ВКТ и КРОМ находились в состоянии перманентной борьбы, где с обеих сторон использовались не только мирные средства. Правда, прибегал к ним все же в основном КРОМ. Когда в 1925 году кромисты попытались ликвидировать входивший в ВКТ профсоюз текстильщиков в пригороде Мехико Сан-Анхель-Контрерас, дело дошло до уличных сражений с убитыми и ранеными. На стороне КРОМ оказались предприниматели, объявившие локаут, и полиция, силой подавлявшая забастовку ВКТ.[445] Во время празднования 1 мая 1925 года снайпер убил активистку КРОМ, и кромисты немедленно обвинили в убийстве анархистов. В свою очередь, Моронес имел в Мексике характерное прозвище Матон («matón» по-испански означает «головорез»). Пестковский сообщал в Москву: «Вообще убийства и похищения остались еще до сих пор одним из главных и самых распространенных средств политической борьбы в Мексике».[446]
Третьей обособленной группой мексиканского рабочего движения был ряд независимых сильных профсоюзов, прежде всего самый массовый отраслевой профсоюз Мексики, насчитывавший примерно 50 тысяч членов, – железнодорожники. Независимыми (не входившими ни в КРОМ, ни в ВКТ) являлись также профсоюзы нефтяников и деревообделочников. Пестковский писал: «…в среде этих союзов в последнее время отмечено усиление коммунистического вляиния и не исключена возможность перехода в ближайшем будущем этих союзов под руководство коммунистов. В последнее время делаются попытки объединить все независимые союзы в одну конфедерацию для противовеса КРОМ».[447]
Профсоюз железнодорожников вызывал особую ненависть КРОМ и Каль еса. Технократ Кальес видел причину убыточности железных дорог в раздутых штатах и высоком жалованьи железнодорожников.[448] Поэтому он хотел резко сократить штат государственных мексиканских железных дорог и урезать зарплату оставшимся работникам. Отраслевой профсоюз был против – не помогло даже образование в 1925 году под эгидой КРОМ мгновенно признанного государством альтернативного профсоюза железнодорожников (Federación Nacional de Ferrocarrileros). Подавляющее большинство рабочих и служащих остались в независимом профцентре (Confederacion de Sociedades des Ferrocarrileros). Пестковский писал в 1925 году в Москву: «Следует отметить назревший сейчас конфликт между железнодорожниками и правительством. Ввиду убыточности железных дорог правительство предложило сократить жалованье железнодорожникам (они оплачиваются лучше других категорий мексиканских рабочих) и сократить штаты. В противном случае правительство угрожает денационализацией[449] дорог с возвращением их прежним акционерам. Союз соглашается на сокращение жалованья, но воспротивляется сокращению штатов и денационализации».[450]
В отчете в Москву летом 1925 года Пестковский говорил: «В данный момент правительство идет на уничтожение железнодорожного союза. Пользуясь тем, что железные дороги национализированы, оно объявило железнодорожников государственными служащими и взяло с них присягу «на верность правительству». Затем решило рассчитать в «целях экономии» около 20 % рабочих и служащих. Лидеры железнодорожного союза до сих пор торгуются с правительством об отмене этого распоряжения, а массы железнодорожников готовятся к всеобщей забастовке».[451]
Союз железнодорожников, вероятно, вступил бы в компартию Мексики, но она в организационном отношении значительно уступала ему самому. Советский полпред отмечал: «Коммунистическая партия обладает весьма слабой организацией… имеет свои отделения почти во всех крупных промышленных центрах, но численный состав их весьма низок (средняя численность отделений – от 20 до 50 членов). Следуя общей мексиканской практике, члены Партии не платят регулярных взносов».[452] Пестковский верно уловил суть дела – по образцу США все мексиканские партии того времени представляли собой предвыборные политические клубы, которые активизировались только во время выборов для продвижения своего кандидата на какой-либо пост в Мехико или своем штате. В обмен «активисты» партий ждали лакомого государственного поста. Ясно, что коммунисты в эту политическую традицию Мексики не вписывались, поэтому и численность партии была небольшой.
«Преимуществом коммунистического движения является то обстоятельство, что оно имеет постоянный печатный орган («Эль Мачете», еженедельник, распространяющийся в количестве около 6000 экземпляров). Финансовое положение этого органа печальное, так как на практике подписка не существует, а распространяется орган членами партии путем ручной продажи. Основной слабостью Коммунистической партии является отсутствие сплоченного ядра сознательных и последовательных коммунистов. Вся работа в центре держится на нескольких преданных товарищах».[453]
Мексиканский художник-коммунист Диего Ривера
Компартия была, пожалуй, более популярна среди крестьян и интеллигенции, чем среди задавленных и запуганных КРОМ рабочих. Благодаря настойчивости мексиканского художника-муралиста Давида Альфаро Сикейроса (в годы революции дослужившегося до полковника при штабе генерала-каррансиста и бывшего рабочего Мануэля Дьегеса) и при поддержке другого великого мастера национальной мексиканской живописи Диего Риверы был создан своего рода профсоюз деятелей искусства – Синдикат революционных живописцев, скульпторов и технических работников[454]. Эмблемой его были серп и молот. Сикейрос часто ставил эту эмблему вместо фамилий художников на монументальных фресках участников синдиката в Мехико. В манифесте союза, учредительное собрание которого без всякого содействия Коминтерна или Москвы прошло на квартире Диего Риверы, говорилось: «Мы на стороне тех, кто требует уничтожения старого жестокого строя, при котором ты, крестьянин, производишь продукты, попадающие в брюхо надсмотрщиков и политиканов, а сам умираешь с голоду; при котором ты, рабочий, приводишь в движение фабрики, пускаешь в ход станки и создаешь своими руками комфорт для сутенеров и проституток, а сам валяешься на земле и мерзнешь; при котором ты, солдат-индеец, героически расстаешься с землей, на которой ты работаешь и которая дает тебе жизнь, и уходишь бороться за то, чтобы уничтожить нищету, веками давившую твой народ…»[455]
Именно революционные художники передали в распоряжение компартии свой орган «Эль Мачете», а заодно и сами вступили в ряды партии. Диего Ривера, ставший коммунистом в ноябре 1922 года, получил членский билет за номером 992.
Сама мексиканская компартия находилась на иделогическом перепутье и не всегда умела правильно сориентироваться в сложной внутриполитической обстановке в стране. Коммунистов в Мексике было немного (по разным данным, от 250 до 500 человек), но их авторитет среди независимых профсоюзов, особенно среди железнодорожников и нефтяников, и крестьянских лиг был очень высок, во многом благодаря идеологическому влиянию советского примера на мексиканских рабочих и крестьян.
Только в мае 1923 года на своем втором съезде компартия решила прекратить одобренный ей ранее лозунг бойкота выборов во все органы власти.[456] После провала мятежа де ла Уэрты коммунисты прекратили критиковать правительство Обрегона как реакционное. Тем более что в ноябре 1923 года из Москвы вернулся генеральный секретарь компартии Каррильо, который привез руководящее послание Коминтерна. В нем правительство Обрегона абсолютно точно квалифицировалось как мелкобуржуазное, и коммунистам предлагалось сотрудничать с ним в целях совместной борьбы против реакции, латифундистов и американского диктата.
Кальеса Коминтерн характеризовал как националистически ориентированного реформиста, который в принципе готов идти на большие уступки трудящимся, чем прагматик Обрегон. Однако вывод из этой оценки был довольно странным и не совсем верным: правительство Кальеса своей деятельностью раскроет массам всю утопичность реформизма (это в какой-то мере произошло), а тогда уже можно будет установить в Мексике настоящее рабоче-крестьянское правительство.[457] Каким образом это могла сделать малочисленная компартия, не уточнялось. Предполагалось, что своей активной работой коммунисты добьются отставки продажного руководства КРОМ, однако в условиях тотального диктата в организации группы Моронеса, опиравшейся на всю мощь госаппарата, это было невозможно.
Кальес был талантливым демагогом и со своей революционной фразеологией часто оказывался на словах еще левее коммунистов. Поэтому компартия никак не могла определиться в своей позиции по отношению к новому главе государства (его правительство определяли как «желтое», «полусоциалистическое»). Компартия не верила обещаниям Кальеса построить в Мексике социализм, и коммунисты отправили Кальесу открытое письмо с изложением своих основных требований, в случае удовлетворения которых они были готовы поддержать нового президента. Кальес ответил, что «в принципе» разделяет программу компартии. Поэтому на выборах 1924 года коммунисты призвали своих сторонников голосовать за Кальеса.
В апреле 1924 года Каррильо стал лидером партии, а в марте коммунисты наконец-то обзавелись собственным печатным органом – упоминавшейся выше газетой «Эль Мачете». Общий подъем левого движения в стране в 1924 году привел к вступлению в ряды компартии одного из авторов мексиканской Конституции 1917 года – сенатора Луиса Монсона. В законодательное собрание штата Веракрус был избран лидер железнодорожников штата коммунист Морено, а членом муниципалитета нефтяной столицы страны Тампико стал активный деятель профсоюза нефтяников коммунист Туррубьятес. Таким образом, коммунисты стали постепенно набирать позиции и во властных структурах Мексики.