История Мексиканской революции. Том 1. Истоки и победа 1810-1917 гг. — страница 98 из 103

Гонсалес отреагировал на возрождение повстанческого движения в стиле Хувенсио Роблеса. Чтобы крестьяне Морелоса не омрачали 16 сентября празднование Дня независимости, он приказал сконцентрировать сельское население в городах с целью его последующей депортации из штата.457Сапата ответил указом о восстановлении муниципальной автономии в Морелосе. Причем, в отличие от широковещательных заявлений Каррансы по этому же поводу, план Сапаты был очень хорошо продуман и содержал финансовые гарантии самостоятельности местных властей. В частности, они получали все доходы от ломбардов, закусочных, а также имели право облагать налогами всех торговцев товарами первой необходимости. Вдобавок Сапата объявил, что в период временной оккупации штата кар-рансистами муниципалитеты имеют право собирать и те налоги, которые в мирное время принадлежали властям штата. Таким образом, полуграмотный крестьянин Сапата, не в пример интеллигенту Каррансе или «якобинцу» Обрегону, с самого начала пытался придать экономической и политической структуре Морелоса упорядоченный характер, не основанный на разного рода единовременных реквизициях. Время издания и содержание манифестов Сапаты показывают, что он очень тонко чувствовал настроения своих земляков.

Об этом же свидетельствует и новая тактика борьбы партизан. Они старались не вести бои в деревнях или даже вблизи них, чтобы избежать страданий мирного населения и не дать Гонсалесу повода для репрессий. Как и Вилья, Сапата решил проводить такие операции, которые возбуждали бы внимание общественного мнения и показывали бы всю эфемерность контроля Каррансы над страной.

Главной мишенью сапатисты избрали железные дороги. 1 октября 1916 года Сапата заклеймил выборы в конституционную ассамблею Мексики как фарс. В Морелосе они таковым и являлись: «избранные» офицеры оккупационной армии не имели к штату никакого отношения.458 Одновременно Сапата предупредил (в том числе и иностранных дипломатов), что ни одна из железных дорог страны более не безопасна и что Карранса не в состоянии эту безопасность обеспечить. За словами немедленно последовали дела. Американский временный поверенный в Мехико сообщал 4 октября, что после тяжелейшего боя сапатисты захватили водонапорную станцию в Хочимилко, снабжавшую всю столицу водой. Позднее они атаковали предместья самого Мехико, и в центре города была отчетливо слышна стрельба на окраинах. Атаки стали проводиться и в соседних с Морелосом штатах. Объектами рейдов были железные дороги и промышленные объекты. Населенных пунктов партизаны старались избегать.

Освободительная армия Юга наконец-то превратилась в регулярную. Все части были разбиты на боевые, а также резервы разных степеней готовности. Создавались медицинская и другие необходимые службы. Уличенных в трусости или пассивности командиров Сапата отстранил от должности.

Сапата издал также строгий приказ, запрещавший партизанским командирам любые немотивированные реквизиции и насилия против мирного населения. После взятия деревень и городов (а Сапата не сомневался, что вскоре его армия добьется подобных успехов) предписывалось немедленно проводить свободные выборы и не вмешиваться в работу избранных таким путем органов власти. Местным командирам следовало на месте расстреливать мародеров и всех, кто вмешивался в работу местного самоуправления. Контраст с поведением Гонсалеса был налицо.

Последний боролся с повстанцами уже проверенными во времена Уэрты методами. Жителей Морелоса в товарных вагонах перевозили в Мехико, где они ютились на вокзалах или во временных хижинах без всяких средств к существованию. Непокорные деревни сжигались дотла, проводились показательные массовые расстрелы. Так, например, только 30 сентября 1916 года в Тлалтисапане были расстреляны 180 человек, среди них много женщин.459Они провинились в том, что отказались платить местному командиру кар-рансистов очередной «налог». 11 ноября Гонсалес издал неслыханно жестокий приказ, каких не знали даже во времена Порфирио Диаса. Расстрелу подлежали все, кто прямо или косвенно оказывали поддержку «сапатиз-му». Под такую формулировку в Морелосе мог попасть практически каждый. Расстрел без суда ждал и тех, кого задерживали в штате без специального пропуска, выписанного каррансистской армией. Такая же кара ждала того, кто давал свой пропуск кому-нибудь еще.

В ответ на этот приказ сапатисты взорвали очередной эшелон. Погибли несколько десятков человек. В точном соответствии с предвидением Сапаты иностранные дипломаты в Мехико стали сообщать об отсутствии действенного контроля правительства даже в окрестностях столицы. Гонсалес реагировал на растущую критику в свой адрес постоянными требованиями к Обрегону прислать ему дополнительные войска. Около 6 тысяч солдат и офицеров Гонсалеса к тому времени уже болели разными инфекционными заболеваниями, которые сами же они и распространяли в разграбленном и лишенном запасов продовольствия штате. Но Обрегон не мог удовлетворить подобные пожелания. В Чиуауа снова развернул активную борьбу Вилья, да и американцев в этом же штате следовало постоянно держать под прицелом. Гонсалес стал подозревать Обрегона в том, что тот специально не дает ему добить сапатистов, этих «варваров», «сатиров», «преступников по натуре».

А глава «варваров» уже к 1 декабря 1916 года снова освободил Тлалтиса-пан и развернул там свою ставку. По его приказу впервые с весны сапати-сты провели скоординированные атаки на все крупные города Морелоса, включая столицу.460 Два города были взяты в первый же день. Оборона гарнизонов Гонсалеса в других местах держалась из последних сил. Гонсалес к тому времени, в отличие от Сапаты, на всякий случай перенес свою ставку в Мехико и сообщал оттуда о все новых успехах правительственных войск, причем победы якобы одерживались все ближе и ближе к столице.

К концу декабря, менее чем за месяц своего наступления, сапатисты отбили большинство городов Морелоса. В январе 1917 года пала Куэрнавака. Кампания армии Гонсалеса завершилась полным поражением. Сапата уже строил планы по захвату Мехико.

Для Каррансы такое развитие событий в Чиуауа и Морелосе было явно не ко времени. Как раз в конце 1916 года «верховный главнокомандующий» решил завершить затянувшуюся, по его мнению, революцию. Для этого следовало, конечно, провозгласить некоторые реформы, чтобы успокоить огромное большинство населения Мексики, а главное - выбить из-под ног Обрегона его социальную опору. Но основной вопрос для Каррансы был в другом - он хотел наконец превратиться из верховного главнокомандующего в полноценного президента страны.

Карранса провозгласил созыв нового представительного совещания, призванного выработать новую редакцию Конституции 1857 года. Именно в этом документе и планировалось закрепить основные результаты многолетней кровопролитной войны. Карранса прекрасно помнил, к чему пришел первый Конвент, созванный в Агуаскальентесе в октябре 1914 года. Делегаты этого форума попросили его уйти в отставку, и понадобился целый год жестоких боев, чтобы уничтожить или загнать в подполье тех, кто воевал под знаменами этого Конвента. Причину такого развития событий Карранса видел в том, что на Конвенте 1914 года согласно совместному предложению Вильи и Обрегона были представлены только военные лидеры конституционалистской армии. Теперь под флагом борьбы с засильем милитаризма Карранса решил добиться преобладания на съезде гражданских чиновников, большинство из которых были обязаны своим положением именно ему, а не своим солдатам, как, например, Обрегон.

Формально Карранса решил поиграть в демократию и заявил, что на будущий съезд делегаты должны избираться.461 Но выборы эти Карранса представлял себе следующим образом: в каждом округе гражданский губернатор штата выдвигает «официальную» кандидатуру, а все ее противники объявляются сторонниками Вильи или Сапаты, что в условиях того времени повлекло бы за собой предание военному трибуналу. Однако многие губернаторы конца 1916 года являлись либо бывшими, либо действующими генералами революционной армии, и ориентировались эти люди отнюдь не на Каррансу, а на своего неформального лидера Альваро Обрегона.

Отношения Каррансы с Обрегоном в конце 1916 года приобрели такой характер, что последнему постоянно приходилось опровергать слухи о своем готовящемся выступлении против «верховного главнокомандующего». Карранса с ревностью следил за успехами Обрегона на посту военного министра. Обрегон провел полный учет всех военнослужащих, особенно офицеров. При этом его интересовало, кто произвел того или иного человека в офицерское звание. Людей, связанных своей карьерой с Вильей, старались из армии удалить. Далее Обрегон полностью централизовал все военные закупки и создал постоянно действующую медицинскую службу вооруженных сил.

В составе Военного министерства был создан специальный департамент по развитию авиации.462 В отличие от своего американского коллеги, Обрегон придавал авиации первостепенное значение. Именно его армия еще во время борьбы с Уэртой провела пробное бомбометание по кораблю правительственных сил. Пабло Гонсалес использовал авиацию в своем походе против Сапаты. Обрегон решил, что Мексика должна производить собственные самолеты. В конце 1916 года за границей было закуплено 12 авиамоторов, и в городе Сан-Лазаро мексиканские рабочие и инженеры стали конструировать аэропланы. Они старались, чтобы эти машины как можно лучше были приспособлены к климатическим условиям Мексики: к большей по сравнению с Европой высоте над уровнем моря, а, следовательно, и к более разряженному воздуху.

Обрегон стремился, чтобы все офицеры вооруженных сил, большинство из которых еще совсем недавно были сугубо гражданскими людьми, получили тактическую и техническую подготовку. Для этого он учредил 8 октября 1916 года академию генерального штаба. Как и в России времен Гражданской войны, многие офицеры мексиканской революционной армии были против профессионализации военной службы, так как не хотели, чтобы их добровольческие формирования стали хоть в чем-то похожи на ненавистную старую федеральную армию. Но Обрегон так объяснил свою идею: «Народ можно умиротворить только законом, а этот закон можно защитить только винтовками... Как только эти законы и декреты обретут законную силу, найдутся те, кто в нарушение принципов морали и права попытаются нарушить их. И тогда мы будем готовы защитить свои институты прот