На фоне резко обострившейся предвыборной борьбы единственным человеком, который мог бы объединить вокруг себя всю военную верхушку, был Обрегон. Именно поэтому Кальес и отказался от своей позиции и стал поддерживать изменение Конституции, чтобы дать бывшему президенту возможность баллотироваться вновь. Кальес не сомневался, что в случае избрания Обрегон, как и в 1924 году, вернет ему власть после истечения срока своих полномочий.
Между тем, как и в 1923–1924 годах, Кальес и Обрегон устраняли с политической сцены возможных конкурентов.
Еще 31 марта 1926 года мышьяком был отравлен бывший генерал Анхель Флорес, соперник Кальеса на президентских выборах 1924 года, набравший, несмотря на всяческие препоны властей, 250 тысяч голосов. Бывший моряк, постоянно куривший трубку, Флорес имел перед революцией не меньшие заслуги, чем Обрегон, и слыл независимым человеком. За личную храбрость при осаде порта Масатлан Флорес, который когда-то был в этом порту докером и юнгой, получил звание бригадного генерала. Затем он успешно боролся с Вильей в своем родном штате Синалоа. К тому же, в отличие от Обрегона, Флорес не использовал свое военное звание для обогащения, что делало его крайне опасным соперником. В награду за поддержку Обрегона Флорес, как и Амаро, стал в 1920-м дивизионным генералом и следующие четыре года был губернатором штата Синалоа. В 1922 году Обрегон отправил его с ознакомительной поездкой в Европу и Азию, что могло рассматриваться как желание видеть Флореса в будущем на посту президента или, наоборот, как стремление убрать опасного соперника из штата, где он был популярен.
Потерпев поражение на выборах 1924 года, 10 декабря того же года Флорес обратился с манифестом к своим сторонникам и мексиканской нации. В очень жестких выражениях он обвинил Кальеса и все правительство в подтасовке выборов. Жалобы, направленные властям его сторонниками, остались без ответа. В этих услових занятие Кальесом высшего поста в государстве, по мнению Флореса, означало «тысячи новых покушений» и превращение Мексики в «филиал Советской России». Кальес, как говорилось в манифесте, намеревается заменить мексиканскую армию «турецкими, русскими и арабскими флибустьерами, которые уже прибыли с большими караванами в Мехико». Этим «флибустьерам» Кальес якобы обещал дать землю в ущерб коренным жителям. Помимо таких бредовых утверждений Флорес пророчески предрекал религиозный конфликт: мол, Кальес превратит католические храмы в казармы (и еще в мечети!).
Манифест заканчивался фактическим объявлением войны новому президенту – Флорес заявлял, что не признает Кальеса главой государства.
Видимо, этот манифест и стал смертным приговором Флоресу. Ведь в нем генерал подхватил обидную и ничем не подтвержденную сплетню о турецком или арабском происхождении Кальеса (отсюда и мечети с караванами).
Вероятно и то, что Флореса убили по указанию или, по крайней мере, не без ведома Обрегона, так как принципиальный генерал не согласился бы с переизбранием бывшего президента, что запрещалось тогда Конституцией.
Относительно мотивов самого Обрегона, побудивших его идти против основного постулата революции и добиваться переизбрания, существует несколько версий. Сам Обрегон говорил, что не считает генерала Серрано достойным высшего поста в государстве: «Я отправил его в Европу избавляться от старых пороков, а он привез оттуда новые». Но такое объяснение вряд ли можно принять всерьез – помимо Серрано можно было бы найти и другого генерала, подходящего и преданного. Например, того же Амаро.
У американского посла в Мехико Шеффилда была более убедительная версия, полученная им непосредственно от Обрегона. После ухода с поста президента в 1924 году Обрегон возобновил свой бизнес по продаже нута за границу. Его кооперативу помогли государственные кредиты на 2 миллиона песо. За государственный счет была построена железнодорожная ветка от ранчо Обрегона к тихоокеанскому порту.
Но весь этот протекционизм не помог бывшему президенту добиться преуспевания в делах. Ряд стран, в том числе Испания, ввели высокие пошлины против мексиканского экспорта. К тому же сам Обрегон придерживал большие запасы продукции в надежде на рост мировых цен, которые упорно не желали расти. Все это привело его на грань банкротства. Но если долги мексиканским государственным банкам Обрегон погашать и не собирался, то его долги американской компании «Грейс и Ко» были куда более серьезным делом. 31 мая 1927 года Шеффилд сообщил в Вашингтон: в беседе с представителем крупной американской компании «Уэллс Фарго» Обрегон прямо заявил, «что он будет разорен в финансовом смысле, если президентом станет тот, кто недоброжелательно относится к нему и его политике».
Американский консул в Масатлане (именно через этот порт шли экспортные операции Обрегона) сообщал о своей конфиденциальной беседе с губернатором штата Синалоа: «Все более и более проявляется жажда Обрегона к деньгам и влиянию… Все знают, что его власть позволяет ему воздвигать воздушные замки, чтобы стать индустриальным владыкой западного побережья (Обрегон фактически заставлял местных бизнесменов и государство финансировать его сомнительные проекты – прим. автора). Если бы были реализованы все его заявленные проекты, то это означало бы осуществление невозможного, если учесть его слабую финансовую базу, его неспособность получать нормальные кредиты и его общий недостаток предпринимательских способностей. Он, однако, оказывает наибольшее, может быть, даже абсолютное, влияние на мексиканское правительство. Часто его величают королем…»[705]
Уже упоминалось, что Обрегон использовал свое влияние в Мехико для фактической экспроприации у яки их плодородных и орошаемых земель в долине Кахеме, которая была «защищена» от индейцев федеральной армией. На момент смерти Обрегона только его компании (а у бывшего президента были и другие фирмы) в этой долине принадлежало 33 тысячи акров земли.
Обрегон занимался агробизнесом – выращиванием и продажей пшеницы, помидоров и нута – еще до революции и к 1910 году имел 180 гектаров сельскохозяйственных земель. С раннего детства он пристрастился к технике и даже изобрел сеялку для нута, которую продавал окрестным фермерам. Революция тоже не помешала Обрегону заниматься коммерцией. В 1912 году он создал сельскохозяйственную фирму, в которую внес в качества вклада 41 га своих земель. Уже упоминалось, что Обрегон в 1917–1920 годах подмял под себя практически весь экспорт мексиканского нута, но падение цен на этот товар после окончания Первой мировой войны фактически разорило его.
После окончания срока президентских полномочий Обрегон взялся за коммерцию с удвоенной энергией. В 1925 году его посетил на ранчо посол Японии перед отъездом на родину. Обрегон был в рабочей одежде и как раз занимался ремонтом техники.
«Ваше превосходительство, я с трудом узнал вас, так как вы переоделись», – сказал посол. Обрегон ответил: «Нет, Ваше превосходительство, я не переоделся, это моя обычная одежда, переодетым вы видели меня в президентском дворце».
В сентябре 1925 года генерал основал фирму «Альваро Обрегон и партнеры», став ее ведущим акционером и президентом. Эта фирма уже не занималась сельскохозяйственным производством, а вела торгово-посредническую деятельность. Она имела офисы не только в Соноре, но и в Мехико и Пуэбле, а в 1926 году учредила кооператив по сбыту горюче-смазочных материалов. Примечательно, что этот кооператив был официальным дилером американской нефтяной компании «Калифорния Стандард Ойл». Кроме того, в империю Обрегона входили мукомольные, хлопкобрабатывающие компании и завод по производству сахара.
Свои занятия Обрегон обосновывал с присущим ему чувством юмора: мол, в его возрасте уже трудно привлекать внимание молодых дам, поэтому приходится иметь много денег, красивых лошадей и роскошных автомобилей.
Обрегон очень активно использовал в коммерческих целях политическое влияние. Так, например, по его просьбе была национализирована американская компания «Ричардсон», у которой Обрегон быстро скупил земли в районе поселений индейцев яки. В 1925 году 11 друзей Обрегона просто выдали ему в качестве подарка каждый по три тысячи песо. Но еще более крупные подарки делал федеральный бюджет: Обрегон получил из казны в виде кредитов 300 тысяч долларов (то есть 600 тысяч песо), причем половину этой суммы нашло мексиканское генеральное консульство в Нью-Йорке. В 1926 году Обрегон прогарантировал взятый американцем Томасом Робинсо ном Берсом кредит в Национальном банке аграрного кредита в объеме 145 тысяч долларов. При этом Обрегон так и не погасил свой долг перед американской фирмой «Грейс», которой сбывал нут в 1918–1920 годах.
Бизнес Обрегона по продаже горюче-смазочных материалов не задался, так как в 1926 году началось быстрое падение мировых цен на нефть. Мукомольный бизнес страдал из-за небывалой засухи в Соноре, штате производившем 13-15 % всей мексиканской пшеницы. Таким образом, к 1927 году Обрегон был на грани банкротства, причем основной частью его долговых обязательств владели американцы. Именно поэтому США считали Обрегона наиболее подходящей и управляемой кандидатурой на пост главы Мексики.
Помимо чисто финансовых соображений для переизбрания у Обрегона были и политические. Крайне недовольный доминированием КРОМ в правительстве, он полагал, что Кальес в секретном соглашении от 29 ноября 1924 года договорился с Моронесом передать последнему президентское кресло в 1928 году. Недовольство КРОМ Обрегон, кандидат армии, испытывал и потому, что Кальес, сокращая войска (к 1927 году до 55 тысяч), в то же время вооружал активистов КРОМ. Обрегон видел в этом создание альтернативных вооруженных сил, с помощью которых Кальес и Моронес хотят оттеснить армию от власти.
Будучи осторожным прагматиком, Обрегон исподволь, уже начиная с 1925 года, через прессу готовил общественное мнение к изменению основного постулата революции – запрета на переизбрание президента