Отряд Вильи занял заранее укрепленные позиции у местечка Ла-Энрамада. Подошедший туда отряд Майкотте подвергся нападению небольшого отряда вильистов во главе с «отрезателем ушей» Урибе. Майкотте ринулся за отхлынувшими вильистами в атаку и был встречен плотным ружейно-пулеметным огнем окопавшихся основных сил Вильи. Каррансисты в беспорядке бежали с поля боя.
После разгрома Майкотте Тревиньо наконец почувствовал, что над его головой сгущаются тучи. Такое поражение свежего и сильного отряда уже трудно было объяснить простой случайностью. Поэтому Тревиньо отослал свою жену в Эль-Пасо вместе с солидной суммой в 47 тысяч долларов. К тому времени вильисты одержали победу в 22 стычках с каррансистами. Сам Вилья поражений не имел.
Обрегон решил, что пора одним ударом закончить кампанию и, как уже упоминалось, направил в Чиуауа 6 тысяч солдат во главе с одним из лучших генералов Каррансы Мургуей. Мургуя по прибытию доложил Обрегону, что Тревиньо превратил штат в свою кормушку и население его ненавидит. Даже Вилью, который все чаще прибегал к непопулярному в Чиуауа методу насильственной вербовки в свои отряды, народ все еще любил гораздо больше, чем кого-либо из представителей каррансистской власти.
Узнав о движении в Чиуауа сильной колонны во главе с толковым генералом, Вилья решил захватить столицу штата до того, как Тревиньо и Мургуя успеют соединиться.[531] Это была та же тактика, которую он использовал осенью 1913 года, громя генералов Уэрты по отдельности. Однако на этот раз у Вильи не было артиллерии, в то время как Тревиньо разместил на холме Санта-Роза пушки, прикрывавшие подступы к столице штата.
Но, как в старые времена, Вилья погрузил свой отряд на поезд и двинулся в Сьюдад-Чиуауа. А предварительно его бойцами была разрушена железная дорога к югу от города, чтобы замедлить движение Мургуи. 23 ноября 1916 года армия Вильи по всем правилам осадила Сьюдад-Чиуауа. Четыре дня продолжались кровопролитные бои, не принесшие успеха ни одной из сторон. На второй день осады Тревиньо лично повел свои войска в контратаку, и Вилье с трудом удалось ее отбить, направив на поле боя свой неприкосновенный резерв – «дорадос». Но Тревиньо решил, что Вилья разгромлен, и назначил на 28 ноября торжества в честь своей победы.
Однако генерал поторопился. В ночь на 28 ноября вильисты начали отчаянную атаку холма Санта-Роза. Вести людей в бой вызвался уже раненный в руку 23-летний командир вильистов Мартин Лопес. Он просил у Вильи 300 бойцов. Сначала Вилья колебался: Мартин Лопес был одним из его самых лучших командиров. Но, в конце концов, он согласился, и спустя несколько часов Лопес доложил о взятии холма. После этого положение защитников Сьюдад-Чиуауа стало критическим. К семи часам утра на улицах уже раздавались крики: «Вива Вилья!» Солдаты и офицеры правительственных войск ринулись на вокзал, чтобы успеть удрать из города на поезде. Сам Тревиньо ускакал на коне, бросив свои войска на произвол судьбы. Некоторые части, например те, что охраняли тюрьму, держались еще несколько часов. Только после обещания Вильи сохранить им жизнь каррансисты сложили оружие. Вилья произнес перед пленными речь, призвав их в его рядах сражаться против американцев. Часть пленных присоединилась к вильистам, но в первом же бою снова перешла на сторону правительственных войск.
Тревиньо винил в своем поражении, по привычке, недостаток боеприпасов, а также медлительность Мургуи. Ведь сам Тревиньо в декабре 1915 года с 7 тысячами бойцов добрался до Сьюдад-Чиуауа за 11 дней, причем войска его шли с боями, а Мургуя не смог дойти до города и за 25 дней, не встречая никакого сопротивления.[532]
Но какими бы техническими и чисто военными причинами ни пытался объяснить Тревиньо потерю столицы штата, было ясно, что Вилья опять превратился из обычного партизана в крупный общенациональный политический фактор.
Почти синхронно с Вильей восстала из пепла Освободительная армия Юга. За время полуторагодового периода фактического правления сапатистов в Морелосе население штата коренным образом изменило свой повседневный уклад жизни. Люди получили землю и полную автономию на местном уровне. И теперь, в мае 1916 года, у них все это отняли войска Пабло Гонсалеса. Несмотря на название своего движения, конституционалисты не собирались восстанавливать конституцию в Морелосе. Штатом управлял военный губернатор. Все самоуправление было фактически ликвидировано. У деревень снова отобрали землю и предложили им подать свои заявки на выделение дополнительных участков в аграрную комиссию штата.
Морелос подвергся невиданному грабежу.[533] На черном рынке в Мехико офицеры Гонсалеса продавали не только захваченное у противника военное имущество, но и «конфискованную» частную собственность. Одна англичанка увидела, как офицеры продают ванны из отеля в Куэрнаваке, которым она владела. Вернуть добычу они отказались, так как, по их словам, хозяйка сама бросила свой отель.
Такое поведение «революционных» войск обеспечило партизанские отряды Сапаты массой добровольцев. Хотя несколько командиров сапатистов все же перешли на сторону Гонсалеса, большинство повстанческих лидеров были решительно настроены на продолжение борьбы. 29 мая 1916 года ставка Сапаты обратилась с манифестом к народу. В нем каррансистов называли пособниками американцев, которые с согласия новой власти оккупировали часть Чиуауа. Как и Вилья, Сапата сделал упор на патриотизм, хотя, в отличие от союзника, он никогда не забывал о социальных целях своего движения.
В июле 1916 года сапатисты опять начали рейды против каррансистских гарнизонов в штате. Гонсалес был вынужден признать, что партизаны пользуются полной поддержкой местного населения. «Во имя порядка и прогресса» главком оккупационных войск пригрозил крестьянам суровым и коллективным наказанием, не подлежащим обжалованию. В ответ уже более крупные отряды сапатистов (до тысячи человек) напали на столичный округ. Каждые две недели в июле сапатисты атаковали Тлалтисапан, где раньше располагалась их ставка. К началу осени 1916 года партизанская армия насчитывала больше тысячи человек в боевых порядках, а еще две-три тысячи каждодневно были готовы заменить уставших, больных и раненых.
Гонсалес отреагировал на возрождение повстанческого движения в стиле Хувенсио Роблеса. Чтобы крестьяне Морелоса не омрачали 16 сентября празднование Дня независимости, он приказал сконцентрировать сельское население в городах с целью его последующей депортации из штата.[534] Сапата ответил указом о восстановлении муниципальной автономии в Морелосе. Причем, в отличие от широковещательных заявлений Каррансы по этому же поводу, план Сапаты был очень хорошо продуман и содержал финансовые гарантии самостоятельности местных властей. В частности, они получали все доходы от ломбардов, закусочных, а также имели право облагать налогами всех торговцев товарами первой необходимости. Вдобавок Сапата объявил, что в период временной оккупации штата каррансистами муниципалитеты имеют право собирать и те налоги, которые в мирное время принадлежали властям штата. Таким образом, полуграмотный крестьянин Сапата, не в пример интеллигенту Каррансе или «якобинцу» Обрегону, с самого начала пытался придать экономической и политической структуре Морелоса упорядоченный характер, не основанный на разного рода единовременных реквизициях. Время издания и содержание манифестов Сапаты показывают, что он очень тонко чувствовал настроения своих земляков.
Об этом же свидетельствует и новая тактика борьбы партизан. Они старались не вести бои в деревнях или даже вблизи них, чтобы избежать страданий мирного населения и не дать Гонсалесу повода для репрессий. Как и Вилья, Сапата решил проводить такие операции, которые возбуждали бы внимание общественного мнения и показывали бы всю эфемерность контроля Каррансы над страной.
Главной мишенью сапатисты избрали железные дороги. 1 октября 1916 года Сапата заклеймил выборы в конституционную ассамблею Мексики как фарс. В Морелосе они таковым и являлись: «избранные» офицеры оккупационной армии не имели к штату никакого отношения.[535] Одновременно Сапата предупредил (в том числе и иностранных дипломатов), что ни одна из железных дорог страны более не безопасна и что Карранса не в состоянии эту безопасность обеспечить. За словами немедленно последовали дела. Американский временный поверенный в Мехико сообщал 4 октября, что после тяжелейшего боя сапатисты захватили водонапорную станцию в Хочимилко, снабжавшую всю столицу водой. Позднее они атаковали предместья самого Мехико, и в центре города была отчетливо слышна стрельба на окраинах. Атаки стали проводиться и в соседних с Морелосом штатах. Объектами рейдов были железные дороги и промышленные объекты. Населенных пунктов партизаны старались избегать.
Освободительная армия Юга наконец-то превратилась в регулярную. Все части были разбиты на боевые, а также резервы разных степеней готовности. Создавались медицинская и другие необходимые службы. Уличенных в трусости или пассивности командиров Сапата отстранил от должности.
Сапата издал также строгий приказ, запрещавший партизанским командирам любые немотивированные реквизиции и насилия против мирного населения. После взятия деревень и городов (а Сапата не сомневался, что вскоре его армия добьется подобных успехов) предписывалось немедленно проводить свободные выборы и не вмешиваться в работу избранных таким путем органов власти. Местным командирам следовало на месте расстреливать мародеров и всех, кто вмешивался в работу местного самоуправления. Контраст с поведением Гонсалеса был налицо.
Последний боролся с повстанцами уже проверенными во времена Уэрты методами. Жителей Морелоса в товарных вагонах перевозили в Мехико, где они ютились на вокзалах или во временных хижинах без всяких средств к существованию. Непокорные деревни сжигались дотла, проводились показательные массовые расстрелы. Так, например, только 30 сентября 1916 го