Прежде всего, передав на учреждение нацбанка 42 миллиона песо из 57 имевшихся в наличии в 1925 году, правительство не только переложило деньги из одного кармана в другой, но и осталось без средств, в том числе и для погашения внешнего долга. Поэтому Международный банковский комитет по Мексике встретил появление нацбанка волной критики. Ведь в июне 1924 года Мексика объявила очередной мораторий на обслуживание внешнего долга, ссылаясь на тяжелое финансовое положение страны после подавления мятежа де ла Уэрты. Теперь получалось, что деньги в мексиканской казне все-таки были.
Пооностью провалились планы по привлечению в качестве акционеров нацбанка частных кредитных институтов (они могли приобрести 49 % акций). Для того чтобы получить статус банка, ассоциированного с Национальным, частные банки должны были поместить там на депозит 10 % своих активов. Только два частных банка купили в общей сложности 2 % акций, и обе эти сделки не носили экономического характера. В одном случае (с «Банко Лондрес де Мексико») правительство акциями нацбанка погасило свой долг перед этой кредитной организацией на сумму 1,3 миллиона песо. Другой банк (известный Кальесу не понаслышке «Банко де Сонора», когда-то арестовавший за долги управляемую будущим президентом мельницу) поместил свои депозиты в нацбанк по прямому указанию своих земляков, находившихся у власти. Причем сам нацбанк тоже поместил свои средства на депозит в сонорский банк, так что фактически никакого нового капитала не приобрел. Морин считал, что отказ частных банков сотрудничать с Национальным банком и участвовать в его капитале вызван их «ревностью». На самом деле частные банки и их клиенты просто не доверяли правительству. В 1928 году из 150 частных банков только пять сотрудничали с Нацбанком, то есть держали там депозиты.
Пестковский видел причину такого положения вещей в том, что почти все банки Мексики принадлежали иностранцам: «…здесь преобладает французский и испанский капитал, затем идут англичане, американцы, голландцы и немцы».[478]
Таким образом, попытка через нацбанк мобилизовать частные средства для подъема экономики провалилась. К тому же центральный банк из-за политики золотого стандарта при Кальесе так и не сумел превратиться в эмиссионный центр – то есть не мог выполнять свою основную функцию.
На фоне отсутствия интереса мексиканских предпринимателей к новому эмиссионному банку Кальес попытался мобилизовать деньги для этого учреждения не очень-то прогрессивным способом. Было резко сокращено количество государственных служащих, включая офицеров, а многим из тех, кто остался, подолгу задерживали выплату жалованья. Таким образом Кальесу удалось сэкономить 40 миллионов песо.
В то же время расходы правительства на содержание генералов, министров и депутатов, по мнению Пестковского, были «громадны». Депутаты Конгресса, отмечал советский полпред, получают около 1000 песо в месяц.[479] Странным было и то, что фактически находящаяся в состоянии банкротства страна содержала за границей много дипломатических представительств (21 из них – только на американском континенте). На самом деле, по установившейся мексиканской политической традиции, послами и посланниками назначали строптивых деятелей оппозиции. «Казнокрадство и непотизм процветают», – констатировал Пестковский.[480] «Картина ясна – Мексика кругом в долгу, главным образом, у Соединенных Штатов, процентов не платит. Ясно, что Соединенным Штатам не трудно закабалить ее окончательно».[481]
Как уже упоминалось, нацбанк мог эмитировать бумажные деньги, только если они были обеспечены имевшимся в его распоряжении золотом. Золото поступало в Мексику в основном в качестве платежа за экспортируемые страной товары. Как раз начиная с 1926 года американская экономика (на США приходилось 70 % внешней торговли Мексики) стала ощущать перегрев и сократила потребление мексиканского сырья. Это наряду с падением нефтедобычи привело к резкому сокращению золотого запаса Мексики, ибо импорт, который тоже оплачивался золотом, прекратить было нельзя.
Мексиканская банкнота в 5 песо
Внутри Мексики, как уже упоминалось, ходили серебряные монеты, которые правительство обменивало на золотые, – ведь формально мексиканский песо базировался на золотом паритете. Если приток золота сокращался, как в 1926–1927 годах, власти были вынуждены сокращать чеканку серебряных монет и выпуск бумажных денег, чтобы не допустить падения их стоимости относительно золотых. Так, в 1926 году было отчеканено серебряных монет на 29,4 миллиона песо, а в 1927 году – только на 5,6 миллиона. Золотых монет и в 1926-м, и в 1927-м правительство выпустило на 30 миллионов песо.
Итак, все кальесовские честолюбивые планы быстрого развития мексиканской экономики натолкнулись на уменьшение оборотных финансовых средств, и поэтому никакого роста, а тем более быстрого рывка не получилось. К тому же, согласно воззрениям окружения Кальеса, бюджет страны должен был быть всегда выровненным. Технократы, таким образом, сами загнали себя в угол.
В 1925 году 76 % денег в обращении приходилось в Мексике на монеты из драгоценных металлов, 23,7 % – на безналичные средства на счетах и только 0,3 % – на бумажные деньги Национального банка. Это соотношение не изменилось за все время президентства Кальеса. В 1928 году эти доли составили соответственно 75,1 %, 23,9 % и 0,4 %. С 1 сентября и до конца 1925 года Национальный банк выпустил банкнот на 3,2 миллиона песо, хотя по уставу мог выпустить на 113 миллионов. В следующем году было выпущено уже только 1,8 миллиона песо бумажных денег.
Единственное, чего удалось добиться Национальному банку, так это в два раза снизить процентную ставку по кредитам в стране (с 24 % до 12 % в 1928 году), потому что нацбанк сам выступал в качестве кредитной коммерческой организации.
Национальный банк так не смог оживить общую банковскую систему страны. Если в 1912 году активы мексиканских банков составили 450 миллионов песо, то в 1925 году они были на уровне примерно 34 % от этой суммы. В 1930 году эта цифра возросла до 61 %, то есть спустя двадцать лет после начала революции финансовая система страны была по размерам на треть меньше, чем в дореволюционную пору. Несмотря на это, при Обрегоне и Кальесе было основано много банков, чье общее количество в 1928 году превысило дореволюционный уровень на 40 %. Примечательно, что большинство «новых» банков основывали банкиры времен диктатуры Диаса.
В 1925 году Кальес отменил введенный при Диасе запрет на учреждение филиалов иностранных банков в стране, тем самым фактически признав, что местные капиталисты не спешат следовать призывам КРОМ к самоотверженному участию в реконструкции национальной экономики. Многие иностранные банки, в том числе «Канэдиан Бэнк оф Коммерс», «Джермен Бэнк оф Саут Америка», основали в Мексике свои филиалы. Однако американские банки в Мексику не торопились – они появились только в 1929-1930 годы, – а европейцам после начала кризиса 1929 года было уже не до заграничных инвестиций.
В 1923 году дефицит мексиканского федерального бюджета составил 83 миллиона песо. Вину свалили на де ла Уэрту, хотя дело было в падении сборов от экспорта из-за резкого сокращения американскими компаниями добычи нефти. В следующем году дефицит удалось уменьшить примерно до 10 миллионов, так как мексиканское правительство отказывалось обслуживать внешний долг. В первый год президентства Кальеса, главным образом из-за мирной обстановки в стране и начавшегося сокращения армии, удалось добиться профицита в 24 миллиона песо. Доходы правительства в этом году составили 322 миллиона песо, расходы – 298 миллионов. Однако уже в следующем году из-за спора с США по нефти и жесткой монетарной политики нацбанка в стране опять появился дефицитный бюджет – дефицит составил 16 миллионов песо (правительственные доходы сократились до 309 миллионов). Почти таким же – 15 миллионов – дефицит остался и в 1927 году. При этом Кальесу пришлось не наращивать государственные расходы на подъем экономики, а сокращать их (до 310 миллионов). Только в последний год своего президентства он смог сбалансировать бюджет и показать профицит в 12 миллионов песо. Но это было достигнуто новым снижением государственных расходов – до 288 миллионов песо (цифра, напоминающая последний год правления Обрегона: 277 миллионов).
Таким образом, Кальесу не удалось аккумулировать значительные средства для экономического рывка страны. И в этом была виновата именно его технократическая прогрессистская финансовая политика. Государство при Кальесе так и не стало мощным инвестором, несмотря на то, что президент хотел как раз этого.
Причиной сложного положения с государственными доходами Мексики было и практически полное отсутствие в стране («благодаря постоянным переворотам», как отмечал Пестковский) нормальной системы налогообложения. Мексиканские газеты насчитали примерно 480 различных налогов, большинство из которых, как в средние века, вводились «на время» для решения каких-либо конкретных задач. Все налоги были косвенными. Кальес попытался ввести в стране прямой подоходный налог, но, по словам Пестковского, «эта мера встретила сильное сопротивление со стороны буржуазии».[482]
Поэтому правительство Кальеса по-прежнему полагалось на введенную Каррансой в 1918 году систему налогообложения нефтедобычи. В казну было необходимо уплатить 5 % стоимости добытой нефти, дополнительно к этому еще 5 песо в год с каждого квадратного километра нефтеносных земель и еще до 50 % стоимости добычи с арендованных у государства земель (именно поэтому американские собственники настаивали, что приобрели свои участки в собственность, а не в аренду).
Владельцы серебряных рудников платили в бюджет 7,5 % стоимости добычи. Всего правительство собирало с горнодобывающей и нефтяной промышленности 60–70 миллионов песо в год. Примерно столько же давали ввозные и вывозные пошлины. Вывозными пошлинами облагались серебро и нефть, ввозными – практически все товары. Именно поэтому в Мексике очень дорого стоили хлеб и одежда.