ей соглашательской позиции КРОМ не имел никакого влияния на самых сознательных и хорошо организованных рабочих Мексики – железнодорожников и нефтяников. Сильно ослабли его позиции и среди текстильщиков, которые на момент основания КРОМ были главной социальной базой профцентра. Среди членов КРОМ преобладали рабочие госпредприятий (типографий и арсенала), госслужащие, портовые рабочие Веракруса и Юкатана, работники театров, официанты, тореадоры, уличные торговцы, глашатаи. В КРОМ состоял даже союз проституток Мехико. 60 % членов были сельскохозяйственными рабочими, за которых велась борьба с аграристами. Формально на 1926 год в КРОМ входили 75 федераций и 1000 синдикатов. Однако во всех мексиканских профсоюзах членство было формальным, а взносы, если они вообще платились, собирались крайне нерегулярно.
Многие профсоюзы вступали в КРОМ потому, что при Кальесе только его забастовки признавались законными. При таком раскладе в более чем 90 % случаев государственные арбитры принимали решения в пользу рабочих. Были утверждены к тому же законодательные нормы, по которым на предприятии фактически запрещалось существование «профсоюзов меньшинства», то есть независимых организаций, не входящих в КРОМ. В таких случаях вести переговоры с предпринимателями имел право только «профсоюз большинства».
КРОМ по-прежнему занимал ярую антикоммунистическую позицию, в то время как его «рабочий атташе» в Москве Мартинес якобы вел переговоры о присоединении КРОМ к Профинтерну. Моронес считал коммунистическую идеологию чуждой мексиканскому национальному характеру и подчеркивал, что мексиканский пролетариат получит от «рабочего» правительства Кальеса гораздо больше социальных благ, чем русские с их кровавыми революциями. «Комитет действия» КРОМ (никакой внутренней демократии в этом профсоюзе не было) указал на необходимость выявления и исключения всех членов компартии. Пестковский писал в Москву: «В репрессиях против коммунистов активное участие принимают лабористы, выбрасывая коммунистов из союзов и лишая их заработка».[433]
Именно верхушка КРОМ в лице Моронеса и Тревиньо всячески подталкивала Кальеса к разрыву отношений с СССР. И причиной тому была отнюдь не «большевистская пропаганда» советского полпредства (при его мизерных штатах и бедственном финансовом положении говорить об этом просто смешно).[434] С 1925 года наблюдались резкое падение авторитета КРОМ и рост влияния коммунистов на профсоюзное движение. Конечно, Моронесу было легче списать отсутствие авторитета в массах на происки Кремля. Пестковский прекрасно это понимал: «Дальнейшие уступки американскому капиталу уменьшают влияние лабористов, усиливая коммунистов и независимых».[435]
При этом сам Пестковский старался максимально наладить отношения с КРОМ, понимая, что рядовые массы членов этой конфедерации не разделяют дремучего антисоветизма верхушки. 10 мая 1925 года полпреда посетил советник Моронеса поляк Йозеф Ретингер.[436] Его Пестковский совершенно справедливо определил в отчете в Москву как «тип политического авантюриста».[437] Ретингер сообщил, что Моронес якобы очень обижен, что его в 1922 году не пустили в СССР. (Мы помним, что на самом деле лидеру КРОМ в обычном порядке выдали визовые анкеты и больше он в советском полпредстве в Берлине не появлялся.) Кроме того, по словам Ретингера, Моронес был убежден, что целью советского полпредства является «разрушение» КРОМ, тем не менее очень дружественно настроен по отношению к СССР и готов установить отношения с советскими профсоюзами. Пестковский немедленно согласился с идеей отправить в СССР делегацию КРОМ. И здесь Ретингер открыл главную цель своего визита. От имени Моронеса он попросил Пестковского дать «директиву» Коммунистической партии Мексике, чтобы она прекратила в своих изданиях «нападки» на Моронеса и Кальеса.[438]
Советский полпред сразу почуял ловушку: если бы он дал согласие, то у Моронеса было бы железное и желанное доказательство, что мексиканская компартия является марионеткой Кремля. Поэтому Пестковский ответил, что представляет советское правительство, а не Коминтерн, «и поэтому никаких директив здешней компартии давать» не может.[439] Ретингер не унимался и предложил организовать встречу Пестковского и Моронеса, чтобы установить «более дружественную личную связь». Похоже, он думал, что собеседник откажется, чем даст Моронесу возможность привести Кальесу лишнее доказательство враждебности советского полпреда к КРОМ. Но Пестковский поймал Ретингера на слове и предложил, чтобы Моронес зашел к нему или встретился с ним в нейтральном месте.
15 мая Ретингер по телефону сказал заместителю Пестковского Хайкису, что Моронес согласен на встречу. Лидера КРОМ пригласили явиться в полпредство в час того же дня. Но пришел опять один Ретингер, заявивший, что Хайкис неправильно понял: речь шла только об его визите. Ретингер пригласил Пестковского в министерство Моронеса. Видимо, лидер КРОМ, несмотря на свои заверения в дружбе к СССР, все же не желал появляться в советском полпредстве. Пестковский идти на поклон к Моронесу отказался. Тогда Ретингер сообщил о предстоящей высылке из Мексики иностранных (прежде всего американских) коммунистов, в частности, Бертрама Вольфа.[440] Теперь стала ясна вся комбинация крайне самолюбивого и тщеславного Моронеса: советский полпред приходит к нему в министерство, а на следующий день из страны высылают видных коммунистов. Таким образом, лидер КРОМ ясно показывает мексиканским коммунистам: Пестковский и СССР в целом – «бумажные тигры» и никак не помогут своим собратьям по идеологии в трудную минуту.
Весьма интересен с точки зрения взаимоотношений Моронеса и СССР визит в Мексику в мае-июне 1925 года делегации бакинских рабочих-нефтяников. Щеголявший своей доступностью «рабочий министр» немедленно пригласил русских пролетариев к себе в министерство. Один из гостей, Мордовин спросил: «Мы очень рады, товарищ министр, что здесь существует правительство, именующееся рабочим. Но мы все-таки видим, что банки и другие предприятия все еще в руках капиталистов. Какие у вас планы насчет этого?» «В ответ на это, – писал Пестковский, – Моронес разразился длинной декларацией в том духе, что мексиканские рабочие по своему чувству являются крайними революционерами, жаждут отнять все у капиталистов и совершить социальную революцию, но рассудок должен господствовать над чувством. А рассудок говорит нам, что в тех условиях, в которых сейчас находится Мексика, этого еще сделать нельзя. Но мы помним нашу конечную цель и постпенно к ней приближаемся. Затем Моронес изливал свои чувства по отношению к СССР, заявляя, что он и его организация считают Советскую Россию конструктивным элементом не только у себя дома, но и в других странах»[441].
Не лишним будет вновь процитировать роман Гусмана «Тень каудильо», где Моронес выведен под именем Рикальдо, ибо это описание ясно показывает, с каким человеком приходилось иметь дело советскому полпреду. «Рикальдо был человек умный, но неприятный и чрезвычайно уродливый. Асиметричные глаза глядели тускло; голова как бы непрестанно подвергалась насильственному сжатию с двух сторон: на черепе была сбоку вмятина, и наискосок, сответственно ей, выпирал искривленный подбородок, образуя огромную мясистую складку; вялые, почти паралитические веки усугубляли уродство лица. Не менее уродливо было и крупное, массивное тело, также все перекошенное».[442] За Моронесом закрепилась кличка Муссолини, в том числе и за внешнее сходство с итальянским дуче. Сменившая Пестковского на посту полпреда Коллонтай называла Моронеса в донесениях в Москву человеком «с душком фашизма».
Реальным противовесом КРОМ в рабочем движении Мексики в 1925-1926 годах оставалась анархо-синдикалистская ВКТ, которая по-прежнему активно критиковала любое правительство Мексики как «реакционное» и отказывалась от участия рабочих в политике. ВКТ часто проводила забастовки ради забастовок, чем давала повод правительству упрекать все рабочее движение в экстремизме. Анархо-синдикалисты были еще более рьяными антикоммунистами, чем КРОМ, и обвиняли СССР в предательстве идеалов мировой революции и преследовании их собратьев-анархистов в Советском Союзе.
Правда, при этом большинство членов ВКТ искренне считали себя коммунистами и очень тепло относились к СССР. Некоторые отраслевые профсоюзы ВКТ даже возглавляли члены компартии.
В 1922–1926 годах ВКТ находилась на пике своего влияния, что объяснялось только непопулярным среди рабочих соглашательством КРОМ. В 1926 году профцентр насчитывал 108 синдикатов, 73 союза. 13 групп, 9 федераций и 4 аграрных сообщества. В наметившемся конфликте КРОМ с аграристами (кромовцы сами хотели организовывать сельскохозяйственных рабочих) анархисты на своем 4-м съезде 4–10 мая 1925 года поддержали последних. 5-й съезд ВКТ в июле 1925 года также уделил основное внимание аграрным проблемам. Пестковский совершенно правильно сообщал в Москву, что анархисты «благодаря казенщине официальных рабочих организаций» пользуются известным влиянием в нескольких профсоюзах (деревообделочников, текстильщиков, портовиков). «Лидеры этого движения совершенно испорчены. Своим влиянием на рабочих они пользуются для политической карьеры и занимают правительственные посты. Они очень часто избегают конфликтов с правительством».[443] «Лидеры по существу ничем не отличаются от лабористов и являются такими же платными агентами правительства… ярыми противниками коммунистов и советской власти».