азав, что это даст СССР базу для дальнейшего развития связей с Латинской Америкой. В русском языке того времени слово «база» могло означать только «основа». В значении «военная база», как сейчас, оно еще не употреблялось.
Тем не менее американские газеты немедленно придрались к слову «база», подняв в газетах шумиху о «мексиканском плацдарме» Кремля. Кальесу пришлось оправдываться, и он заявил, что Мексика не допустит, чтобы ее превратили в марионетку для чужой пропаганды. «Интересно, -писал Пестковский, - что в этой декларации Кальеса нет никакого намека на недовольство нашим посольством. Это объяснить легко: Кальес опасался, что в случае, если бы он выступил против меня, я мог бы заявить, что моя активность здесь протекала в согласии с ним, и что самое интересное, это то, что все, кроме, может быть, некоторых мексиканских коммунистов, вполне поверили бы в истинность этого заявления. Этого-то и боялся Кальес и поэтому придрался исключительно к речи Чичерина».542
В Москве на Кальеса даже не обиделись - там всерьез полагали, что он просто сделал жест в сторону США (настолько смехотворным был предлог), и отнеслись к этому с пониманием.
29 апреля 1925 года Пестковского принял Кальес. «Прием с самого начала поразил меня своей холодностью».543 Мексиканский президент никак не отреагировал на переданное ему полпредом приветственное послание сопредседателя ЦИК СССР Нариманова и подчеркнуто молчал. Чтобы вызвать собеседника на разговор, Пестковский спросил, нельзя ли провести конференцию Всеамериканской антиимпериалистической лиги в Мексике.544 «Здесь подумал я, Кальес прорвется и заговорит о моей деятельности. Ничуть не бывало».545 Президент лишь поинтересовался, «на каких началах» будет организована конференция. Полпред ответил, что участие в работе смогут принять все «рабочие, крестьянские и интеллигентские» организации, которые сочувствуют антиимпериалистическим идеям. Намек был вполне ясен - может участвовать и КРОМ, лидеры которого не уставали заявлять о своем антиимпериализме. «Здесь Кальес заговорил: он-де считает нужным опираться исключительно на рабочие организации; крестьяне мало стоят, а интеллигенты являются вредными и с ними не следует связываться».546 Так президент, в свою очередь, намекнул Пестковскому, что никого, кроме КРОМ, приглашать не следует. Открыто же Кальес лишь сказал, что в Мексике свобода, и это можно было расценить как согласие на проведение конференции.
Холодный прием Пестковского был обусловлен тем, что Кальес уже намеревался выступить с декларацией против речи Чичерина. 4 мая 1925 года к советскому полпреду зашел де Негри и сказал, что только что говорил с Кальесом и тот показал ему проект своей декларации. Помимо этого, Кальес сказал, что недоволен активностью Пестковского в вопросах Антиимпериалистической лиги (странно только, что он не выразил своего отношения к этому во время беседы с самим Пестковским). Сложно понять, чем, собственно, был недоволен Кальес: и правительство Мексики, и правительство СССР постоянно, в том числе в официальных речах по случаю возобновления дипотношений, подчеркивали публично общность своих интересов в борьбе против империализма. Чем обидел советский полпред Кальеса, когда официально попросил разрешения на проведение в Мексике конференции Антиимпериалистической лиги? Конечно, это конференция вызвала бы нападки США, но при чем здесь был Пестковский? Американцы и так обвиняли Мексику в большевизме, не утруждая себя доказательствами. Когда де Негри в беседе с Кальесом сказал, что полностью солидарен с Пестковским, президент подчеркнуто холодно простился с ним.
Уже на следующий день, 5 мая 1925 года, все крупные мексиканские газеты напечатали декларацию Кальеса по поводу речи Чичерина. Правые газеты, комментируя декларацию, требовали разрыва дипломатических отношений с СССР. В этот же день германский посол сказал Пестковскому, что декларация - попытка Кальеса задобрить США.547
Американские газеты немедленно поддержали Кальеса. Однако 6 мая Пестковский в интервью газете «Эксельсиор» разъяснил слова Чичерина: нарком имел в виду, что установление дипотношений с Мексикой - только первый шаг в налаживании таких же отношений со всеми латиноамерикан-скми странами.
7 мая Пестковский посетил министра иностранных дел Мексики Саенса. Прежде всего, полпред выразил удивление тем, что в беседе с ним Кальес ни словом не обмолвился о своих претензиях к СССР. Саенс довольно неуклюже пытался оправдаться тем, что, видимо, президент тогда не имел еще отчета мексиканского посланника в Москве. Пестковский напомнил: то место в декларации Кальеса, где он говорит об отсутствии общности между мексиканской и русской революциями, явно противоречит прежним декларациям, сделанным им самим и мексиканским посланником в Москве. Чичерин же в своем выступлении имел в виду Мексику только как базу для налаживания дипломатических отношений с другими странами Латинской Америки, что «никак не может считаться посягательством на суверенитет Мексики, как это изобразил Кальес в своей декларации».548 Саенс ответил, что декларация Кальеса «не является продиктованной Соединенными Штатами (я его об этом не спрашивал), но что она является политически необходимой в тех условиях, в которых находится Мексика в данное время». Фактически министр тем самым признал, что декларация была жестом в сторону США, ибо никаких других особенностей в положении Мексики тогда не наблюдалось. Пестковский это понимал. «Тогда я сказал, что, вероятно, наше правительство, считаясь с затруднительным положением Мексики по отношению к Штатам, не будет очень обижено, если правительство Мексики будет делать подобные декларации, но при двух условиях: 1) что вопрос будет предварительно дискутироваться с нами; 2) что эти декларации должны писаться не в том тоне, что последняя. Расстались мы с Саенсом хорошо».549
Позицию Пестковского задним числом полностью поддержали в НКИ Д, и СССР не стал реагировать на довольно резкий жест Кальеса.550 Однако мексиканские власти не унимались и стали прибегать к откровенным провокациям. На следующий день после визита советского полпреда в МИД подробная информация о беседе Пестковского с Саенсом появилась в газетах. Источником мог быть только Саенс, так как Пестковский после встречи с прессой не общался. Некоторые газеты писали, что советский полпред обидел мексиканское правительство и лично Кальеса. Саенсу пришлось опубликовать официальное заявление о том, что он считает инцидент с речью Чичерина исчерпанным.
Но это было явно не так. Американцам очень хотелось раздуть дело до полномасштабного конфликта. Пресса США опубликовала интервью с мексиканским министром внутренних дел Валенсуэлой, который утверждал, что МВД ведет официальное расследование законности деятельности Пестковского в Мексике и что не исключена высылка советского полпреда. Сам Валенсуэла поместил в мексиканских газетах официальное опровержение: никаких данных о противозаконной деятельности Пестковского у мексиканского правительства не имеется.
Примечательно, что в эти же дни де Негри опять настойчиво говорил Пестковскому о готовящемся военном мятеже против Кальеса. 8 мая 1925 года он сказал, что в восстании примут участие как правые, так и левые генералы, недовольные Моронесом. Возможно, таким образом Кальес через де Негри прощупывал Пестковского и искал повод для обвинения полпреда во вмешательстве во внутренние дела. Этим объяснялся бы намек на «левых генералов» - до этого де Негри говорил только о контрреволюционном восстании; любопытен и намек на Моронеса - Пестковский был о нем явно невысокого мнения, и собеседник это знал. Однако советский полпред предложил де Негри «работать в направлении... отрыва левых от правых» и рекомендовал, чтобы все левые элементы в случае мятежа поддержали Кальеса.551
Именно после декларации Кальеса, 10 мая 1925 года представитель Моронеса Ретингер, как упоминалось выше, предложил Пестковскому повлиять на коммунистов, чтобы те прекратили нападки на правительство. Видимо, Кальес и Моронес решили, что советский полпред достаточно напуган и его теперь можно использовать в мексиканских внутриполитических целях. Но, как мы помним, Пестковский и здесь проявил твердость и дипломатический такт, не поддавшись на провокацию. Сюда же можно отнести и настойчивые приглашения Пестковского Моронесом в его министерство - такой визит после антисоветской декларации Кальеса должен был подать мексиканским коммунистам и независимым профсоюзам сигнал, что СССР полностью поддерживает Кальеса, что бы тот ни говорил в адрес Москвы. И эта комбинация была разгадана советским полпредом, который, как также упоминалось, предложил Моронесу встретиться в «нейтральном месте», от чего тот отказался.
Возникает вопрос: почему Кальес ждал два месяца после речи Чичерина, чтобы опротестовать ее? Скорее всего, антисоветская декларация была специально приурочена к открывшемуся 5-му съезду ВКТ (4-10 мая 1925 года). Хотя руководство этого профцентра стояло на жестких антисоветских позициях552, большинство рядовых членов и лидеры отраслевых профсоюзов открыто симпатизировали Советской России. Кальес был непримиримым
врагом ВКТ и своей декларацией, видимо, хотел дать понять независимым от него профсоюзам, что Москва им не помощник.