Получившие золотой паритет серебряные доллары стали востребованными, и это тоже привело к увеличению в США спроса на серебро. Наконец, в США был принят закон о закупках серебра, по которому предполагалось довести долю этого металла в денежном обращении страны до 25 %[249]. Министру финансов США для этого разрешили закупать серебро за границей, что было выгодно для мексиканского экспорта. К тому же банки США получили право на выпуск так называемых серебряных сертификатов, которые под залог серебра давали им возможность привлечения дополнительных денежных средств.
Все эти меры привели к существенному росту цен на серебро на мировом рынке. Если в 1932 году серебро стоило на лондонском рынке, по которому определялись мировые цены, в среднем 17,84 пенса, то в 1934 году – 21,23 пенса, а в 1935-м – 28,95 пенса[250].
Изменение цен вызвало рост добычи и экспорта серебра в Мексике, где производство этого металла выросло в 1935 году на 15 % по сравнению с 1933 годом. Серебро было основным экспортным товаром, и оно потянуло за собой другие горнорудные подотрасли, например выплавку меди.
Чтобы оживить экспорт в США, Мексика в 1933 году сознательно девальвировала песо и зафиксировала его курс на уровне 1 доллар – 3,6 песо, что было очень выгодным для американских импортеров. Правда, данная мера существенно снизила импорт из тех же США, но для правительства Родригеса в тот момент это было меньшим из двух зол.
В 1933 году стабилизировалось и сельскохозяйственное производство, страдавшее в начале 30-х годов от сильнейших засух. Парадоксально, но эти засухи помогли стабилизировать цены на зерновые, однако для массы бедного городского населения рост цен на зерно означал существенный удар по семейному бюджету. Например, согласно проведенному в 1934 году социологическому исследованию рабочие в Мехико и так тратили на питание 56,5 % заработной платы, а на культуру и развлечения – 3,5 %. И это притом, что они были самыми высокооплачиваемыми в стране: глава рабочей семьи из 5 человек получал 14.6 песо в неделю. Американский рабочий то время тратил на питание в среднем 38,2 %[251].
Рост цен на импортные продукты питания и неурожаи поставили большинство рабочих семей за грань прожиточного минимума. Многие пролетарии уходили с предприятий в деревню, чтобы прокормиться крестьянским трудом.
Но начиная с 1933 года ситуация начала улучшаться. Если в 1930 году было собрано 1377 тысяч тонн кукурузы (основного продукта питания в Мексике), то в 1932 году – уже 1972 тысячи тонн. Это было меньше уровня 1927 года (2079 тысяч тонн), но тенденция обнадеживала.
Начало экономической стабилизации в США подстегнуло спрос и на мексиканские технические культуры, которые на 80–90 % вывозились в Америку. В 1932 году было собрано 22 тысячи тонн хлопка-волокна, а в 1933 году – 56 тысяч тонн, что даже превышало уровень докризисного 1927 года. К 1934 году восстановился докризисный уровень производства сахара (30 % которого тоже шло на экспорт).
В общем, мексиканский экспорт (который и был основным двигателем национальной экономики) вырос с 304,7 миллиона песо в 1932 году до 643,7 миллиона в 1934 году. Импорт превысил уровень 1929 года (382,2 миллиона песо) только в 1935 году (406,1 миллиона песо)[252].
Однако кризис нисколько не ослабил зависимость Мексики от США во внешнеэкономической сфере. В 1935 году доля США в мексиканском импорте составляла 65,4 %, Германии – 12 %, Великобритании – 7 %, Франции – 4 %. В США шло в 1935 году 63 % мексиканского экспорта, в Великобританию – 14 %, в Германию – 7 %. В начале 30-х годов появился лишь один новый покупатель мексиканского сырья – Япония, которая все прочнее увязала в войне в Китае. Японцы закупали в Мексике хлопок (парашюты, одежда для армии), цинк и железный лом (для производства оружия и боеприпасов).
Восстановление экспорта и прекращение обслуживания внешнего долга улучшили финансовое положение Мексики при президенте Родригесе. В 1931–1932 годах, когда ситуация была очень сложной, правительство повысило таможенные пошлины и разного рода сборы. Например, был введен налог на почтовые посылки в размере 10 %. С 1 января 1934 года Мексика хотела было возобновить обслуживание внешнего долга начиная с 1 января 1935 года, но своего обещания не выполнила. Уже в январе 1935 года было объявлено, что в этом году никаких платежей иностранные кредиторы не получат.
Учитывая описанные выше достаточно благоприятные условия 1933–1934 годов, Абелярдо Родригесу удалось выполнить свое главное обещание и сбалансировать бюджет. В 1932 году доходы бюджета составили 197,8 млн песо, расходы – 226,6 (то есть бюджетный дефицит равнялся 28.8 млн песо). Уже в 1934 году, по прогнозу правительства, доходы должны были вырасти до 242,8 млн песо, а расходы – до 242,7 млн, и тогда бюджет был бы сбалансирован. Однако действительность оказалась даже радужней прогнозов: доходы превысили 309 миллионов песо, а расходы – 264,7. Впервые с середины 20-х годов у Мексики образовался солидный бюджетный профицит в 44 миллиона песо[253].
Однако структура доходной части мексиканского бюджета продолжала всецело находиться во власти таможенных пошлин, что отражало вопиющую слабость внутреннего спроса и бедность подавляющей части населения, которое фактически и не могло заплатить никаких налогов. В 1935 году 21 % доходов приходилось на импортные пошлины, 22 % – на экспортные пошлины. Самый крупный внутренний налог, на производство металлов, фактически внутренним тоже не являлся, так как в основном Мексика производила металлы на экспорт. В 1935 году этот налог принес в казну 16 миллионов песо, а налог на нефть и нефтепродукты – 13,2 миллиона, и этот налог был фактически завуалированной таможенной пошлиной, так как почти вся нефть шла на экспорт. 15 миллионов песо в 1935 году дал дополнительный налог на железные дороги, а те, в свою очередь, получали основной доход от перевозки экспортных грузов. Гербовый сбор обогатил бюджет в 1935 году на 12,5 миллиона песо[254].
Такая структура доходной базы ставила Мексику в тотальную зависимость от конъюнктуры мировых рынков, прежде всего рынка США. И правительство Родригеса в этом отношении ничего не изменило.
До 1931 года мексиканское песо формально имело золотой стандарт – 0,75 граммов чистого золота. Однако мировой экономический кризис вызвал ажиотажный спрос на золото, которое уходило на тезаврацию – проще говоря, на «черный день», и фактический золотой паритет «золотого песо» был выше номинала на 40 % при обмене на бумажные деньги.
В июне 1931 года по Мексике распространились слухи, что правительство со дня на день прекратит все платежи в золоте и наложит арест на все золотые депозиты граждан для пополнения своих резервов. Вкладчики ринулись в банки забирать свои золотые сбережения[255]. Нервозность испытывали и иностранные банки и инвесторы. Ведь формально Банк Мексики был частным акционерным банком и не отвечал по обязательствам правительства. Все боялись, что банкноты перестанут разменивать на золото.
Чтобы сбить «золотой ажиотаж», с 25 июля 1931 года серебро, которого в Мексике было более чем достаточно, было также объявлено законным платежным средством, и песо фактически потеряло свой золотой паритет – золотые монеты исчезли из обращения, а новые не чеканились. Бумажные деньги теперь имели только серебряный эквивалент. Исходя из этого, правительство было вынуждено запретить свободную чеканку серебряной монеты. До этого ее могло чеканить любое физическое иди юридическое лицо, в том числе и иностранное, легально обладавшее необходимым количеством серебра. Начиная с 1933 года легально чеканить серебряные и бронзовые монеты мог уже только Национальный банк (Банк Мексики).
Серебряное песо равнялось 26,6667 граммов серебра, и его курс в декабре 1933 года был 35,6 % от стоимости «золотого песо»[256]. Валюта оказалась достаточно стабильной (рост цен на серебро, как уже упоминалось, этому сильно способствовал): в декабре 1935 года курс был 33,1 %.
Однако в целом ни золотые, ни серебряные деньги не могли обеспечить мексиканскую экономику необходимыми для ее развития кредитными средствами, тем более что золотые монеты в начале 30-х годов практически полностью исчезли из обращения, и в декабре 1931 года были напечатаны бумажные деньги на 1 миллион песо. Банкноты свободно обменивались на серебро, поэтому население стало испытывать к ним доверие. Это позволило нарастить эмиссию: в 1932 году в среднем каждый месяц в стране обращалось бумажных денег на 22 миллиона песо, а в 1934 году – на 96 миллионов. Серебряной монеты в 1933 году находилось в обращении на 116,3 миллиона песо.
Но если денежное обращение к 1934 году несколько стабилизировалось, то отсталая мексиканская банковская система была серьезным тормозом на пути развития национальной экономики. В 1931–1933 годах было выпущено бумажных денег и металлических монет на общую сумму в 200 миллионов песо. Однако в реальное обращение из них попало только 50 миллионов – остальные осели в подвалах банков[257]. Таким образом, при мизерном внутреннем спросе населения и срочной необходимости этот спрос стимулировать частные банки фактически саботировали финансовые меры правительства.
Золотовалютные резервы Банка Мексики к 1935 году составили 170 миллионов песо, из которых на 28 тонн золота приходилось 115 миллионов песо, а на 20 миллионов унций серебра – 48,5 миллиона[258]. Таких средств было абсолютно недостаточно для давно назревшей модернизации мексиканского сельского хозяйства и не