Судьбу Вильи решила его страсть к автомобилям. Он пристрастился ездить за рулем и часто выезжал за пределы асиенды без сильной охраны (много бойцов в легковой машине не помещалось). 10 июля 1923 года Вилья с сопровождением в шесть человек отправился на машине в город Парраль, где жила одна из его жен (он ухитрился заключить одновременно несколько браков). Он не знал, что на перекрестке улиц Бенио Хуареса и Габино Барреда, где машина поворачивала и замедляла ход, в него уже целились убийцы. Но, на счастье Вильи, в это время на улице было много школьников, и покушение не состоялось. Вилья чувствовал себя в Паррале спокойно, так как считал командующего местным гарнизоном своим другом. Между тем Феликс Лара отвел весь гарнизон на репетицию парада по случаю приближавшегося Дня независимости Мексики в соседний городок Матурана. Вилье следовало насторожиться уже поэтому: кривые улочки Матурана абсолютно не годились для строевых экзерциций. Парраль был в этом смысле куда более подходящим местом. Зато Лара отрядил несколько лучших стрелков своего гарнизона на помощь покушавшимся.
20 июля Вилья в хорошем настроении возвращался домой. Настроение еще больше улучшилось, когда стоявший на перекрестке человек поднял руку и крикнул: «Вива Вилья!»[345] На самом деле это был сигнал, по которому 12 убийц прицелились. Вилья был убит сразу, в него попали девять пуль (по другим данным – 13). Покушавшиеся никуда не спешили. Добив всех спутников Вильи, кроме одного, которому удалось скрыться, они выкурили по сигарете и, не торопясь, направились к ожидавшим их лошадям.
Как только власти узнали об убийстве Вильи, было немедленно перерезано телеграфное сообщение между асиендой «Канутильо» и внешним миром. Войска получили приказ захватить асиенду Лара не предпринял никаких мер для поиска и задержания убийц.
Машина Вильи после покушения
Неудивительно, что большинство депутатов мексиканского Конгресса, особенно кооперативисты, не сомневались в причастности правительства к смерти Вильи.[346] Военная разведка США докладывала, что так же считают и большинство генералов армии. Американские спецслужбы сообщали на родину и еще более интересную версию: якобы убийство Вильи было одним из условий признания США правительства Обрегона. Ходили слухи, что, узнав о смерти Вильи, Кальес сказал, что одно из главных условий американцев выполнено.
Посланная в Парраль специальная комиссия мексиканского парламента установила, что местные власти не сделали ничего для поимки убийц. Вдобавок они всячески препятствовали работе самой комиссии. Та же, состоявшая из депутатов от Национальной кооперативистской партии, фактически прямо обвинила правительство в организации убийства Панчо Вильи. 2 августа 1923 года на сессии Конгресса члены комиссии прозрачно намекнули, что покушение организовал Кальес. Обстановка в стране накалялась. Депутат Конгресса Эмилио Гандарилья опубликовал письмо Саласа Баррасы Кальесу, из которого можно было понять, что именно Кальес был инициатором убийства Вильи.[347] И тут, через две недели после покушения, Салас Барраса неожиданно признался в печати, что организовал убийство Вильи на свой страх и риск. Текст признания Барраса предварительно согласовал с Кальесом и Обрегоном.
Правительство даже не потрудилось задержать признавшегося киллера, и арестовали Баррасу только когда стало известно, что он готовится бежать в США. Суд приговорил организатора покушения к 20 годам, но уже в конце 1923 года он был амнистирован и повышен в звании за участие в подавлении мятежа де ла Уэрты. Кстати, на стороне мятежников выступил брат Вильи Иполито. Однако он не имел и сотой доли того авторитета, каким обладал его погибший брат, поэтому большого отряда не собрал. Когда Иполито и 40 его бойцов все-таки смогли окружить Саласа Баррасу с шестью его солдатами, те не только отбились, но и обратили нападавших в бегство. Не сумев отомстить за смерть брата, Иполито сдался властям и позднее эмигрировал в США. Если бы к выступлению де ла Уэрты примкнул сам Вилья, вполне возможно, Обрегон не смог бы удержать власть.
В преддверии выборов Обрегон убрал с политической арены и из жизни не только Вилью. Еще 15 декабря 1920 года, через две недели после своего назначения, якобы от скоротечной болезни желудка умер военный министр первого правительства Обрегона генерал Бенджамен Хилл. Он вырос в Соноре, хотя родился в соседнем штате Синалоа, и имел очень сильные позиции среди индейцев яки, которые считались лучшими воинами страны. Именно Хилл привлек своего дядю Альваро Обрегона к политической деятельности против диктатуры Диаса. Он, по сути, и организовал восстание против Каррансы в центральной Мексике и привлек на сторону Обрегона сапатистов. После бегства Каррансы Хилл возглавил гарнизон в Мехико и фактически выдавил из столицы Пабло Гонсалеса.
В столице все считали, что Хилл отравлен, так как ему стало плохо после ужина. Он не успел выехать на лечение в Лос-Анджелес. Правда, американские газеты писали, что генерал болел уже несколько дней и не поднимался с постели.[348] Но умер он после неудачно проведенной хирургической операции.
В 1924 году этот человек был бы одним из основных претендентов на пост президента. К тому же, в отличие от гражданского политика де ла Уэрты, генерал Хилл по популярности в армии соперничал с самим Обрегоном и превосходил Кальеса. Ходили упорные слухи, что проводившие вскрытие тела врачи обнаружили в желудке следы мышьяка. В похоронах Хилла приняли участие тысячи жителей Мехико. Организатором убийства многие считали Кальеса.
В 1922 году в ловушку попал один из самых лучших генералов времен Каррансы Мургуя. Он не смирился с режимом Обрегона и, живя в эмиграции в США, активно готовился к вооруженной борьбе против мексиканских властей. Мургуя пересек границу с небольшим отрядом в 30 человек, однако притока добровольцев, который ему обещали, не произошло. Он скрывался в церкви, но был выдан властям и расстрелян по приговору военного трибунала. Примечательно, что Вилья знал, где искать былого непримиримого противника, но не донес на него. А, узнав о расстреле Мургуи, произнес: «Он был солдатом революции».
Таким образом, после убийства Вильи у Кальеса остался один серьезный оппонент в борьбе за президентское кресло – де ла Уэрта. Правительственная печать при поддержке КРОМ пытались представить его контрреволюционером и ставленником реакции. Совсем уж нелепо звучали слова о том, что кандидатура бывшего временного президента выгодна американским нефтяным компаниям. Те были вполне удовлетворены «соглашениями Букарели», а де ла Уэрта как раз резко их осудил.
Обрегон в ответ организовал кампанию против де ла Уэрты, которого стали обвинять в растрате 10 миллионов песо и в присвоении средств, направленных на погашение внешнего долга. В свою очередь, де ла Уэрта обвинял режим Обрегона в тотальной коррумпированности. Борьба де ла Уэрты в союзе с кооперативистами против тандема Обрегон – Кальес приобретала все более острый характер.
10 сентября 1923 года Обрегон выступал перед Конгрессом с очередным отчетом о положении дел в стране. Председатель нижней палаты и лидер кооперативистов Прието Лауренс в своем предписанном Конституцией ответном комментарии[349] недвусмысленно предупредил главу государства, что стабильность в стране зависит от того, обеспечит ли Обрегон свободные выборы – «священный принцип» революции.[350] После этого правительство начало активно сманивать депутатов-кооперативистов в лагерь Кальеса, и к концу сентября Конгресс раскололся на две почти равные части, хотя кооперативисты все еще контролировали основные парламентские комиссии[351].
В рабочем движения также не было единодушия по вопросу о поддержке того или иного кандидата. Конечно, Кальес вовсю использовал левую риторику, именуя себя социалистом и пролетарием. На митингах он говорил, что его приход к власти станет началом мирной социальной революции. Но одновременно Кальес решительно отвергал все обвинения в «большевизме», так же как и Обрегон, выступал за привлечение в страну «честного» иностранного капитала и обещал поддерживать «капиталистическую инициативу».
Естественно, КРОМ поддержал креатуру Обрегона. На состоявшемся в сентябре 1923 года съезде Лабористской партии Кальес был официально выдвинут кандидатом в президенты. После съезда все функционеры КРОМ ушли с государственных должностей, чтобы вести избирательную кампанию Кальеса. Затем Кальес стал кандидатом целого партийного блока под названием Конфедерация революционных партий, в который помимо лабористов вошли аграристы и мелкие социалистические партии местного уровня. На своем 5-м конгрессе в сентябре 1923 года КРОМ даже фактически поменял программу, провозгласив лозунг «революционного национализма». Отныне рабочее движение должно было признать второстепенными классовые интересы и сосредоточиться на решении проблем общенационального характера. Одновременно КРОМ противопоставлял свою «национальную идентичность» коммунистам, которыми якобы управляет «русское правительство».
Но, видимо, русское правительство управляло мексиканскими коммунистами плохо, так как компартия в своем манифесте от 9 сентября 1923 года так и не смогла определиться в своих симпатиях. Первоначально коммунисты склонялись к поддержке де ла Уэрты, но затем под влиянием сообщений с мест о поддержке рабочими Кальеса выступили в поддержку последнего. Это причудливым образом сочеталось с критикой «реакционного» правительства Обрегона. Компартия не обманывались насчет «социализма Кальеса», справедливо считая его мелкобуржуазным политиком «националистического типа».[352]