– А вы из какой квартиры? – глядя на незнакомцев, поинтересовался я.
– Мы не из этого дома, – выдавил из себя один из «понятых».
Я кивнул и, вновь повернувшись к Агаркову, сказал:
– Мой адвокат предупредила меня, чтобы я ждал гостей, и просила в случае «визита» сразу с ней связаться.
– Это ваше право, но ждать мы никого не будем. Не мешайте следствию, – хмуро сказал Агарков. – Пойдем, Артем.
Следователи разошлись по разным комнатам. «Понятые» остались в коридоре, а собровцы, видя, что эффект «кошмара», ради которого устраивался их маскарад, не сработал, удалились наружу со словами:
– Мы пока в подъезде покурим!
Правда, подумав недолго, один автоматчик все же вернулся и занял позицию у входной двери – видимо, чтобы я окончательно не расслабился.
Я позвонил моему адвокату, Светлане, которую еще при работе на Курском вокзале мне посоветовал мой консультант, отставной генерал. Я зачитал Светлане ордер; она, выслушав, попросила не волноваться и пообещала в течение двух часов приехать.
Пока я говорил по телефону, жена разбудила детей и повезла их в детский сад и школу – раньше обычного, но все лучше, чем оставаться дома в такой обстановке. Дети спросонья были немного ошарашены, но вели себя растерянно-вежливо: мы предупреждали, что у нас могут быть незваные гости, что это неприятно, но не страшно – просто у папы разногласия с плохими людьми, и они будут мстить.
Невооруженным взглядом было видно, что обыск не носит какого-то системного характера. Складывалось ощущение, что стеллажи и шкафы досматриваются скорее для проформы, чем в надежде что-то найти. Спустя час хаотического шатания по комнатам Агарков позвал меня в комнату старшего сына, якобы уточнить, что это у него за коллекция виниловых пластинок, и могут ли на полках с музыкой быть спрятаны документы. Даже для проформы извлек пару и осмотрел содержимое, когда из моего кабинета послышался голос Черкащенко:
– О-па, а это что тут у нас?
Искренне недоумевая, что он мог там найти, я направился в кабинет. Агарков, вернув пластинки на полку, последовал за мной.
Войдя в кабинет, я увидел Черкащенко, держащего в руках некий документ в прозрачном файле.
– Что у нас, Артем? – спросил Агарков, входя следом за мной.
Он подошел к коллеге и хмуро посмотрел сначала на лист бумаги, потом на меня.
– Что-то плохо улики прячете, Максим Вячеславович, – сказал он.
– А что это вообще такое? – удивившись чужому документу, задал я вопрос.
– Вам лучше знать, ваш же кабинет, – сурово ответил Черкащенко.
– Именно что мой. И я прекрасно знаю, что никаких документов, тем более в файлах, здесь нет, поскольку, ожидая ваш визит, я успел сделать генеральную уборку.
– Дерзите, Максим Вячеславович, – не скрывая раздражения, процедил Агарков. – Если вы тут так хорошо все убрали, откуда взялся этот документ?
– Как я вам могу сказать, если даже не вижу, что это такое? Может быть, он вообще из барсетки следователя выпал…
Агарков побагровел лицом, но ничего не сказал – просто забрал документ из рук Черкащенко и, подойдя, показал его мне.
Это был таинственный, явно наспех состряпанный акт, в котором я якобы давал согласие на незаконное подключение к электрощитовой дома. Мою подпись, при всей ее внешней простоте, тоже срисовать нормально не удосужились; та закорючка, что стояла на «акте», даже слепому говорила о дешевой подделке.
– Это «липа», – пробежав лист глазами, с усмешкой сказал я. – Такого документа никогда не существовало, и подпись на этом фейке ко мне не имеет никакого отношения. Зачем так нелепо подбрасывать несуществующие документы?
– «Несуществующие»… Все так говорят, – с раздражением огрызнулся Черкащенко.
– Следствие разберется, где «липа», а где «не липа», – холодно вставил Агарков. – Приобщаю к протоколу обыска.
Он вернул фейковый акт коллеге и вышел из кабинета.
Я промолчал. Опять же – никаких иллюзий насчет левого документа, «чудом» оказавшегося в моем кабинете, я не питал: его совершенно точно подбросил либо Черкащенко, который его нашел, либо кто-то из «понятых» чуть раньше. Я старался казаться спокойным, но получалось не слишком: это, в конце концов, был мой первый обыск, и происходящее неслабо выбивало меня из равновесия.
Пока Черкащенко заполнял протокол, приехала мой адвокат Светлана. Я вкратце пояснил ей, что произошло. Стиль работы следователей ее нисколько не удивил, и она совершенно спокойно объяснила мне, что я должен написать в протоколе обыска о подброшенном документе, и предупредила представителей ДЭБа, что мы будем жаловаться.
Их это, впрочем, не удивило и не расстроило. Возможно, они просто решили, что я не осознаю всей серьезности происходящего, но, скорей всего, им было плевать. Они просто делали свою «работу», исполняя приказ сверху.
Наглость не позволяла им предположить, что я мог как-то подготовиться, и потому они даже не пытались вести себя осторожней. А я действительно подготовился, потому что хотел обезопасить себя и свою семью; например, узнав о том, что против меня возбуждено уголовное дело, я не ограничился генеральной уборкой и установил дома скрытую систему видеонаблюдения.
Когда с обыском было покончено и следователи с силовиками уехали, я рассказал Светлане о камерах. Вместе мы просмотрели запись с той, что находилась в кабинете, и, разумеется, легко нашли момент подлога: Черкащенко зашел в кабинет, достал из барсетки фейк-улику, положил на стол и позвал понятого, после чего незамедлительно заголосил: «О-па, а это что тут у нас?»
Все было настолько явно, беззастенчиво, неприкрыто, что я даже немного растерялся. С другой стороны, как вообще должен выглядеть подлог, я не знал. Наверное, трюки в духе Копперфильда смотрелись бы еще странней.
– Учтите только, что этот козырь нужно разыгрывать очень аккуратно, – предупредила Светлана. – Я подумаю, как нам учесть всех их покровителей, а пока просто напишем жалобу на подброс фиктивной улики и требуем экспертизу подписи.
– Как скажете.
Она уехала готовить жалобы, а я закинул видео на телефон и, позвонив отставному генералу ведомства горячих сердец, договорился о встрече.
Около полудня я вошел в «Кофеманию» на Баррикадной, которая находилась в двухэтажном культурном центре имени Чайковского. Заказав по кофе, мы с генералом устроились за круглым дубовым столиком в углу. Уютное, спокойное место с теплым светом и кремовыми стенами – кажется, интерьер кафе меньше всего располагал к беседе, которая нам предстояла, но, с другой стороны, подобные истории требуют тишины. Когда наш заказ принесли, я показал генералу маленькое кино с подлогом. Он посмотрел его с невозмутимым лицом и, вернув мне мобильник, сказал:
– Клоуны. Поясни-ка еще раз, в чем вообще причина конфликта?
Я рассказал ему нашу с Полонским историю. Генерал выслушал, задумчиво пожевал нижнюю губу, потом спросил:
– Кто участвует с их стороны?
Я перечислил фамилии. Генерал выслушал без особых эмоций, лишь на фамилиях «Хорев» и «Школов» я заметил какие-то мимолетные колебания в мимике, но и только. Когда я закончил, он взял небольшую паузу и сказал:
– Мне надо время на подумать и посоветоваться. Обвинение белыми нитками шито, но больно крепко за тебя взялись, имена такие и чины… Они могут тебя кошмарить, чтобы ты про дела Полонского им начал петь, например, или еще десяток разных неочевидных причин. Нужно понаблюдать, поспрашивать, подумать. Видео это перешли, покажу ребятам, а сам жди, я с тобой свяжусь, как новости будут.
На том мы и расстались. Надежда на связи генерала была, но, судя по его рассуждениям про разные версии наезда, достаточно зыбкая. Стресс, конечно, не лучший советчик, но спасение утопающего зачастую оказывается в руках самого утопающего, и потому я невольно задумался об альтернативных путях решения проблемы. Поиски альтернативных консультантов и советчиков ни к чему не приводили – фамилии Школова и других действовали магическим образом, как некое заклятье: стоило их назвать, и бодрые кандидаты на помощь грустнели, вспоминали о других срочных делах, а некоторые и вовсе испарялись либо переставали брать трубку. Друзья поступали практически так же – разводили руками и желали удачи. Никто не хотел участвовать в неравной войне с топ-менеджерами корпорации МВД.
Тогда я решил зацепиться за соломинку и написать письмо Медведеву.
Глава 10. Медведев. Дворкович
2020 г.
Сейчас такой поступок может показаться странным, но в 2009 году все было иначе. Не знаю, с каких иллюзий, но коммерсантов в России охватила эйфория перемен, связанных с президентством Медведева. Это сейчас понятно, что для подобного не было никаких оснований, а тогда, с кем ни поговори, все считали, что это новый НЭП и уж теперь-то мы станем свободны.
Хотя годы спустя очевидно, что ветер перемен дул тогда в задницу, а не в лицо. Впрочем, годы спустя многие вещи кажутся простыми и понятными.
Ироничней всего, что Полонский называл членов команды Медведева, Наталью Тимакову и Аркадия Дворковича, своим «близким кругом друзей». Хотя, конечно, это не совсем так: дружба – это общие интересы и доверие, а тут, скорее, была корыстная коммуникация. Для Полонского политическая поддержка, для власть имущих – источник решения бытовых задач с экономией денег. Симбиоз. И уж точно Полонский с Дворковичем не шахматные партии обсуждали, а с Тимаковой – политжурналистику. Плюс потом Михаил, брат Аркадия, работал в «Мираксе» советником.
Те еще «доверенные лица», прямо сказать.
Впрочем, к краху компании они если и были причастны, то лишь «косвенно» – ведь под влиянием от знакомства с ними строились очередные фантасмагорические конструкции в голове Полонского, когда он пытался оценить масштаб своей крыши. Такие имена, через одно рукопожатие с Медведевым! Это в его голове уже автоматически означало, будто он с Медведевым может вопросы решать. Такая вот подмена реальности. И, конечно, не будь в его телефоне их прямых номеров, он, думаю, был бы более адекватен в оценке рисков.