.
Первая женская бригада возникла 21 июня 1927 года и состояла из 17 девушек. Бригада должна была собирать деньги, закупать продовольствие, доставлять боеприпасы, шить форму, ухаживать за ранеными. Практически во всех бригадах были разведотделы, наблюдавшие за перемещением правительственных войск. Постепенно женские бригады возникли в большинстве штатов Мексики, в январе 1928 года – даже в столичном округе. В марте 1928 года в бригадах было около 10 тысяч бойцов. В бригадах служили незамужние девушки от 15 до 25 лет, никому из командиров бригад не было больше 30. Очень многие девушки попадали в бригады прямо из католических школ под влиянием агитации Союза католических дам.
Офицерский корпус мятежников насчитывал примерно 200 человек, но единого военного вождя за все время мятежа так и не возникло. Командиров выбирал сам отряд, и только после этого их полномочия подтверждали вышестоящие начальники. Из 200 командиров лишь около 40 имели опыт боевых действий в отрядах Вильи, Сапаты и других военачальников времен гражданской войны. Только 12 вождей «кристерос» ранее служили в федеральной армии. Считалось, что командиру достаточно уметь скакать верхом и стрелять из винтовки. Возрастная структура командного состава была крайне пестрой – от 18 до 70 лет.
Все генералы правительственных войск отмечали помощь местного населения мятежникам. Даже если жителей охваченных восстанием районов переселяли в города, они и там образовывали группы содействия «кристерос». Например, многие бойцы отрядов мятежников на время скрывались в городах, если натиск армии становился невыносимым. Городские группы мятежников не только собирали деньги, но и изготовляли патроны, подгоняя их под калибр различных типов винтовок.
Недостаток боеприпасов был главной проблемой «кристерос». Обычно они покупали патроны у рабочих столичного арсенала и переправляли их на поездах в коробках с маркировкой экспортной продукции с местом назначения США (их меньше досматривали).
После февраля 1928 года бои с «кристерос» пошли на спад. Американцы объясняли это налаженной наконец координацией действий между армией и аграристами, возвращением войск из Веракруса и начавшимся сезоном дождей, который затруднял военные действия обеих сторон. Боевые силы мятежников военный атташе США оценивал в 21,7 тысячи в марте 1928 года и только в 15,7 тысячи – в апреле. К июню 1928 года эта цифра упала до 5 тысяч.
После подавления выступления Серрано – Гомеса на первый взгляд стабилизировалось и внутриполитическое положение страны. Теперь у Обрегона не осталось серьезных оппонентов на предстоявших 1 июля 1928 года президентских выборах. Желающих рисковать своей жизнью не находилось. Коммунисты отмечали, что «молниеносная победа мелкой буржуазии, победа, одержанная благодаря солидарности рабочих и крестьян, свидетельствует о том, насколько возросла сила мелкой буржуазии, какие важные стратегические позиции завоевала она в борьбе с классом реакционных латифундистов. Мелкая буржуазия… обеспечила себе этой победой «мирное» господство на значительный отрезок времени».
Примечательно, что, как только прекратились расстрелы «реакционных мятежников», Кальес урегулировал нефтяной спор с США на американских условиях. 1 января 1928 года новый «нефтяной закон» вступил в силу, сохранив тот порядок применения Конституции, который действовал при Обрегоне в 1920–1924 годах. Правительство с конца 1927 года резко снизило и темп проведения земельной реформы. В 1927 году федеральная хунта по рассмотрению трудовых споров выносила решения в пользу предпринимателей уже в 17 % случаев. Ранее, как упоминалось выше, более 90 % споров выигрывали рабочие.
Главной оппозицией Обрегону после подавления мятежа Гомеса и Серрано стал КРОМ. До весны 1928 года лабористы избегали резкой критики Обрегона, но потом перешли к яростным нападкам на бывшего президента. Резко усилил критику Обрегона и сам Моронес. 20 апреля 1928 года, когда кандидат прибыл в центр текстильной промышленности Орисабу, КРОМ устроил в городе беспорядки, которые многие наблюдатели расценили как покушение на жизнь Обрегона. Чтобы рассеять враждебных Обрегону демонстрантов, пришлось применить войска. Заметим, что «реакционера» Гомеса рабочие встречали в Орисабе очень тепло.
В конце апреля 1928 года руководство КРОМ встретилось с Обрегоном, вновь пытаясь вырвать у него гарантии сохранения своего влияния после президентских выборов, и тот вновь отказался давать какие-либо обещания кромовской верхушке. Макар писал: «Этому в значительной стпени способствовало полнейшее разложение лидеров КРОМ’а, на глазах у всех принявшее отвратительные формы беззастенчивого грабежа и бандитизма в небывалых и непонятных для европейского рабочего движения размерах».[724]
30 апреля 1928 года Моронес объявил Обрегону открытую войну[725] Выступая в Мехико с традиционным отчетом за прошедший год, он заявил, что кромисты не будут сотрудничать с режимом Обрегона и готовы пойти на баррикады и погибнуть в борьбе против «новых Бастилий». Обрегон относился к угрозам КРОМ более чем серьезно – ведь охлаждение между ним и Моронесом началось после убийства боевиками профсоюза сенатора Хурадо в 1924 году. Однако просьбы Обрегона к Кальесу отправить Моронеса в отставку по-прежнему оставались без ответа. Моронес закончил словами Наполеона: «Гвардия умирает, но не сдается».
В своей речи Моронес сравнил Обрегона, который может повернуть правительство в любую сторону, с Кальесом – человека принципов.
Обрегон не оставался в долгу – он обвинял КРОМ и Моронеса в предательстве интересов рабочего класса и одновременно в безответственном подстрекательстве рабочих к беспорядкам. К концу предвыборной кампании он вообще высказался за роспуск общенационального профцентра, являвшегося, по его словам, только рассадником коррупции. Компартия отмечала, что обрегонисты, начав с нападок на КРОМ, стали сеять ненависть по отношению к профсоюзам как таковым.
Нападки Обрегона, за которым стояла армия, на Моронеса и КРОМ не остались без последствий. О выходе из рядов лабористской партии объявили три сенатора и восемь депутатов нижней палаты. Некоторые профсоюзы поспешили отмежеваться от Моронеса, а другие даже вышли из КРОМ. Ряд кандидатов в депутаты (вместе с президентскими проходили и парламентские выборы) поспешили сделать на своих плакатах специальную отметку, что не имеют никакого отношения к лабористам.
Убитые «кристерос»
Тон полемики между Обрегоном и Моронесом ничуть не уступал по накалу недавним обоюдным выпадам Обрегона и Гомеса. Моронес прекрасно понимал: ему будет уготована та же судьба, что и недавним «путчистам», если Обрегон приедет к власти. Только смерть Обрегона могла спасти жизнь лидера КРОМ.
13 ноября 1927 года Обрегон совершал прогулку на автомобиле по столичному парку Чапультепек. Неожиданно его нагнал другой автомобиль, из которого в машину кандидата в президенты бросили несколько бомб. Обрегон не пострадал, а полиция арестовала шофера террористов. Тот на допросе назвал в качестве организаторов покушения видного деятеля католической молодежи Сегуру Вильчиса и братьев Про, тоже ярых католиков. Полиция обнаружила на различных конспиративных квартирах боеприпасы, химические вещества для изготовления взрывчатки, крупные суммы денег. Братья Про были, уже по традиции, поспешно расстреляны 22 ноября, хотя улики против них были в основном косвенными. Шофер террористов говорил, что «церковники пообещали всем лицам, которые примут участие в покушении, полное материальное обеспечение, а в случае их гибели родственники получат пенсии и не будут ни в чем нуждаться».[726]
Таким образом, покушение на Обрегона приписали «кристерос». Это довольно странно, если учесть, что во времена Обрегона церковь не подвергалась таким преследованиям, как при Кальесе. Да и сам Обрегон во время президентской кампании призывал к мягкости по отношению к захваченным в плен «кристерос», которых он предлагал не расстреливать, а ссылать на Юкатан. Как мы помним, плантации Юкатана были чем-то вроде «мексиканской Сибири», куда всегда ссылали преступников; штат не имел нормального сухопутного сообщения с остальной страной и сбежать оттуда через непроходимые тропические джунгли было практически невозможно. Именно на Юкатан ссылали так мешавших бизнесу Обрегона индейцев яки еще при диктаторе Диасе.
Кальес уже летом 1927 года нащупывал каналы для примирения с епископатом и прекращения мятежа. Президент потерял в то время любимую жену донью Наталью, а мучавшие его боли лечил мальчик-экстрасенс Фиденсио, что пробудило в прогрессисте Кальесе некий интерес по отношению к сверхъестественным силам. В октябре 1927 года только что прибывший в Мехико новый посол США Морроу организовал тайную встречу между Кальесом и влиятельным католиком из США, упоминавшимся выше отцом Берком, который должен был стать посредником на переговорах Кальеса с мексиканским епископатом.[727] Морроу познакомил с Берком глава католиков США кардинал Хейс еще до отъезда посла в Мехико.
Встреча Кальеса и Берка состоялась под Веракрусом 4 апреля 1928 года, и президент назвал приезд гостя «началом новой эры для народа Мексики». Кальес написал по просьбе Морроу специальное письмо, в котором гарантировал церкви возобновление богослужений и возврат храмов. В конце апреля 1928 года в техасском городе Сан-Антонио на специальном заседании мексиканский епископат одобрил в целом миссию Берка, но высказал ряд замечаний по письму Кальеса. С большим трудом Морроу организовал тайный приезд в Мехико Берка и нового архиепископа Мексики Руиса. Кальес при этом поставил условие, что Руис не будет встречаться в столице ни с кем, кроме него самого. Президент говорил Морроу, что среди «сторонников правительства» есть группа людей, настроенная против любого компромисса с церковью. Не исключено, что Кальес специально выставлял Обрегона противником мира в стране перед Морроу. Встреча Кальеса с Руисом прошла 17 мая 1928 года. По ее итогам Руис в принципе принял условия Кальеса: закон 1926 года формально не отменяется, но фактически не применяется.