Потерпев сокрушительные поражения от Обрегона, в конце 1915 года Вилья со всей армией (около 18 тысяч бойцов) вошел в Сонору, чтобы при поддержке Майторены полностью овладеть штатом. 10 ноября 1915 года Вилья заявил корреспонденту из США, что будет драться с Кальесом за Агуа-Приету так, как не дрался еще никогда. На вопрос корреспондента, сколько у него пушек, последовал ответ – когда они зазвучат, вы их сможете сосчитать.[400]
Плутарко Кальес
У Кальеса было примерно в четыре раза меньше солдат, чем у Вильи, но он со свойственной ему тщательностью блестяще укрепил город. Агуа-Приету опоясывали ряды траншей и колючей проволоки, а на самых уязвимых для кавалерии местах были расположены пулеметные гнезда. Собственно, ту же тактику – спокойно дождаться кавалерийской атаки и нанести нападавшим невосполнимые потери пулеметным огнем – в апреле 1915 года успешно применил Обрегон в битве при Селайе, первом крупном поражении Вильи. Однако при Агуа-Приете соотношение мощи было совсем другим, чем при Селайе, где противники имели примерное равенство сил. Тем не менее атаки Вильи захлебнулись в пулеметном огне и проволочных заграждениях Кальеса – были убиты более двухсот вильистов. Впрочем, решающую роль в поражении Вильи сыграли свежие подкрепления, которые Обрегон перебросил в осажденную Агуа-Приету через территорию США.
После своего поражения при Агуа-Приете Вилья был вынужден распустить свою армию и перейти к партизанской войне. С тех пор он ненавидел Кальеса и американцев, которые помешали ему стать лидером страны. Кальес платил Вилье той же монетой и в 1923 году организовал его убийство. Смерть помешала Вилье заключить союз с де ла Уэртой в 1923–1924 годах. Возможно, останься Вилья жив, Кальес никогда не стал бы президентом Мексики.
Как уже упоминалось, Кальес занимал до 1919 года пост губернатора Соноры, где провел радикальные социально-экономические преобразования. В 1924 году, после избрания на пост президента, он намеревался повторить свои сонорские эксперименты в национальном масштабе. В отличие от Обрегона, бизнесмена по натуре, Кальес являлся политиком в самом полном смысле этого слова: у него была великая цель – сделать Мексику прогрессивной процветающей страной, и ни на какие компромиссы с врагами этой цели он идти не собирался. Если времена Обрегона Кальес считал периодом политической стабилизации революционного режима, то свое президентство он был намерен посвятить экономическому рывку страны. Все социальные реформы должны были быть подчинены этой цели.
Кальес был человеком гораздо более принципиальным, чем Обрегон, и менее склонным к компромиссам. Хорошо знавший Кальеса депутат Конгресса от кооперативистов Мартин Луис Гусман описал его в своем романе «Тень каудильо» под именем Иларио Хименеса.[401] «Хименеса считали фарисеем и лицемером, а на самом деле это был человек честный и прямой… Лицо не внушало доверия, но если посмотреть на Хименеса сзади, бросалась в глаза хорошо развитая мускулатура, сильные подвижные конечности, – во всей фигуре чувствовались уверенность в себе и способность точно и энергично доводить до конца любой замысел. И именно это, а не угрюмая подозрительность, которая читалась в его мрачной физиономии, было в нем главным, ибо соответствовало сущности его характера: непреклонной воле, практичному и туповатому уму, уравновешенному и глубоко запрятанному темпераменту, нечувствительному к уколам и угрызениям совести, которые могут сбить с намеченного пути».[402]
Формально Кальес был избран на пост президента как кандидат от Лабористской партии. Однако советский полпред Пестковский справедливо отмечал: «Кайес официально является ставленником так называемых лабористов (партии труда)… или, вернее, лабористы являются его агентами».[403] Действительно, Кальес просто использовал лабористов для контроля над рабочим движением, так же как использовал аграристов для контроля над крестьянами. Это не значит, что Кальес был столь же беспринципен в политике, как Обрегон. Напротив, новый президент действительно сочувствовал угнетенным классам и стремился улучшить их жизнь. Но он считал, что сами эти классы не знают, чего хотят, поэтому должны довериться ему как человеку, выстрадавшему всей своей жизнью мечту о новой, прогрессивной Мексике.
После избрания на пост президента бывший учитель Кальес в августе 1924 года с семьей отправился в Европу, чтобы поучиться в самых цивилизованных странах тому, как организована там социальная и экономическая жизнь. Особенно Кальеса интересовало положение в сельском хозяйстве с упором на кооперацию в этой отрасли – ведь Мексика была преимущественно аграрной страной. Больше всего его привлекала Германия, поскольку Кальес, как и де ла Уэрта, разделял идеи германской социал-демократии: мирное завоевание рабочими экономического господства через демократизацию экономики и развитие коллективных форм собственности, особенно кооперативов. Согласно этой теории социализм мог постепенно вызреть внутри капитализма эволюционным путем (без кровавых революций, как в России) и вытеснить капитализм на свалку истории.
Кальес с президентом Германии Эбертом
Кальеса ждали в Европе. Ведь его победа на президентских выборах в Мексике – победа «пролетарского» кандидата – означала, по мнению лидера немецких социал-демократов Каутского, взятие рабочим классом Мексики государственной власти мирным путем. Такой же точки зрения придерживались испанские социалисты и британские лейбористы.
Германский президент, социал-демократ Эберт устроил Кальесу торжественный прием, хотя тот еще не вступил в должность президента и находился в Европе как частное лицо. Кальес очень внимательно изучал немецкий опыт, особенно в части организации прогрессивных форм сельского хозяйства. Он отдал указания перевести для себя, в частности, материалы на следующие темы: «Преобразование земельных поместий в Пруссии с целью их более эффективной эксплуатации» («красная» Пруссия, крупнейшая из земель Германии, была бастионом немецких социал-демократов), «Надомная работа для крестьянок Пруссии», «Сельскохозяйственные кооперативы и агарный кредит в Европе» (в этом смысле Кальес особенно интересовался сетью кооперативных банков «Райффайзен»).[404]
Со свойственной ему дотошностью Кальес просил перевести на испанский не только общие рассуждения на каждую из интересовавших его тем, но и все нормативные документы, касающиеся, например, организации кооперативов. Позднее он с энтузиазмом, хотя и с ограниченным успехом, будет внедрять в Мексике немецкий кооперативный опыт. В Гамбурге, городе, связывавшем Германию с внешним миром, Кальес пригласил всех (включая евреев), кто хочет получить землю, приезжать в Мексику. В этом отношении философия Кальеса нисколько не отличалась от взглядов диктатора Диаса, который считал мексиканских крестьян-индейцев отсталой расой, не способной к ведению эффективного сельского хозяйства.
В конце августа 1924 года Кальес в Германии дал интервью советским журналистам (опубликовавшие его 29 августа «Известия» ошибочно назвали генерала кандидатом в президенты). «Во время беседы Кальес неоднократно подчеркивал, что социальная борьба обоих народов во многом аналогична», – сообщали «Известия». Кальес отметил «огромный всеобщий интерес мексиканского народа к народам СССР, тем более что многие вопросы СССР имеют большое значение также и для Мексики». «Мексиканский народ постоянно стремился понять тот колоссальный переворот, который произошел в социальной и экономической жизни СССР».[405] В заключение интервью Кальес сказал, что не исключает возможности визита СССР уже в ходе своего нынешнего европейского турне.
15 августа 1924 года советский полпред в Берлине Крестинский сообщал Чичерину, что Кальес 19 августа приезжает в Гамбург «и из Гамбурга направится, по всей вероятности, в Москву, так как СССР его чрезвычайно интересует». Целью поездки является «ознакомление с постановкой у нас сельского хозяйства и железнодорожного дела, а также выяснение возможности покупки в России шпал для мексиканских железных дорог». Мексиканский посланник в Берлине уже запросил для Кальеса и его спутников визы. «Визу я, конечно, дал».[406] Крестинский собирался дать в честь Кальеса прием в советском полпредстве, чтобы мексиканский президент почувствовал прекрасное отношение к нему Москвы.
Получив сообщение Крестинского, Чичерин, похоже, сначала даже не поверил в серьезность намерений Кальеса: в те годы в «большевистскую» Москву официальные лица такого уровня не ездили. «Правда ли, что он собирается в Москву? Развивать связи с этим полурабочим левым правительством очень полезно», – писал Чичерин Крестинскому 27 августа 1924 года.[407]
После письма Чичерина Крестинский немедленно посетил Кальеса в санатории в фешенебельном берлинском районе Груневальд, где тот лечился под наблюдением светил немецкой медицины, поскольку у него болела нога после осады Нако. Когда Крестинский официально пригласил Кальеса посетить СССР, тот ответил уклончиво: мол, 15 октября уже надо уезжать из Европы, перед этим необходимо побывать во Франции, а он еще не знает, когда окончится курс лечения.[408] У Крестинского сложилось впечатление, что Кальес ждал более торжественного приглашения, например, официального письма «советского президента» Калинина. Однако полпред продолжал уговаривать: достаточно и десяти дней, чтобы поездом съездить из Берлина в Москву[409] и обратно, причем три дня можно спокойно провести в СССР. Предлагал Крестинский и такой маршрут: морем до Ленинграда, оттуда в Москву, обратно в Европу по железной дороге. Кальес заинтересовался и послал за картой, но Крестинский со своими сотрудниками, не дожидаясь карты, прямо на столе (беседа проходила в саду санатория) «наскоро начертили план поездки».