Положения нового трудового права оставили теперь объемную статью 123 новой Конституции. Можно констатировать, что вплоть до принятия первой советской Конституции годом позже мексиканская Конституция 1917 года была самой прогрессивной в области трудового законодательства. Даже после победы социалистической революции в России она оставалась таковой на пространствах капиталистического мира.
Согласно статье 123 (ее целью провозглашалось достижение по возможности гармонии между интересами труда и капитала) в Мексике законодательно закреплялся 8-часовой рабочий день. Вводился один выходной в неделю, устанавливалась минимальная заработная плата. Провозглашался необычайно радикальный даже для развитой Европы принцип участия рабочих в распределении прибыли своих предприятий (в ФРГ, например, законы на сей счет появились только в 50-е годы XX века). Вводились ограничения на труд в ночное время, под особую защиту закона ставились женщины, запрещался труд детей до 12 лет.[548] Предприниматели были обязаны выплачивать рабочим особые пособия при несчастных случаях. Кроме того, те же предприниматели должны были предоставлять рабочим в аренду дешевые квартиры, а если их фабрики располагались вне населенных пунктов – обеспечивать всю социальную инфраструктуру (школы, медицинские учреждения).
И рабочие, и предприниматели получили право объединяться в союзы и, соответственно, проводить забастовки и локауты. Однако трудовые конфликты подлежали арбитражу смешанных комиссий, ведущую роль в которых играли представители государства. В то время местные власти явно были настроены преимущественно в пользу рабочих.
Статья 123 ликвидировала и страшное наследие всей мексиканской истории – пеонаж. Все долги пеонов на момент принятия Конституции аннулировались. На будущее разрешалось давать в долг рабочим, и промышленным, и сельскохозяйственным, лишь сумму, не превышающую их месячную зарплату. Запрещалось переписывание долга на членов семей. Также запрещалось выдавать зарплату в любой форме, кроме денежной. Окончательно отменялись все заводские магазины.
Максимальный срок трудового договора был ограничен одним годом, чтобы рабочий имел право достаточно быстро сменить не понравившееся ему место. Запрещалось применять к рабочим любые насильственные методы, чтобы заставить их выполнять трудовой договор.
Рабочий вопрос был, конечно, важен для Мексики, однако вся страна ждала, как будет перераспределена земельная собственность. Именно в таком перераспределении видели цель революции и оправдание ее кровавых жертв миллионы мексиканцев.
Карранса и здесь поначалу решил ограничиться косметическими мерами. В его редакции Конституции 1857 года остался принцип предварительного возмещения помещикам стоимости земли в случае ее конфискации на общественные нужды. Но этот принцип, как мы помним, сорвал все аграрные планы Мадеро, так как помещики заламывали за свои угодья баснословные цены, которые не мог осилить мексиканский бюджет.
Все аграрные проблемы была призвана решить статья 27 новой конституции, которая попутно урегулировала еще и вопрос о праве иностранцев на эксплуатацию мексиканских недр. Не случайно, что именно за дискуссиями вокруг этой статьи очень внимательно следили американцы.
Карранса, в духе старых и классических либеральных традиций, настаивал, чтобы землей наделялись только частные собственники. Деревни в его понимании могли получить землю лишь временно, чтобы потом опять же разделить ее между отдельными крестьянами. Революционная фракция съезда прекрасно понимала, что при таком подходе Сапату нельзя будет победить никогда, если только полностью не выселить всех крестьян из Морелоса. Как всегда, «якобинцы» поддерживали самый тесный контакт с Обрегоном.
К тому времени Обрегон и его ближайшие сторонники из числа генералов революционной армии образовали новую партию – Либерально-конституционалистскую.[549] Слово «либеральный» в ее названии означало отнюдь не то, что принято понимать под либерализмом в Европе. Скорее это было возвращение к истокам мексиканской истории – народной борьбе за реформы времен Хуареса, которая шла под флагом Либеральной партии. Свою работу партия активизировала в декабре 1916 года.
Естественно, это не укрылось от внимания Каррансы. Его ставленник Пабло Гонсалес стал активным членом партии (как и большинство мексиканских «партий», она больше напоминала политический кружок влиятельных лиц). Гонсалес собрал членов руководства партии на встречу в Мехико как раз в то время, когда началась работа конституционного съезда. Назвав целью встречи сплочение основных руководителей конституционалистов, он немедленно предложил выдвинуть кандидатуру Каррансы на пост президента. Обрегон и Доктор Атль сначала решительно высказались против кандидатуры Каррансы, но потом все же решили не форсировать раскол до окончания работы над новой конституцией. Карранса стал официальным кандидатом партии. Однако вступления в партию Палавичини Обрегон все же не допустил.
Когда начались дискуссии вокруг статьи 27, Карранса первоначально сопротивлялся сведению воедино всех положений, касавшихся земли и недр (так же он поначалу относился и к рабочему вопросу). Всю первую половину января 1917 года шли ожесточенные дискуссии. На них влиял не только Обрегон, регулярно навещавший Керетаро, но и сапатисты, как раз в то время очищавшие Морелос от правительственных войск.[550]
29 января 1917 года проект статьи 27 был представлен делегатам съезда. Авторы конституционной комиссии использовали практически ту же самую терминологию, что и большевики девять месяцев спустя. «Земля и недра являются единственным источником богатства в нашей стране, и богатство это было сосредоточено в руках немногих. Крупные землевладельцы захватили огромную власть и представляют собой, как показывает история, постоянное препятствие на пути прогрессивного развития нации… Такая ситуация ведет к катастрофическим последствиям для экономики, так как зачастую национальное сельскохозяйственное производство не может удовлетворить потребности потребителей». Далее говорилось, что для борьбы с таким положением дел декрет от 6 января 1915 года (радикализм которого, как мы помним, был навеян успехами армий Вильи и Сапаты) объявляется конституционным законом. При этом декрет дополнялся положением о том, что земля может передаваться и деревням, а не только отдельным крестьянам. Следующим шагом предполагалось объявить «уничтожение латифундий» с выплатой собственникам компенсации. Социальная цель реформы, по замыслу ее авторов, состояла все-таки в увеличении числа независимых мелких собственников, что улучшило бы благосостояние крестьян и позволило им поднять свой культурный и образовательный уровень.
Коренное отличие новой статьи от положений Конституции 1857 года состояло в том, что в принципиальном плане земля (включая водные ресурсы) и недра были объявлены достоянием всей нации.[551] Нация могла предоставлять эти ресурсы в частную собственность. Но теперь превалировали именно общественные интересы, ради которых государство могло конфисковать землю с уплатой компенсации. Однако вариант Каррансы о «предварительной компенсации» не прошел. Практически это означало, что теперь уже не помещик, а государство будет определять справедливую величину компенсации.
В новой конституции сохранился принцип запрета владения землей для церкви. Но теперь землей могли владеть некоторые «публичные корпорации», а именно деревни (точнее, сельские общины), индейские племена и жители отдельных ранчо. Разрешались совместные владение и обработка земли. Одновременно отменялись все юридические сделки начиная с 1856 года, в результате которых сельские общины потеряли свою землю. Земля эта подлежала возврату. Если по чрезвычайным обстоятельствам реституция земли в натуре представлялась невозможной, то выплачивалась компенсация. Таким образом, фактически были отменены ключевые положения законодательства о реформе середины XIX века и восстановлено общинное землевладение.
Статья 27 была, бесспорно, радикальной и напоминала декрет о земле, который большевики и левые эсеры приняли в России в ноябре 1917 года. Однако при разделе асиенд земля возвращалась только окрестным деревням, но не пеонам, которые жили и работали на этих асиендах. Теоретически многие из этих пеонов могли потерять работу и лишиться источника существования. Чтобы не допустить этого, конституция предоставила штатам полномочия для проведения дальнейшей аграрной реформы. В частности, каждый штат мог определять максимальную величину землевладения в одних руках (прослеживается пример Соноры). Те, кто владел излишками, должны были в течение определенного срока разбить эти излишки на отдельные участки и выставить их на свободные торги. Государство могло гарантировать уплату покупателями суммы в рассрочку путем выпуска специальных долговых ценных бумаг.
Можно с чистой совестью присоединиться к мнению творцов новой аграрной политики Мексики, утверждавших, что статья 27 победоносно увенчала революцию и превратила Мексику из полуколониальной отсталой страны в современное государство с социальными обязательствами по отношению к собственному населению. Однако теперь все зависело от того, как положения конституции будут претворяться в жизнь, а в этом важную роль играли политические убеждения главы государства. Аграрная политика Каррансы на тот момент не внушала никакого оптимизма авторам новой конституции. За весь 1916 год на основании декрета от января 1915 года землю (1246 гектаров) получили только одна деревня и 182 частных собственника.[552]
Но особенно радикальными положения статьи 27 казались иностранным, прежде всего американским инвесторам. Именно из-за этой статьи на несколько лет задержалось официальное дипломатическое признание Вашингтоном нового режима в Мексике. Все недра также были объявлены собственностью мексиканской нации, то есть государства. Отдельно подчеркивалось, что в понятие недр входят все твердые, жидкие или газообразные углеводороды. Если при Диасе иностранные компании были собственниками месторождений, то теперь они разом превратились в арендаторов, причем государству запрещалось и впредь продавать месторождения частным лицам. Иностранные компании получали права аренды, только взяв на себя обязательство соблюдать мексиканские законы и не прибегать к помощи правительств своих стран при возникновении споров. Американцев больше всего возмутило то, что положения конституции имели обратную силу: хозяева месторождений теряли свое приобретенное задолго до 1917 года право владения.