В отличие от Серрано, Гомес активно включился в предвыборную гонку и объехал много штатов. В центре текстильщиков, городе Орисаба он возложил венок на могилу рабочих, погибших при расстреле забастовки во времена Диаса. «Мне приятно находиться в данный момент в этом фабричном центре, где трудится на благо всей страны большая группа рабочих, представителей того класса, за дело которого я борюсь с 1906 года...» Гомес имел в виду знаменитую забастовку в Кананеа 1906 года, в которой он участвовал как простой рабочий.
С каждым днем полемика между Гомесом и Обрегоном становилась все ожесточеннее. Ничего подобного за всю историю президентских выборов в Мексике не наблюдалось. В то время, когда Серрано обедал с Гомесом в ресторане, Обрегон в публичном выступлении в Ногалесе (штат Сонора) назвал генералов гибридом, который производит еще более жалкое впечатление, чем оба они в отдельности. Даже высокий моральный облик Гомеса Обрегон объяснил тем, что, кроме этого, ему просто нечего предъявить народу. Он постоянно выставлял своих противников жалкими марионетками реакции (эта точка зрения превалирует в научных кругах и по сей день). Обрегон обвинил Гомеса в том, что он привлекает на свою сторону элементы, которые уже предали правительство в 1923 году, - то есть подспудно уже отнес соперника к мятежникам, сравнив его с де ла Уэртой.669
Гомес тоже не оставался в долгу. 17 июля 1927 года он заявил, что обрего-нисты хотят спровоцировать оппозицию на вооруженное выступление и начать новую гражданскую войну в стране. Для таких политиков он, Гомес, уже приготовил два места: «остров трех Марий (традиционное место пожизненной ссылки в Мексике - прим, автора) и два метра под землей». Гомес говорил, что никаким революционером Обрегон не является и примкнул к революции только после ее победы (это было чистой правдой), как «многие амфибии в революционных водах». Обрегон подхватил тему амфибий и прокомментировал слова Гомеса так: «Раздавленная лягушка квакает особенно громко».
22 июля Гомес сказал, что Обрегон исполняет такую же «жалкую» роль, как и кандидат Каррансы Бонильяс в 1920 году, - роль официального кандидата властей, которого хотят насадить против воли народа. Действительно, по словам бывшего министра в правительстве Каррансы Палавичини, Обрегон в ходе кампании передвигался в правительственном поезде, в Мехико жил в президентском дворце и пользовался телеграфом бесплатно. В 1920 году он сам протестовал против таких привилегий правительственного кандидата.
В свою очередь, Обрегон 24 июля театрально провозгласил в Мехико, что если реакция развяжет войну, то он и его сторонники подставят свою грудь под пули и пойдут на бой «с улыбкой на устах». Но Гомес нащупал болевую точку бывшего президента. Он говорил, что единственное, что сделал его соперник на благо народа в годы своего президентства, - провел железную дорогу до своего ранчо, чтобы «облегчить продажу бараньего гороха с громадных землевладений, которые принадлежат генералу Обрегону в Соноре». Гомес сравнил Обрегона с другим мексиканским генералом и президентом - Санта-Анной, который в середине XIX века отдал американцам половину территории Мексики и стал символом предательства. Но если Санта-Анна все же отдал половину страны, чтобы спасти другую половину, то Обрегон готов продать американцам всю Мексику в обмен на президентское кресло. А что касается «улыбки на устах», Обрегон всегда держался далеко от переднего края, предпочитая отдавать приказы о физическом устранении своих врагов. Намек на убийство Вильи был более чем очевиден.321
По всей видимости, аргументы Гомеса насчет проамериканской линии Обрегона имели под собой все основания. Именно после выдвижения кандидатуры Обрегона США вдруг прекратили все нападки на Мексику. 13 июля 1927 года американский поверенный в делах Артур Шеффилд должен был вручить МИД Мексики крайне жесткую ноту, которая могла бы привести к разрыву дипломатических отношений, но почему-то не сделал этого. В США помнили, что во время своего президентства Обрегон занимал по отношению к Вашингтону самую дружественную позицию, приняв американскую точку зрения и по нефтяной проблеме, и по выплате внешнего долга. Влиятельная американская газета «Нью-Йорк Таймс» 7 июля 1927 года писала, что кандидатура Обрегона вполне устроит Соединенные Штаты, если он выполнит данные им в 1923 году обещания (вернется к линии «соглашений Букарели» - прим, автора). Именно после выставления Обрегоном своей кандидатуры резко ухудшились отношения Мексики с СССР, о чем сообщал в Москву временный поверенный Хайкис. Со своей стороны, обрегонисты распускали слухи, что компанию Гомеса и Серрано финансирует Третий интернационал.
Полемика Гомеса с Обрегоном не оставляла никаких сомнений - такого оппонента Обрегон не допустит к власти ни при каких условиях. 14 августа 1927 года в Торреоне Гомес предупредил: если правительство подавит волю народа на выборах, против Обрегона используют то же средство, что он использовал против Каррансы в 1920 году, - оружие.
Уже начиная с 1925 года правительство пыталось скомпрометировать Гомеса как заговорщика, чтобы не допустить его участия в президентских
выборах. Использовались доносы офицеров и сообщения некого таинственного агента 10-В.
Вероятно, какую-то роль в этом играли и американцы. По крайней мере, Шеффилд сообщал в Вашингтон, что из беседы с Гомесом вынес впечатление, что тот намерен добиваться президентского кресла, в том числе и силой. Гомес якобы говорил, что рассчитывает на помощь государственного департамента (но почему-то не Министерства обороны США, линию которого, по словам Шеффилда, не одобрял). После избрания президентом Гомес готов изменить мексиканское законодательство в духе, нужном госдепартаменту.
Если такие обещания и были сделаны, их следует расценивать как тактическую уловку. Обрегон в 1917-1920 годах тоже делал все возможное, чтобы привлечь общественное мнение США на свою сторону. Гомес понимал, что без благожелательной позиции США возможное восстание обречено на поражение. Ведь даже Мадеро сверг диктатора Диаса с помощью американского оружия. К тому же генерал, видимо, считал, что, в отличие от военного ведомства США, госдепартамент настроен на конструктивное сотрудничество с Мексикой.
Правительство не раз провоцировало Гомеса на вооруженное выступление. Например, на основании показаний двух капитанов о якобы готовящемся в Веракрусе восстании в этот штат были переброшены войска из Тампико и Гвадалахары, в то время как части Гомеса были отправлены в другие округа. Гомес немедленно прибыл в Мехико и потребовал от Кальеса объяснений. Президент ответил, что это происки Обрегона. На что Гомес вполне резонно спросил, кто же в Мексике является президентом. Кальес предложил Гомесу отказаться от командования округом и поехать послом в Рим (непростое место, если учесть церковный конфликт). «Лучше Вашингтон», - ответил Гомес. Но Кальес возразил - если генерала назначить в Вашингтон, то он там будет плести заговор против правительства. Самое удивительное, что, несмотря на такой разговор, Гомеса не сняли с поста командующего ключевым военным округом, а ведь именно Веракрус был центром мятежа де ла Уэрты. Это может свидетельствовать только об одном - никакого мятежа Кальес от Гомеса не ждал.
Гомес, послав в США своего племянника, действительно установил там некоторые полезные связи, в частности, с бывшим хозяином нефтяного района генералом Пелаесом, который содействовал и де ла Уэрте. Пелаес вел в Америке переговоры с представителями нефтяных компаний на предмет их отношения к Гомесу. Последний наладил в Веракрусе и контакты с бывшими участниками мятежа де ла Уэрты и предложил им оружие.322 Однако все
это говорит о том, что Гомес, возможно, действительно готовился к вооруженной схватке с правительством, но не о том, намеревался ли он выступить первым.
Через некоторое время в Веракрус без всякого согласования с Гомесом были направлены войска генералов Карденаса, Амайо и Топете, которые вели себя явно угрожающе, готовясь дать бой частям Гомеса. Одновременно флоту, базировавшемуся в Веракрусе, дали приказ выйти в море, чтобы не участвовать в предстоящих столкновениях. Гомес опять прибыл в Мехико и обвинил генералов в том, что они хотят заманить его в ловушку и спровоцировать на мятеж.
Кальес опять отделался отговорками. Время от времени он давал понять и Серрано, и Гомесу, что сам не в восторге от кандидатуры Обрегона и по-прежнему является противником переизбрания. Скорее всего, Кальес хотел столкнуть Гомеса и Серрано с Обрегоном, чтобы избавиться от всех трех генералов сразу.
Между тем Гомес посетил во время своей предвыборной кампании штат Чиуауа и встретился там со своим другом, командующим войсками в штате генералом Марсело Каравео. Чиуауа имел ключевое значение, так как граничил с США на большом протяжении. К тому же в штате было много сторонников Вильи, которые ненавидели Обрегона. Гомес прямо заявил Каравео, что если правительство навяжет стране Обрегона против воли избирателей, то он выступит с оружием в руках, а для этого понадобится помощь США. Каравео уклонился от прямого ответа на вопрос о своей позиции в этом случае.
В Мехико к началу сентября 1927 года только и разговоров было, что о предстоящем путче Серрано. О нем говорили на улицах, кухнях и в ресторанах. В этой напряженной ситуации особую роль играла позиция столичных рабочих и руководства КРОМ. Моронес не любил Обрегона и публично критиковал его. Макар сообщал в Москву: «Конфликт между Обрегоном и КРОМ’ом, имеющий уже многолетнюю историю и особенно обострившийся за последний год, в настоящее время окончательно завершился670 и получил свое оформление, можно сказать, официальное подтверждение. Первым боросил вызов Обрегон во время своей предвыборной поездки в Веракрус, ответив отказом на требование одного из лабористских лидеров (Эвлагио (Эулалио - прим, автора) Мартинес; бывший рабочий атташе в Москве) гарантировать поддержку рабочему движению на будущее время. В ответ на это Моронес в своей первой речи заявил, что КРОМ не будет принимать участие в правительстве, не могущем гарантировать поддержку класса, на котором до сих пор базируется революция. На это Обрегон отреагировал заявлением, что он в поддержке лидеров КРОМ