езать заработную плату на 20%. В то же время власти упорно отказывали железным дорогам в повышении тарифов на перевозку, что и было одной из главных причин бедственного финансового положения «рабочей администрации».
В 1940 году новый президент Мексики Авила Камачо распустил «рабочую администрацию» и поставил железные дороги под прямое управление государства.
Таким образом, попытки создать из железных дорог «остров социализма» провалились потому, что условия работы этому острову диктовало капиталистическое море. Неудачный опыт мексиканского «самоуправляющегося социализма» уже после Второй мировой войны с лихвой повторила Югославия. Любопытно, что мотивация для подобных экспериментов с рабочим самоуправлением в Мексике и в Югославии была сходной. Обе эти страны пытались создать демократическую модель социализма с использованием рыночной экономики в противовес государственному социализму СССР с государственной плановой экономикой. Однако советская модель оказалась более жизнеспособной именно потому, что была последовательной.
Если в СССР государство определяло зарплаты, то оно же определяло и цены на производимую всеми предприятиями продукцию. Это позволяло балансировать экономические показатели различных секторов экономики. В Мексике же желание рабочих железных дорог иметь высокую заработную плату наталкивалось на рыночную стихию цен, которые и препятствовали этому росту. Например, повышению тарифов на железнодорожные перевозки в Мексике мешала конкуренция частного автомобильного транспорта, самостоятельно определявшего тарифы на транспортировку грузов. В этих условиях «социалистический эксперимент» на железных дорогах был обречен на неудачу, так как вся остальная экономика по-прежнему работала на рыночных капиталистических началах.
Провал «рабочей администрации» на железных дорогах нанес сильнейший удар по популярности социалистических идей в Мексике. Ведь большинство рабочих понимали под социализмом именно переход к ним контроля на своем отдельном предприятии. Предполагалось, что, полностью присвоив прибавочную стоимость, рабочие станут жить лучше. Но желание рабочих одного предприятия по получению этой самой прибавочной стоимости наталкивалось на желание, например, рабочих предприятий-смежников, которые тоже хотели увеличить свою зарплату, повышая расценки на поставляемую коллегам продукцию. Таким образом, начиналась борьба между рабочими коллективами, что вело как раз не к повышению, а к понижению заработной платы.
Именно к такому развитию событий привела попытка Карденаса создать в промышленности Мексики кооперативный сектор.
Кооперативы не являются чем-то противоположным рыночной экономике, однако правительство Карденаса и НРП с самого начала заявляли, что мексиканские кооперативы в промышленности будут зародышем общественного, социалистического сектора народного хозяйства. Предполагалось, что государство всемерно поддержит кооперативы, и они в перспективе будут доминировать в промышленности. КТМ полностью поддержала планы Карденаса, заявив, «что долг революционного рабочего класса состоит в том, чтобы способствовать усилению вмешательства демократического мексиканского государства в управление экономикой страны, что будет лучшим средством сделать преобладающей революционную экономическую систему по сравнению с системой, которую представляет частнособственнический капитализм»513.
В конце 1937 года правительство внесло в Конгресс законопроект о кооперативных предприятиях, целью которого объявлялось освобождение рабочего класса. Уже при обсуждении законопроекта некоторые депутаты доказывали его утопичность - кооперативы не сделают рабочих независимыми от стихии рынка, скорее, превратят их в коллективного капиталиста на своем предприятии. «Кооперативный» социализм критиковал Нарсисо Бассольс в статье с характерным названием «Кооперативистская панацея».
Однако политический энтузиазм возобладал, и закон был принят.
Как и в случае с аграрной реформой, Карденас решил в октябре 1937 года создать специальный банк для финансирования кооперативов - Рабочий банк. Как и Банк эхидального кредита в случае с сельскохозяйственными кооперативами, Рабочий банк имел очень большие полномочия. Он мог, например, смещать руководство промышленного или ремесленного кооператива, если полагал, что он неправильно ведет дело на предприятии. Если это не помогало, то банк мог даже распустить сам кооператив.
К 1941 году в Мексике было 1715 кооперативов, в которые входил 163 501 член514. Из них 937 кооперативов, объединявших 132 тысячи человек, были учреждены при Карденасе. В руки рабочих по закону об экспроприации перешли несколько типографий, некоторые цементные фабрики, предприятия по переработке сахара и текстильные предприятия.
Но, как и в сельском хозяйстве, условия работы промышленных кооперативов диктовала рыночная стихия. Изначально многие кооперативы находились не в самой хорошей конкурентной позиции, так как в руки рабочих передавались зачастую нерентабельные, небольшие заводы с устаревшим оборудованием. Иногда сами хозяева делали все, чтобы подвести себя под экспроприацию и получить выкуп от государства.
По большей части не имея собственных транспортных средств и навыков сбыта, кооперативы попадали в кабалу к торговцам-перекупщикам, продавая им свою продукцию по низким ценам. Это, в свою очередь, диктовало необходимость довольно низких зарплат. Например, рабочие кооператива «Сан-Мартин де лас Пирамидас» получали в час 0,11 песо. Этот кооператив производил в день 600-800 пар резиновой обуви и продавал ее торговцам по 0,90 песо за пару. Сам же перекупщик сбывал обувь уже по 2-4 песо за пару515.
На табачной кооперативной фабрике «НуэваЛуча» («Новая борьба») в штате Веракрус рабочие вынуждены были трудиться по 12 часов, зарабатывая в день примерно 1,70 песо.
В «социалистических» кооперативах сразу же началось имущественное расслоение. Руководство установило себе неплохие оклады, но иногда не выплачивало рабочим заработную плату месяцами, ссылаясь на сложное финансовое положение предприятия.
Некоторые предприниматели сами заключали соглашение со «своими» рабочими и передавали им предприятие в виде кооператива. Сами предприниматели обычно становились поставщиками на свое бывшее предприятия сырья и продавцами готовой продукции, используя свои отлаженные связи с партнерами. Теперь бывший хозяин зарабатывал даже больше на «нож-нице цен», продавая кооперативу сырье втридорога и приобретая готовую продукцию по заниженным ценам. В то же время на бывшем предпринимателе уже не лежала ответственность за заключение или выполнение коллективного договора с рабочими.
В среде рабочих-кооператоров росло недовольство: никакого «социализма» или хотя бы существенного улучшения условий труда на горизонте не наблюдалось. 90% кооперативов выплачивали рабочим даже меньшую заработную плату, чем на схожих частных предприятиях. Руководство КТМ было вынуждено официально признать, что «производственные кооперативы потерпели полную неудачу»516.
Рабочие требовали у правительства субсидий, но Рабочий банк отказывался поддерживать нерентабельное производство. Между кооперативами смежных отраслей началась активная ценовая война, которую разжигали предприниматели. В некоторых штатах кооперативные предприятия, занимавшиеся переработкой сельскохозяйственной продукции, пытались заставить получивших землю крестьян и общины снижать отпускные цены. Это вело уже к вражде между рабочими и крестьянами, так как и за тех и за других вступались их профсоюзы.
Кооперативный эксперимент стал бурей в стакане воды и никоим образом не изменил структуру мексиканской промышленности.
Политика в области образования была, пожалуй, одной из немногих внутриполитических тем, где Карденас опирался на солидный задел прежних администраций. И Обрегон, и Кальес уделяли образованию повышенное внимание, считая, что именно с его помощью можно плавно войти в социализм, ничего не меняя в структуре собственности на производительные силы.
Сам Карденас тоже был горячим поклонником всеобщего образования, хотя и не считал, что оно может заменить структурные реформы в экономике. Учителя при Карденасе стали привилегированным слоем общества. Примерно 15% из них были коммунистами, а большинство - сочувствующими; в некоторых штатах слова «учитель» и «коммунист» стали синонимами. Задачей учителя, особенно сельского, было не только образование, но и мобилизация населения на поддержку аграрной реформы и борьба с контрреволюцией и религиозными предрассудками. В Лагуне, например, учителя оказывали большую помощь сельскохозяйственным рабочим при землемерных работах и организации кооперативов.
Карденас говорил, что сельский учитель «должен стать наставником не только для детей, но и для взрослых, и должен заботься об улучшении жизни в деревне. Учитель должен помогать крестьянам в борьбе за землю, а рабочим -в их стремлении получать установленную законом заработную плату»517.
Учителя стремились выполнять наказы президента и поэтому, как упоминалось выше, становились первыми жертвами самых разномастных контрреволюционеров - от «кристерос» до нанятых помещиками или иностранными компаниями «белых банд» или киллеров-«пистолерос». Работа сельского учителя держалась на энтузиазме - зарплата была невысокой, а многие крестьяне просто не могли себе позволить отдавать детей учиться: те с малых лет помогали родителям зарабатывать на кусок хлеба. Следует отметить также, что в связи с взрывообразным ростом числа сельских школ не хватало квалифицированных учителей, тем более с законченным педагогическим образованием.
Церковь продолжала активную пропаганду против «сексуального образования». Фактически оно так и не добралось до большинства школ, тем не менее священники протестовали даже против того, что на уроках ботаники учителя показывали детям пестики и тычинки цветов. Среди самих учителей, призванных нести в массы «социалистическое образование», по некоторым оценкам, было до 60% верующих католиков. Между тем пастырское послание мексиканской католической церкви от 12 января 1936 года запрещало любому верующему быть социалистом и пропагандировать социалистическое учение.