траны, где и происходили основные битвы.
Денежная система страны находилась в полном расстройстве. Попытки властей снова изъять из обращения выпущенные в годы революции бумажные деньги наталкивались на стойкое недоверие населения.
Фактически в Мексике ходило три валюты. Бумажными песо правительство пыталось расплачиваться с населением. Само население традиционно предпочитало серебряные песо. Но после резкого снижения цен на серебро вследствие окончания Первой мировой войны наибольшее доверие вызывали песо, обеспеченные золотом. Именно такими деньгами приходилось расплачиваться с заграницей. Их же требовали в виде жалованья переходившие на сторону правительства многочисленные оппозиционеры. Курс серебряного песо к золотому постоянно менялся исходя из динамики цен на драгоценные металлы в мире. Для установления стабильного курса национальной денежной единицы мексиканскому правительству было срочно необходимо учредить центральный банк (это пытался сделать еще Карранса). Однако у этого банка должны были быть солидные резервы в иностранной валюте – прежде всего в долларах, так как на США приходилась львиная доля внешней торговли Мексики.[209] Но доллары для учреждения центрального банка могли поступить только в виде кредита из США. А кредит этот, как упоминалось выше, связывался американцами с принятием Мексикой ряда политических условий, несовместимых с суверенитетом страны.
Золотая монета достоинством 2 мексиканских песо, 1920 год
К чести Каррансы, следует отметить, что он оставил Обрегону сбалансированный бюджет. Сбалансированность бюджета также была предпосылкой для того, чтобы мировые финансовые круги, прежде всего американские, рассмотрели вопрос о выделении Мексике крупного займа. В 1919 году доходы правительства составили 131 миллион песо, а расходы – 59 миллионов. В 1920 году профицит вырос уже до 106 миллионов.
Дорогостоящая политика умиротворения различных оппозиционных движений сократила активное сальдо в 1921 году до 54 миллионов (на армию ушло 61 % бюджета). Но все это происходило на фоне постоянного роста доходов правительства (они выросли с 238 миллионов песо в 1920 году до 293 миллионов год спустя).
Основой такого положения была нефть. В 1922 году правительство получило в виде налогов и пошлин от ее добычи 87,8 миллиона песо. При этом примерно 50 % доходов от экспорта нефти и металлов опять уходило за границу (прежде всего в США) в виде трансфера прибыли иностранных компаний, амортизационных отчислений, платы за фрахт и т. д[210]. В 1922 году, когда начали снижаться мировые цены на нефть, доходы мексиканского федерального правительства сократились до 287,5 миллиона песо, а расходы составили 269 миллионов.[211] В 1923 году падение цен на нефть фактически сделало мексиканское правительство банкротом. Тогда доходы не превысили 265,7 миллиона, а расходы перевалили за 373 миллиона.
В 1921 году на Мексику приходилась треть мировой добычи «черного золота», и начавшаяся в США эра всеобщей автомобилизации отнюдь не предвещала сокращения спроса. Нефтяные месторождения Персидского залива были далеко и к тому же плотно контролировались англичанами – основными конкурентами США в борьбе за мировое лидерство. В этих условиях Мексика приобретала для Америки ключевое значение.
Надо отметить, что Обрегон сам усугубил финансовые проблемы страны. В Мексике, как и в большинстве развивающихся стран, практически отсутствовало прямое подоходное налогообложение (население было слишком бедным, и миллионы людей жили натуральным хозяйством). Поэтому помимо таможенных пошлин основой федерального бюджета были косвенные налоги. С целью развития национальной экономики путем стимулирования потребительского спроса Обрегон в 1921 году объявил о сокращении косвенных налогов, пошлин и акцизов (на 5-12 %) на древесину, добычу полезных ископаемых, электричество, телефонную связь и производство спичек. Конгресс, однако, с этим не согласился – было непонятно, как компенсировать возникшую дыру в бюджете. После этого Обрегон добился от Конгресса чрезвычайных полномочий в финансовой сфере, и бюджеты на 1921 и 1922 годы были приняты без участия парламента.
Карранса сокращал административные расходы, львиная доля которых приходилась на содержание армии. Обрегону пришлось на время приостановить эту тенденцию, но после консолидации власти сонорцев она снова возобладала, причем сокращение административных расходов пошло даже быстрее, чем при Каррансе (в 1920 году административные расходы составляли 94 % от уровня 1917 года, в 1922 году – 83 %).
Экономическую политику правительства Обрегона можно кратко охарактеризовать следующим образом. Он был сторонником форсированной экономической модернизации страны и в этом смысле практически не отличался от Порфирио Диаса. Однако Обрегон стремился проводить эту модернизацию с опорой на широкие массы, которые, по его мнению, должны были быстро почувствовать улучшение своей повседневной жизни. Быстрый прогресс, по замыслу Обрегона, предполагал массированное привлечение иностранных инвестиций (в 20-е годы практически весь мировой свободный капитал концентрировался в США). Соответственно, стране как воздух была необходима политическая стабильность – ведь десятилетие революций и войн отпугнуло многих иностранцев.
Реформы, затрагивающие право собственности, правительство Обрегона проводило только в том случае, если отказ от этих реформ мог привести к массовым беспорядкам или военным мятежам, которые, опять же, подрывали главную цель сонорского режима – достижение стабильности в стране.
В целом первые три года администрации Обрегона страна развивалась в экономическом отношении неплохо, хотя и ничуть не быстрее, чем до революции. В ценах 1920 года ВВП Мексики в 1921 году составил 33,8 млрд песо (в 1910 – 31,4 млрд), что равнялось 2359 песо на душу населения (2072 песо в 1910 году). В 1922 году ВВП превысил 34,6 млрд песо, на душу населения – 2376. В 1923 году аналогичные цифры составили соответственно 37,7 млрд и 2414 песо. Но показатели роста ВВП в ценах 1960 года (то есть очищенных от инфляции) не впечатляют: в 1921 году – 0.61 %, в 1922-м – 2,3 %, в 1923-м – 3,2 %.
Структура ВВП Мексики при Обрегоне тоже не особенно отличалась от дореволюционной. В 1910 году «первичный сектор» (сельское хозяйство) давал 24 % ВВП страны, в 1921 году – 22,3 %, в 1922-м – 21,9 %, в 1923-м – 21,2 %, в 1924-м – 21,5 %. В 20-е годы сельскохозяйственное производство выросло на 35 %. При этом сельское население увеличилось за тот же период на 11 %, городское – на 40 %.
Доля промышленности хотя и росла за счет сельского хозяйства, но крайне медленно: 23,9 % в 1921 году (17,2 % в 1910), 24 % – в 1922, 24,6 % в 1923. Опережающий рост был отмечен прежде всего в производстве электроэнергии, которое увеличилось в 1921-1930 годах в 4 раза.[212] Обрабатывающая промышленность в 20-е годы также росла неколько быстрее, чем при Диасе, – на 5 % в год. Производство сахара с 1920-го по 1930 год увеличилось с 118 до 216 тысяч тонн, цемента – с 45 тысяч тонн до 227, стали – с 43 тысяч тонн до 103. И все же, как и при диктатуре Диаса, ключевым секторами мексиканской экономики оставались торговля и услуги.
Благодаря вниманию, которое правительство сонорцев уделяло модернизации железных дорог, объем траспортных перевозок возрастал в 20-е примерно на 7 % ежегодно.
В первый год пребывания у власти Обрегона до невиданных высот вырос мексиканский экспорт. Сказывалась неплохая послевоенная мировая конъюнктура с высоким спросом на сырье. Особенно впечатляет рост внешней торговли по сравнению со временами гражданской войны. Если в 1916 году Мексика вывезла товаров на 20,4 миллиона долларов (в 1910-1911 годах – на 129,4), то в 1920 году – на 425 миллионов долларов. Правда, повторить этот рекорд не удалось – стали падать мировые цены на сырье, главным образом на нефть. В 1921 году экспорт уже сократился до 376 миллионов долларов, в 1922-м – до 314, а в 1923-м – до 276 миллионов.
Негативная динамика экспорта не позволяла наращивать импорт, в том числе и крайне необходимых для индустриализации страны инвестиционных товаров, на которые приходилось примерно 27 % мексиканского импорта в 1925-1929 годах. Если при Каррансе в 1918 году страна ввезла товаров на 152 миллиона долларов, то в 1921 году – уже только на 147 (в 1910 году – на 99 миллионов). В 1921 году импорт вырос до 242 миллионов долларов, но лишь для того, чтобы упасть в следующем году до 151. В 1923 году объем импорта в целом не изменился.
Таким образом, Обрегону удалось стабилизировать положение в экономике, но резкого рывка или даже ускорения экономического роста в сравнении с предреволюционным временем не наблюдалось.
Но экономическая стабилизация все же давала шанс на стабилизацию политическую.
Итак, политическая стабилизация в Мексике стала основной целью политики правительства Обрегона. Сердцевиной этой стабилизации было занятие ключевых постов на федеральном уровне выходцами из Соноры и соседних северных штатов. В период президентства Обрегона 60 % всех важнейших должностей принадлежало северянам, в том числе 35 % – сонорцам. При этом 60 % высших чиновников были военными.[213] Основным критерием для замещения любого более или менее видного поста служила личная преданность кандидата сонорской тройке (Обрегону, де ла Уэрте и Кальесу).
Ввиду отсутствия в стране полноценной и постоянной партийной системы ключевым политическим фактором Мексики, как неоднократно упоминалось, была армия.[214] Так как регулярную федеральную армию Карранса полностью ликвидировал в 1914 году, новая армия Мексики была регулярной только по названию. Она состояла из отрядов, преданных исключительно своим командирам, которые вели их через войны и революции. Некоторые солдаты успевали за время гражданской войны послужить в трех-четырех «армиях» с прямо противоположными политическими лозунгами. Критерием успешности того или иного командира были уровень зарплаты и военной добычи в его частях (исключением из правила являлась сапатистская Освободительная армия Юга). Солдаты «правительственных» войск часто именовали себя не военнослужащими того или иного батальона или полка, а «людьми дона Луиса» или «дона Антонио», по имени своих командиров. За десять лет в Мексике образовалась прослойка из десятков тысяч людей, не желавших работать и привыкших добывать себе пропитание с винтовкой в руках.