да в Тлалтисапане были расстреляны 180 человек, среди них много женщин.[536] Они провинились в том, что отказались платить местному командиру каррансистов очередной «налог». 11 ноября Гонсалес издал неслыханно жестокий приказ, каких не знали даже во времена Порфирио Диаса. Расстрелу подлежали все, кто прямо или косвенно оказывали поддержку «сапатизму». Под такую формулировку в Морелосе мог попасть практически каждый. Расстрел без суда ждал и тех, кого задерживали в штате без специального пропуска, выписанного каррансистской армией. Такая же кара ждала того, кто давал свой пропуск кому-нибудь еще.
В ответ на этот приказ сапатисты взорвали очередной эшелон. Погибли несколько десятков человек. В точном соответствии с предвидением Сапаты иностранные дипломаты в Мехико стали сообщать об отсутствии действенного контроля правительства даже в окрестностях столицы. Гонсалес реагировал на растущую критику в свой адрес постоянными требованиями к Обрегону прислать ему дополнительные войска. Около 6 тысяч солдат и офицеров Гонсалеса к тому времени уже болели разными инфекционными заболеваниями, которые сами же они и распространяли в разграбленном и лишенном запасов продовольствия штате. Но Обрегон не мог удовлетворить подобные пожелания. В Чиуауа снова развернул активную борьбу Вилья, да и американцев в этом же штате следовало постоянно держать под прицелом. Гонсалес стал подозревать Обрегона в том, что тот специально не дает ему добить сапатистов, этих «варваров», «сатиров», «преступников по натуре».
А глава «варваров» уже к 1 декабря 1916 года снова освободил Тлалтисапан и развернул там свою ставку. По его приказу впервые с весны сапатисты провели скоординированные атаки на все крупные города Морелоса, включая столицу.[537] Два города были взяты в первый же день. Оборона гарнизонов Гонсалеса в других местах держалась из последних сил. Гонсалес к тому времени, в отличие от Сапаты, на всякий случай перенес свою ставку в Мехико и сообщал оттуда о все новых успехах правительственных войск, причем победы якобы одерживались все ближе и ближе к столице.
К концу декабря, менее чем за месяц своего наступления, сапатисты отбили большинство городов Морелоса. В январе 1917 года пала Куэрнавака. Кампания армии Гонсалеса завершилась полным поражением. Сапата уже строил планы по захвату Мехико.
Для Каррансы такое развитие событий в Чиуауа и Морелосе было явно не ко времени. Как раз в конце 1916 года «верховный главнокомандующий» решил завершить затянувшуюся, по его мнению, революцию. Для этого следовало, конечно, провозгласить некоторые реформы, чтобы успокоить огромное большинство населения Мексики, а главное – выбить из-под ног Обрегона его социальную опору. Но основной вопрос для Каррансы был в другом – он хотел наконец превратиться из верховного главнокомандующего в полноценного президента страны.
Карранса провозгласил созыв нового представительного совещания, призванного выработать новую редакцию Конституции 1857 года. Именно в этом документе и планировалось закрепить основные результаты многолетней кровопролитной войны. Карранса прекрасно помнил, к чему пришел первый Конвент, созванный в Агуаскальентесе в октябре 1914 года. Делегаты этого форума попросили его уйти в отставку, и понадобился целый год жестоких боев, чтобы уничтожить или загнать в подполье тех, кто воевал под знаменами этого Конвента. Причину такого развития событий Карранса видел в том, что на Конвенте 1914 года согласно совместному предложению Вильи и Обрегона были представлены только военные лидеры конституционалистской армии. Теперь под флагом борьбы с засильем милитаризма Карранса решил добиться преобладания на съезде гражданских чиновников, большинство из которых были обязаны своим положением именно ему, а не своим солдатам, как, например, Обрегон.
Формально Карранса решил поиграть в демократию и заявил, что на будущий съезд делегаты должны избираться.[538] Но выборы эти Карранса представлял себе следующим образом: в каждом округе гражданский губернатор штата выдвигает «официальную» кандидатуру, а все ее противники объявляются сторонниками Вильи или Сапаты, что в условиях того времени повлекло бы за собой предание военному трибуналу. Однако многие губернаторы конца 1916 года являлись либо бывшими, либо действующими генералами революционной армии, и ориентировались эти люди отнюдь не на Каррансу, а на своего неформального лидера Альваро Обрегона.
Отношения Каррансы с Обрегоном в конце 1916 года приобрели такой характер, что последнему постоянно приходилось опровергать слухи о своем готовящемся выступлении против «верховного главнокомандующего». Карранса с ревностью следил за успехами Обрегона на посту военного министра. Обрегон провел полный учет всех военнослужащих, особенно офицеров. При этом его интересовало, кто произвел того или иного человека в офицерское звание. Людей, связанных своей карьерой с Вильей, старались из армии удалить. Далее Обрегон полностью централизовал все военные закупки и создал постоянно действующую медицинскую службу вооруженных сил.
В составе Военного министерства был создан специальный департамент по развитию авиации.[539] В отличие от своего американского коллеги, Обрегон придавал авиации первостепенное значение. Именно его армия еще во время борьбы с Уэртой провела пробное бомбометание по кораблю правительственных сил. Пабло Гонсалес использовал авиацию в своем походе против Сапаты. Обрегон решил, что Мексика должна производить собственные самолеты. В конце 1916 года за границей было закуплено 12 авиамоторов, и в городе Сан-Лазаро мексиканские рабочие и инженеры стали конструировать аэропланы. Они старались, чтобы эти машины как можно лучше были приспособлены к климатическим условиям Мексики: к большей по сравнению с Европой высоте над уровнем моря, а, следовательно, и к более разряженному воздуху.
Обрегон стремился, чтобы все офицеры вооруженных сил, большинство из которых еще совсем недавно были сугубо гражданскими людьми, получили тактическую и техническую подготовку. Для этого он учредил 8 октября 1916 года академию генерального штаба. Как и в России времен Гражданской войны, многие офицеры мексиканской революционной армии были против профессионализации военной службы, так как не хотели, чтобы их добровольческие формирования стали хоть в чем-то похожи на ненавистную старую федеральную армию. Но Обрегон так объяснил свою идею: «Народ можно умиротворить только законом, а этот закон можно защитить только винтовками… Как только эти законы и декреты обретут законную силу, найдутся те, кто в нарушение принципов морали и права попытаются нарушить их. И тогда мы будем готовы защитить свои институты против этих атак и интриг с оружием в руках».[540] Это высказывание – по сути, адаптированный к мексиканским реалиям известный тезис Ленина: «Всякая революция лишь тогда чего-нибудь стоит, если она умеет защищаться».
Обрегон рвался в отставку с поста военного министра. В соответствии со своими убеждениями он решил пожертвовать военной службой ради политической борьбы. Однако Карранса никак не хотел на это соглашаться и убеждал Обрегона остаться в должности до тех пор, пока территорию Мексики не покинет последний американский солдат. Одновременно через Пабло Гонсалеса, бывшего своего рода посредником между группой сторонников Обрегона и приближенными «верховного главнокомандующего», Карранса фактически предложил Обрегону сделку. Он, Карранса, не станет препятствовать внесению в будущую конституцию радикальных положений. (Опытный политик, он знал, чего стоила, например, конституция Хуареса при Порфирио Диасе.) Обрегон же поддержит его кандидатуру на предстоящих президентских выборах, а главное – не станет баллотироваться сам.
Обрегон, конечно, тоже знал цену обещаниям Каррансы насчет политических и экономических реформ. Ему нечего было сказать поверившим ему лидерам «красных батальонов», распущенных Каррансой. (Правда, Обрегон лично спас от расстрела лидера столичных электриков Веласко.) С другой стороны, он не хотел в тот момент новой гражданской войны внутри каррансистского лагеря, так как она придала бы второе дыхание Вилье и Сапате. Обрегон, как и Вилья, умел мыслить на несколько шагов вперед. Он понимал, что при новой Конституции все будет зависеть от ее исполнения. Если Карранса станет саботировать закон, то революционная армия спокойно уберет его от власти.
Поэтому Обрегон решил, во-первых, добиться на будущем съезде принятия радикальной Конституции, а во-вторых, создать вместо разгромленной Каррансой в июне 1915 года Революционной конфедерации новую политическую опору для своих сторонников. Он всячески поощрял реформаторскую деятельность своего ближайшего соратника, губернатора Соноры генерала Плутарко Кальеса (того самого, который разбил Вилью при Агуа-Приете). Кальес ввел в штате 8-часовой рабочий день, бесплатное начальное образование и приступил к радикальной земельной реформе, которая в принципе ничем не отличалась от сапатистской в Морелосе. Сонора превратилась в социальный полигон, все достижения которого Обрегон и его сторонники хотели сделать общенациональными путем их закрепления в будущей Конституции.
20 ноября 1916 года конституционное собрание начало свою активную работу в Керетаро (этот город имел, как мы помним, особое значение в мексиканской истории – там в 1867 году расстреляли императора Масксимилиана). Карранса сразу понял, что и на этот раз послушного ему большинства не будет. Конечно, теперь на съезде не было ни одного сторонника Вильи или Сапаты, зато присутствовали многие сторонники их идей, которые постоянно ощущали поддержку Обрегона и большинства революционной армии.[541] Обрегон формально делегатом не был, но в Керетаро наведывался регулярно, особенно тогда, когда съезд решал наиболее принципиальные вопросы. Карранса, как обычно, открыв собрание, затем счел ниже своего достоинства участвовать в его текущей работе.