина (его называли «Лев Дуранго») присваивал до половины доходов с одной конфискованной асиенды, управляющим которой был назначен в интересах снабжения «Северной дивизии». Джон Рид так описывал Асиенду Урбины: «Дом генерала, разные службы и склады образовывали целый четырехугольник, внутри которого поместился бы целый квартал. Там кишели свиньи, куры и полуголые дети. Два козла и три пышных павлина задумчиво глядели на меня с крыши. Куры вереницами входили и выходили из гостиной, где граммофон терзал «Принцессу долларов». Из кухни вышла старуха и вылила на землю ведро помоев; к ним с визгом бросились свиньи. В углу за домом сидела маленькая дочка генерала и посасывала патрон. У колодца посреди двора стояли и лежали мужчины. В центре этой группы в поломанном плетеном кресле сидел сам генерал и кормил лепешками ручного оленя и хромую черную овцу».[363]
Вилья знал обо всех неблаговидных делах своих соратников. Однако ценил в них безусловную лояльность. Ведь именно Фьерро или Урбина могли без всяких угрызений совести выполнить любой его приказ (вспомним хотя бы «дело Бентона»). Командир, правда, недооценивал тот факт, что лояльность Урбины или Фьерро является безусловной, только пока самому Вилье сопутствует военная удача.
С течением времени еще одной – наверное, самой многочисленной – группой командиров и советников Вильи стали выходцы из среднего образованного класса, которые стремились сформировать политические взгляды своего командира. Наиболее яркими их представителями были брат покойного президента Рауль Мадеро, журналист Сильвестре Террасас (в декабре 1913 года именно его Вилья сделал главой гражданской власти в Чиуауа) и, конечно, Фелипе Анхелес. Эти люди видели в Вилье прежде всего инструмент для обеспечения собственного карьерного роста. К Каррансе же, который фактически лишил их любой политической перспективы (вспомним отстранение Анхелеса от должности заместителя военного министра), они испытывали ненависть.
Таким образом, «Северная дивизия» являлась истинно народной (то есть разноплановой по своему составу) армией с неясной политической платформой. В сердцевине этой платформы, однако, несомненно было стремление сделать легче жизнь бедных и угнетенных слоев населения Мексики. «Народность» будущей программы гарантировалась в первую очередь личностью самого Вильи, авторитет которого был очень высок среди униженных и оскорбленных.
Другие мощные армии конституционалистов, Северо-западный корпус (Обрегон) и Северо-восточный корпус (Пабло Гонсалес), суммарно объединяли в своих рядах более 50 тысяч человек и считались основным оплотом Каррансы. Это было, однако, не совсем так. Как уже упоминалось, армии Гонсалеса и Обрегона, в отличие от «Северной дивизии» представляли собой своего рода официальные военные подразделения штатов Сонора и Коауила. Впоследствии они разрослись, но никогда не теряли характера централизованных регулярных формирований. Там служили в основном за жалованье, хотя определенную роль в мотивации бойцов, конечно, играло и стремление восстановить нарушенный Уэртой нормальный конституционный строй.
Большинство генералов этих армий являлись выходцами не из помещичьего, а бедного среднего класса. Гонсалес и Дьегес, руководивший знаменитой стачкой в Кананеа в 1906 году, до революции были квалифицированными рабочими.[364] Политические убеждения всех этих генералов в целом почти совпадали и заключались в стремлении провести в Мексике глубокие реформы. Однако сделать это должно было правительство сверху, а не партизанские командиры вроде Вильи явочным характером. Тем более что грамотные генералы вроде Обрегона, в отличие от Вильи, вполне могли представить себя на посту министра или даже президента.
Несколько упростив, можно сказать, что Обрегон, Гонсалес и их соратники были яркими представителями городских прогрессистов. Они не доверяли Вилье или Сапате, так как видели в них неопытных крестьянских политиков, которыми могут манипулировать свергнутые реакционеры. Ведь пример Ороско доказывал, что крестьянский радикал с почти социалистической программой мог воевать и на стороне Уэрты, который, конечно, никаким социалистом не являлся. К тому же Обрегон и Гонсалес в духе мексиканских либеральных традиций были ярыми и воинственными противниками церкви, а солдаты того же Сапаты носили на шляпах изображение святой девы Марии.
Карранса устраивал Обрегона потому, что не имел своей собственной военной мощи. Вилья в этом смысле был гораздо более опасным конкурентом в борьбе за власть. Поэтому в идеале Обрегон, осенью 1914 года – третий по популярности человеком в стране после Каррансы и Вильи, хотел избавиться от обоих, чтобы самому занять президентский пост. Если Вилья, по его мнению, не подходил для государственной должности из-за своей некультурности, то Карранса на посту президента точно не провел бы никаких глубоких реформ, о которых мечтал Обрегон.
Четвертой военной силой Мексики конца 1914 года была партизанская армия Эмилиано Сапаты. Она так и не стала регулярной, в отличие от всех трех формирований северных конституционалистов. Партизаны Сапаты были плохо вооружены и не имели единой военной формы (вильисты к тому времени уже носили купленную в США униформу цвета хаки). В августе 1914 года под ружьем у Сапаты были около 15 тысяч человек, и еще столько же он мог мобилизовать в случае необходимости в штатах Морелос, Герреро и Пуэбла. Как и раньше, большинство его сторонников занимались повседневным мирным трудом и привлекались только для выполнения конкретных боевых операций, причем, как правило, в районе их проживания. Поэтому самой слабой стороной армии Сапаты была ее региональность. Никто из партизан не хотел воевать в других штатах. К тому же из-за жестокой тактики федеральной армии в Морелосе этот маленький штат лишь за год боев потерял более 20 % всего населения.[365]
Однако Сапата был единственным военачальником, который имел общенациональную политическую и социально-экономическую программу реформ («план Айялы»). И свое сотрудничество с иными военно-политическими силами он ставил не в зависимость от сиюминутной выгоды, а от близости платформы того или иного генерала «плану Айялы». После разгона Уэртой в мае 1914 года «Дома рабочих мира» в Мехико несколько из его руководителей (в том числе Сото-и-Гама) присоединились к Сапате, и вокруг полуграмотного вождя сложился блестящий кружок интеллектуалов, который еще больше усилил политическую привлекательность сапатистского движения в масштабах страны. Из всех лидеров северных армий Сапата, естественно, видел союзника прежде всего в Вилье, ибо тот выступал за аграрную реформу и за полную ликвидацию власти старой олигархии.
Каррансе Сапата не доверял уже хотя бы потому, что тот и не обещал даже на словах никаких социальных реформ. К тому же условия капитуляции федеральной армии, согласованные Обрегоном (а по этим условиями гарнизоны в Морелосе демобилизации и разоружению н