Это была чистая правда. Перед Новым годом Полонский, словно Дед Мороз, активизировался; подарки от него и Темникова посыпались один за другим: сначала Кучер, отправив моей маме письмо и доверительно рассказав, что ее сын – вор и преступник и скоро окажется в тюрьме, довел до госпитализации с инсультом; потом, ближе к праздникам, осенил первой повесткой. 13 января меня ждали в ГСУ Москвы на рандеву к следователю Передерееву. С той поры мы со Светланой посетили уже четыре допроса, и на каждом из них Передереев задавал одни и те же «уточняющие» вопросы:
– Скажите, в период такой-то по такой-то вы действительно работали в фирме «Миракс»?
– Поясните, что именно входило в круг ваших обязанностей?
– Имели ли вы доступ к финансам?
– Могли ли распоряжаться финансами вверенных вам подразделений на свое усмотрение без письменного согласования с Сергеем Юрьевичем Полонским?
– Может, все-таки могли?
И так далее, и тому подобное. День за днем, приходя в ГСУ, я чувствовал себя героем старого фильма «День сурка» – все повторялось с пугающей точностью, и я порой подспудно боялся, что навсегда застряну в этом надоевшем дне и буду каждое следующее утро просыпаться только для того, чтобы снова и снова отвечать на набившие оскомину вопросы. Очень быстро я понял, что меня просто держат в тонусе, постоянно напоминая, что я на крючке и никуда уже не денусь, ну и, разумеется, ожидая, что я в итоге спасую перед этим прессом и сдамся.
Памятуя о поддержке со стороны Шрама и Добряка, я терпеливо следовал по этой бесконечной петле, раз за разом возвращаясь в исходную точку, снова, снова…
И опять…
Светлым пятном стала выписка мамы. Ее возвращение домой внушало оптимизм: сначала мы победили рак, теперь – инсульт, осталось победить только Полонского.
Мои допросы по его делу меж тем продолжались вплоть до середины марта. 10-го, накануне очередного визита в ГСУ, мы снова встретились с моими благодетелями в уже знакомой нам «Кофемании».
– Ну что, Максим, завтра на очередную очную ставку? – участливо спросил Добряк. – Готовы морально?
– Устал уже, конечно, – вымученно улыбнулся я. – Но в целом готов. А что?
– Полонский оплатил ваш арест до суда, – без обиняков, напрямик, как и обычно, сказал Шрам. – Завтра вам предъявят обвинение по 165 статье УК «Причинение имущественного ущерба путем обмана или злоупотребления доверием».
– Новости так себе… мягко говоря, – откинувшись на спинку, заметил я.
– Ну, вы не волнуйтесь, мы работаем над этим, – заверил Шрам. – Но, если что, морально готовьтесь, что придется присесть. Полонский прямо так… основательно накат усилил и подключил к вашему аресту вообще всех, кого только смог. Нам открывать карты нельзя, поэтому давайте рассчитывать на худший сценарий, а там по ситуации.
Кажется, он говорил что-то еще, но я в какой-то момент отключился и ушел в себя. Легко им желать «не волнуйтесь»! Как вообще на это реагировать? Как объяснить семье, что после очередного допроса я могу не вернуться домой до суда, то есть пропасть из их жизни на несколько месяцев? Не говорить им, что такая вероятность есть? Да нет, так еще хуже – если потом закроют, не успею толком попрощаться.
Утром я собирался, как будто меня уже приговорили: взял с собой все необходимые вещи, обнял детей, поцеловал жену.
– Давай не выдумывай, – сказала мне она. – Сходишь и вернешься.
Я улыбнулся и пообещал:
– Так и сделаю: схожу и вернусь.
Однако по пути в ГСУ никак не мог прогнать мысли о грядущем аресте. Почему-то казалось, что он неотвратим. Наверное, сказывался стресс, в котором я жил уже без малого полгода.
– Присаживайтесь, пожалуйста, – сказал Передереев, когда я постучал и заглянул в кабинет. – Сейчас, разберусь тут немного…
Мы со Светланой опустились на стул перед его заваленном бумагами столом. Документы валялись везде, горой громоздились на мониторе компьютера, огромном, словно сундук. Передереев что-то искал – возможно, папку с моим делом. Прищурившись, он бросил взгляд на сейф в углу, потом искоса посмотрел на меня и сказал:
– Вынужден сообщить, что в связи с новыми обстоятельствами, выясненными в ходе расследования по вашему делу, было возбуждено новое дело по статье 165-й Уголовного кодекса Российской Федерации…
Я слушал его монотонный бубнеж и с трудом сдерживался, чтобы не начать ерзать на стуле. Передереев наконец нашел файл с какими-то бумагами и, улыбнувшись, протянул его моему адвокату:
– Прошу вас и Максима Вячеславовича ознакомиться с деталями выдвинутого в его адрес обвинения и подписать в местах, где галочки стоят.
Светлана взяла файл из рук следователя и углубилась в чтение. Наблюдая за ней, я невольно мучился угрызениями совести: не подозревая о помощи Добряка и Шрама, она билась за меня, как лев, а я не мог даже намекнуть ей на то, что обстоятельства намного сложнее, чем ей кажется.
После ознакомления с деталями Передереев помог с заполнением бумаг по делу и вообще в тот день был до странного вежлив. Еще удивительней, что меня в итоге все-таки не арестовали. До чего же смешанное ощущение – ты переживаешь, что тебя обвиняют в том, чего ты не совершал, и обещают впаять от 3 до 5 лет, и одновременно радуешься, что тебя не посадили в камеру до суда! Когда я вернулся домой после допроса, меня встречали, будто я уже отсидел весь присужденный срок.
– С чего ты вообще решил, что тебя могут посадить? – спросила жена за ужином.
Я замялся. Как вести себя в подобные моменты, я так однозначно и не решил – я не любил врать, тем более близким, но условия нашего соглашения со Шрамом и Добряком предусматривали полную конфиденциальность. Поэтому я туманно ответил:
– Знакомые с «Миракса» предупредили.
– Ох уж эти знакомые с «Миракса», – покачала головой жена, – только взбудоражили всех.
Я кивнул, хотя, конечно, когда с тобой играют «втемную», лучше перебдеть, чем потом получить неприятнейший сюрприз в виде неожиданного ареста, когда ты на деле просто шел на допрос.
Тем временем, пока мы с женой и детьми радовались маленькой победе, мое письмо Медведеву, о котором я уже практически забыл, совершило интересный пируэт по бюрократическим кабинетам и в итоге попало в генеральную прокуратуру – где, по словам Темникова, у Полонского было все если не «отлично», то «очень хорошо». Правда, о том, что письмо оказалось именно там, я узнал не сразу и не напрямую.
– У меня для вас новости, Максим Вячеславович, – сказал Передереев, когда 30 марта мы со Светланой явились на очередной допрос.
Следователь смотрел на меня сквозь очки фирмы ED HARDY с легкой полуулыбкой, немного прищурив один глаз – насмешливая такая поза человека, который упивается своей властью, или, как минимум, обладает некоей ценной информацией, недоступной для его собеседника, но очень ему интересной. Передереев не отказывал себе иногда в удовольствии поиграть в кошки-мышки, покичиться своим положением относительно меня.
– Слушаем вас внимательно, – угрюмо сказала Светлана, отвлекая «огонь» на себя.
– Сообщаю вам, что дело № 255771 в отношении Максима Вячеславовича закрыто в связи с отсутствием состава преступления, – включив монотонный бубнеж, произнес Передереев. – Наши с вами встречи, однако, продолжатся, ввиду обвинения по статье 165 Уголовного кодекса Российской Федерации… И еще вот, ознакомьтесь.
Он положил на стол перед Светланой официальный бланк письма с «шапкой» генеральной прокуратуры и датой – 19 марта 2010 года. Я пробежал лист глазами и едва удержался от нервного смешка. Как и предупреждали Шрам с Добряком, генпрокуратура по поручению Медведева проверила мое обращение и не обнаружила фактов нарушений со стороны перечисленных в моем письме лиц. Таким образом, по мнению прокуратуры, Школов и компания действовали в рамках закона, а значит, никакой помощи ждать не следует.
– Забирайте, не стесняйтесь, – с улыбкой сказал Передереев. – В рамку можете дома поставить, на память.
– Вы очень добры, – сухо поблагодарила Светлана.
Я же молча убрал ответ генпрокуратуры в рюкзак. Мы снова проговорили со следователем уже надоевшие обоим связки вопросов и ответов, правда, теперь, в связи с закрытием одного из дел, глупых уточнений стало немного меньше. Еще один крохотный позитивный момент, однако радоваться я не спешил. Не покидало ощущение, что письмо мне как-то аукнется – не может ведь быть, что Школов и другие просто съедят попытку их скомпрометировать в глазах высшего руководства?
Чутье не подвело: 2 апреля во время допроса Передереев предъявил мне новое обвинение – по 306-й статье.
– Это еще что такое? – угрюмо осведомилась Светлана.
Я хмуро разглядывал лежащий на столе лист.
– В отношении вашего клиента возбуждено уголовное дело, квалифицируемое следствием как «заведомо ложный донос», – сидя со скрещенными на груди руками, ответил следователь.
– Я знаю, что такое 306-я статья, – холодно сказала Светлана. – Я хочу понять, на каком основании возбуждено дело.
– Читайте, – с нажимом сказал Передереев и, подвинув к ней раскрытую папку, застучал по клавишам двумя пальцами.
Мы углубились в чтение. Перед нами был чрезвычайно увлекательный, смешной и одновременно пугающий труд. Настоящая трагикомедия абсурда, невероятная ухмылка судьбы – за обращение гражданина к гаранту конституции гражданину предъявили обвинение по уголовной статье! Ни Светлана, ни Шрам с Добряком, ни генерал на пенсии, ни тем более я сам не могли предположить, что письмо Медведеву приведет к такому поразительному результату.
Согласно документам, лежащим в папке, 19 марта 2010 года замминистра МВД Школов, получив материалы проверки генпрокуратуры об отсутствии злоупотреблений в его действиях, написал заявление на имя начальника ГУВД Москвы Колокольцева о привлечении меня к уголовной ответственности по статье 306.
Колокольцев, в свою очередь, 23 марта 2010 года направил заявление Школова в ГСУ по городу Москве с сопроводительной запиской «Глухову И. А. Провести проверку и принять решение в порядке ст. 144–145 УПК РФ». Дата, подпись – все как положено.