Тот ничего не знал. Помощник заведующего отделом романских стран Залкинд обратил внимание Бадильо, что никогда ранее мексиканская миссия не обращалась в НКИД с жалобами на преследования, перлюстрацию или шпионаж со стороны советских властей. МИД Мексики сделал заявление, что выступление Мартинеса на съезде КРОМ не меняет дружественного характера отношений между Мексикой и СССР, но Москву это не устроило. Ведь из заявления МИД Мексики было неясно, поддерживает ли оно суть обвинений
Мартинеса. «В ответ на это, - писал Залкинд, - Бадильо произнес целую декларацию о том, как ему тут хорошо, что он никаких жалоб не имеет и что к нему от Мартинеса никаких жалоб не поступало. Одновременно Бадильо сказал, что предвидел разного рода недоразумения вследствие того обстоятельства, что Мартинес был обличен дипломатическим званием, и что он, Бадильо, возражал против назначения рабочего атташе».559 По итогам беседы Бадильо обещал выступить с публичным заявлением по поводу обвинений Мартинеса и выполнил обещание немедленно.
Уже 19 марта НКИД выразил удовлетворение декларацией Бадильо (в которой, в частности, указывалось, что почту мексиканской миссии никто не вскрывал), но Залкинд попросил, чтобы от обвинений Мартинеса отмежевалось и мексиканское правительство. Бадильо пообещал довести до сведения правительства свое мнение о ложности обвинений Мартинеса: «...это в моих интересах, чтобы меня не считали жертвой». Мексиканский посланник дал добро и на то, чтобы его декларацию использовал в Мехико Пестковский. Советский полпред так и сделал.
6 апреля 1926 года полпредство СССР направило Тревиньо ответное письмо. Пестковский писал, что обвинения Мартинеса лишены фактической основы и базируются только на его заявлениях, а в «декларации мексиканского министра в Москве, опубликованной в здешней столичной печати, категорически и определенно утверждается, что указанные обвинения совершенно ложны».560 Относительно претензий в собственный адрес Пестковский отмечал: «Очень печально, что это тяжелое обвинение принимается без должного обсуждения и без подтверждения конкретными фактами, могущими послужить основанием, тем более что до сих пор ни один из лидеров КРОМ’а, ни из членов Мексиканского правительства не сделали такого рода обвинений. Наоборот, высокоавторитетные лица этого самого правительства официально и публично заявляли по поводу случаев, имевших место раньше, что у них нет никаких данных, доказывающих некорректный образ действий вверенного мне учреждения. В силу вышесказанного, я считаю себя вынужденным энергично отвергнуть изложенные обвинения, считая их небоснованными и некорректными».561
Но Тревиньо не унимался и 13 апреля прислал Пестковскому новую «ноту». Там говорилось, что заявление Бадильо по сути не расходится с обвинениями Мартинеса, так как последний-де жаловался на вскрытие своей личной почты, а не дипломатической почты миссии. В письме выражалось ожидание, что «факты ясно и определенно докажут желание СССР бороться опредленным образом за укрепление более тесной связи в международном рабочем движении».562 Однако из «ноты» следовало, что КРОМ считал инцидент исчерпанным.
То, что на этот раз Кальес не встал открыто на сторону КРОМ, говорило, что и он считал обвинения Мартинеса неубедительными. Тем более что «рабочий атташе» вскоре детализировал их в интервью газетам, отчего эти обвинения приобрели абсурдно-смехотворный характер. Например, «Эль Пайс» от9апреля 1926 года вышла под аршинным заголовком «Ужасающее положение в России для коллективизма. Мексиканский Рабочий Атташе делает ужасные разоблачения об этом терроре. Убийства и жестокая враждебность. Требуются необыкновенные удача и ловкость для того, чтобы выйти живым из среды Советов».563
«Ужасные» факты состояли в следующем: якобы однажды, гуляя ночью по улицам Москвы, Мартинес увидел, что за ним «следуют по пятам два агента русской Ч.К.». Эти «агенты» хотели задержать Мартинеса, но тот выхватил нож (интересная экипировка для дипломата - прим, автора) «и по-мексикански не дал этим агентам тронуть меня». «Агенты» спокойно довели Мартинеса до отеля «Люкс», где он жил, после чего удалились.
Другой случай (он фигурировал как шпионаж) был еще «ужаснее»: Мартинеса и его друга на улицах Москвы преследовала «одна женщина, не отличавшаяся красотой». Мартинес был убежден, что это шпионка, так как «уродливость этой женщины не могла позволить ей преследовать их с любовными целями». «Рабочий атташе» с другом геройски вскочили в трамвай и умело оторвались от «шпионки».
Но бредовые «разоблачения » Мартинеса на этом не кончались. Однажды он, по его словам, стоял на берегу реки Москвы и наблюдал, как «купаются совершенно голыми без всякого порядка мужчины и женщины русского народа». За этим дипломатическим занятием Мартинеса застал очередной «агент», пожелавший задержать его за то, что он присутствовал при этом «оригинальном зрелище». Но Мартинес и здесь не дал себя в обиду - если сами русские смотрят на это, то и он, иностранец, имеет полное право наблюдать за купальщиками.
Что же касается обвинения во вскрытии его корресопонденции, то его «рабочий атташе» в манере Шерлока Холмса обосновал дедуктивно - мол, сколько раз он ни приходил в советские профсоюзы с какими-нибудь директивами из Мексики, там их уже знали и были готовы к ответу.
Весь этот бред в Москве не стали даже комментировать. Однако истинную подоплеку конфликта, в котором Мартинесу была уготована всего лишь роль провокатора, вскрыла мексиканская газета «Эль Универсаль»,
поместившая 6 апреля 1926 года статью «Мексика - база для деятельности Советов».197 Вся статья основывалась на сообщении Тревиньо о том, что КРОМ получил послание от Всеамериканской антиимпериалистической лиги. Но так как КРОМ «официально» лигу не признал, то счел получение этого послания «странным». В послании содержались поздравления правительству Мексики по поводу его твердой позиции в конфликте с США по вопросу «нефтяного закона». Но Тревиньо, судя по статье, сразу разоблачил истинный смысл подозрительного послания: его отправили, «чтобы через посредство указанной Лиги Третий Интернационал занимался делами, связанными с Мексикой». При этом для Тревиньо было ясно, что лига действовала по инструкции Москвы, где в это время преследовали бедного Мартинеса. КРОМ запросил своего представителя в США Иглесиаса и получил ответ: «Антиимпериалистическая лига Америк является составной частью Коммунистической партии, врага нашей Конфедерации». Тревиньо добавил, что лигу создали для развития идеи Чичерина о Мексике как «базе», поэтому КРОМ не будет иметь с ней ничего общего.
Теперь вырисовывалась логика обвинений в адрес Пестковского: советский полпред просил Кальеса разрешить проведение конференции лиги в Мексике, а значит, он поддерживает эту организацию, которая и является выражением идеи Чичерина о Мексике как базе коммунистической пропаганды в Латинской Америке.
Тем не менее в Москве не обиделись и на этот инцидент. Более того, было принято решение отозвать на родину Пестковского, которого, судя по всему, просто не любили ни Кальес, ни Моронес. Формально Пестковский сам попросился домой по семейным обстоятельствам.
Между тем первый советский полпред, человек умный, европейски образованный, общительный и стремящийся понять историю и культуру Мексики, был в Мехико личностью очень популярной, что и выводило из себя Кальеса и Моронеса - они предпочли бы сумрачного болыневика-доктринера. С первых дней своего пребывания в Мексике Пестковский бомбардировал НКИД всевозможными предложениями о развитии советско-мексиканских связей во всех областях. Именно Пестковский требовал закупать мексиканские товары, например свинец, не с наценкой через США (там существовала советская торговая фирма «Амторг»), а напрямую из Мексики.
Он же первым поставил вопрос о заключении советско-мексиканского торгового договора. Дело в том, что и Мексика, и Советская Россия отменили все заключенные до революций в обеих странах торговые договоры
как неравноправные. После этого Мексика заключила торговый договор лишь с Японией. Пестковский предлагал, чтобы и СССР сделал то же самое. Однако в Москве, хотя и восприняли эту идею с интересом, особой настойчивости не проявляли.
Пестковский стремился наладить студенческий обмен между двумя странами. В ноябре 1925 года в Мексику прибыла делегация Всесоюзного института прикладной ботаники из Ленинграда, организованная Н. И. Вавиловым при помощи Пестковского.564 В этом же году побывал в Мексике в научной командировке известный советский ученый-географ Б. Ф. Добрынин. Большой популярностью пользовались устраиваемые советским полпредом просмотры советского кино, за которыми следовали приемы.565 Мексиканская интеллигенция боготворила Пестковского, и иногда на приемы прямо с росписи зданий приходил весь в краске Диего Ривера.
Летом 1925 года в Мексику приехал Маяковский, и полпредство познакомило мексиканскую интеллигенцию с этим символом русской революции. Маяковский вспоминал, как обедал у Риверы: «Ели чисто мексиканские вещи. Сухие, пресные-пресные тяжелые лепешки - блины. Рубленое скатанное мясо с массой муки и целым пожаром перца. До обеда кокосовый орех, после - манго. Запивается отдающей самогоном дешевой водкой -коньяком-хабанерой. Потом перешли в гостиную. В центре дивана валялся годовалый сын566, а в изголовье на подушке бережно лежал огромный кольт».