31 марта, через неделю – очевидно, потраченную на проверки в отношении моей скромной персоны – мой старый знакомец, следователь Передереев, написал рапорт на имя Глухова по заявлению Школова, что в факте моего обращения на имя Президента усматриваются признаки преступления по статье 306 УК РФ. Более того, согласно заключению Передереева, в моих действиях можно было усмотреть даже нарушение 41 статьи Конституции!..
И вот, 2 апреля, против меня возбудили новое дело.
И теперь я должен подписать лист ознакомления.
Я перечитывал эти строки снова и снова, не зная, плакать мне или смеяться. За 5 месяцев по моему обращению на имя президента о нарушениях в МВД и незаконном уголовном преследовании я получил лишь новое уголовное дело против себя самого. Две недели понадобилось замминистра МВД Школову, чтобы превратить мое письмо в улику по делу о нарушении Гражданского и Уголовного кодексов и даже 41 статьи Конституции!..
– Закон что дышло… – пробормотал я, листая дело.
– Прочли? – не глядя на меня, томным голосом уточнил Передереев. – Подписываем…
Я посмотрел на Светлану, она отрывисто кивнула. Вид у нее был удрученный.
Рука моя дрожала от волнения. Отдав Передерееву документ и ручку, я спросил:
– Вы, получается, 30 марта уже знали об этом обвинении, да?
Следователь наконец оторвался от экрана, посмотрел на меня, вздохнул и сказал:
– Понимаю, как это выглядит вашими глазами… но вы моими попробуйте посмотреть. Мне сказали – проверяй, я проверяю. Сказали вам донести это, а это – не донести, я так и поступил. Ничего личного, Максим Вячеславович.
Я кивнул и, поднявшись, покинул его кабинет. Выйдя из управления и сев в машину, я первым делом набрал моим «помощникам» и договорился о встрече.
– Вы же в курсе? – спросил я, когда мы снова собрались за столиком в кафе.
– Про заведомо ложный донос? – уточнил Шрам. – Конечно, в курсе. Поспешили вы тогда, нечего сказать. Хотя… это же было еще до нашего знакомства, да?
– Ну, да… генерал сказал подождать, но я нервничал, вот и написал…
– Ну, ваши чувства понятны, – со вздохом сказал Добряк. – Просто сидеть, ничего не делать в такой ситуации – это, конечно, трудно. А так хоть какая-то видимость – мол, сделал, что мог. Но они, конечно, раздули. – Он посмотрел на своего напарника, покачал головой. – Донос… Елки-палки. Цепляются, как лягушка за соломинку.
– И что теперь с этим делать? – спросил я.
– Терпеть, – пожал плечами Шрам. – Мы постараемся помочь, но… я даже не знаю, как такой абсурд можно оспорить. Из пальца все высосали, буквально. Давят, надеются, что сдадитесь.
Я кивнул. Повлиять на ситуацию я не мог от слова совсем. Добряк и Шрам продолжали использовать меня как «наживку», в своих интересах, не особо переживая за мою судьбу – им важно было собрать на моем кейсе компромат на полицейских, без ненужной огласки. Впервые я подумал, что мои «помощники» не верят в мою честность до конца. Скорей всего, они думают, что я просто искусно заметал следы, а сам пусть и лучше Полонского, но не настолько, чтобы считаться невинной жертвой. А не «невинную жертву» терять не так совестно.
306-я статья специфическая, а в моем случае – уголовное преследование за обращение к президенту – еще и политическая. Светлана порекомендовала мне взять еще одного адвоката, знакомого с правоприменением этого пограничного состояния «донос-обращение». Сегодня, вероятно, от кейса «президент-гражданин-конституция» любой адвокат бежал бы как от чумы, но тогда желающие защищать меня нашлись быстро и практически без гонорара.
– Это же готовая диссертация! – сказал мне Вячеслав, молодой юрист, которого мне посоветовали друзья.
С ним мы в итоге и договорились. Правда, боясь, что может не потянуть такое дело в одиночку, Вячеслав сразу сказал, что будет работать в паре с председателем коллегии адвокатов Алексеем Павловичем, который дал согласие бесплатно участвовать в процессе.
Так благодаря новому обвинению в моей жизни образовалось целое юридическое бюро.
Когда через неделю, 10 апреля, мы со Светланой и Вячеславом пришли на очередной допрос, нас неожиданно направили к следователю Дротьеву. Он оказался хмурым бритоголовым здоровяком, чуть моложе Передереева; этакой машиной с каменным лицом, которая угрюмо смотрит на визитеров мутными рыбьими глазами-фарами. Увидев нас, Дротьев сказал:
– Вы же Привезенцев?
Я кивнул. Дротьев перевел взгляд на моих адвокатов.
– А вы?
Мои адвокаты представились. Следователь задумался ненадолго, потом кивнул:
– Понял. Проходите, присаживайтесь.
Указал на пустующие стулья напротив стола и снова уставился в компьютер.
– А что с вашим коллегой, полковником Передереевым? – спросила Светлана, располагаясь на стуле.
– Следователь Передереев отстранен от дела, теперь я им буду заниматься, – механическим тоном сообщил Дротьев.
Разницу я увидел быстро – новый наш экзекутор, в отличие от Передереева, вообще не выказывал никакого сопереживания, вдобавок отвергал все наши ходатайства и не включал в протоколы допросов целые абзацы пояснений.
Очевидно, меня действительно решили взять измором.
1 июня 2010 года это догадка снова подтвердилась – когда мы с адвокатами по настоянию Дротьева приступили к знакомству с уголовным делом по надуманным обвинениям по статьям УК РФ 165 часть 3 и 306 часть 2.
Достаточно сказать, что дело насчитывало 32 тома.
Глава 13. Суды. Штраф. Победа
2020 г.
Идея была понятна: чем больше макулатуры, тем легче скрыть абсурд обвинений. Мои противники были уверены, что юристы попросту не смогут продраться через бурелом бумаг. Мы с моей командой юристов знакомились с 32 томами дела до середины августа, по сто раз все прочитали и, кажется, почти выучили его наизусть. В чем меня только не обвиняли… Реальность и вымысел сплелись, как в дешевом фантастическом романе. Увы, когда ложь умело приправляют правдой, она быстро приобретает оттенок правдивости.
После того, как в начале августа мы ознакомились со следственным ремейком романа Кафки «Процесс», оно было направлено в прокуратуру города Москвы. Ровно через месяц, 20 сентября 2010 года зампрокурора Москвы Козлов завизировал обвинительное заключение и направил дело в Дорогомиловский суд города Москвы.
Мои адвокаты обнаружили, что либо в спешке, либо в силу проторенной дорожки «судебной крыши» «Миракса» в Дорогомиловском суде прокуратура Москвы в лице Козлова нарушила подсудность рассмотрения моего дела, и направили жалобу. Дорогомиловский суд был вынужден вернуть дело в прокуратуру, которая перенаправила дело в Никулинский суд, таким образом разрушив «согласованное» рассмотрение моего дела. На это ушло три месяца.
Впрочем, Никулинский судебный спектакль тоже получился масштабным – достаточно сказать, что Школов лично явился для допроса в суде и потребовал наказать меня по всей строгости закона. Также в суд явились Хорев и мои старые знакомые, следователи Агарков и Черкащенко, заверившие суд, что никакого давления и нарушений в отношении меня со стороны сотрудников МВД не было. Не будь я на скамье подсудимых, наверное, рассмеялся бы, когда Черкащенко с серьезным лицом говорил про беспристрастность правосудия. Сразу перед глазами вставала октябрьская сцена, а в ушах звенел его возглас: «О-па, а это что у нас тут за документик?»
Если бы сторонний человек, даже не особо сведущий в праве, взялся прочитать это дело, он бы удивился, что им вообще занялась прокуратура и что его всерьез рассматривают в суде. Вдобавок ко всему, едва начались слушания, Шрам и Добряк, пожелав удачи, отошли в сторону. Суды не являлись епархией моих кураторов: их интересовали только сотрудники МВД, так что мне оставалось надеяться только на моих адвокатов.
К счастью, даже Никулинский суд, явно «мотивированный» против меня, вынужден был признать беспочвенность обвинений по 165-й статье. 16 мая 2011 года меня оправдали по этому делу, но – какая ирония!.. – признали виновным по 306-й статье за обращение гражданина к гаранту Конституции и обязали заплатить штраф в 150 тысяч рублей.
Мои адвокаты посоветовали смириться, но я не был готов к несправедливости. Уже потом, заплатив штраф, я осознанно прошел все инстанции, кассации и апелляции, и в 2012-м добился признания Верховным судом, что приговор по 306-й статье незаконен, и отправил дело в Никулинский суд на новое рассмотрение. Там год тянули, после чего повторно подтвердили приговор. Я не отступил и пошел на второй круг кассаций и апелляций, и в 2015-м Верховный суд снова признал незаконность приговора и опять вернул дело в Никулинский суд. Тут уж руководитель московского суда Егорова поняла, что я не отступлю и буду продолжать их донимать и дальше, если не добьюсь своего, и отменила приговор. Прокуратура принесла мне устные извинения… а вот штраф так и не вернула.
Вишенкой на торте стала моя жалоба, которую я в 2015 году подал в Страсбургский суд по правам человека с требованием о компенсации от российского правительства в 1 евро. Дело до сих пор бродит по бюрократическим кабинетам Страсбурга. Оно и понятно: я же не борюсь с режимом, хайпа на мне не поиметь, поэтому никто не спешит за него браться.
Честно говоря, я так и не узнал, почему Полонский тогда меня не дожал. Поначалу я решил, что у него просто деньги закончились – по крайней мере в тех объемах, которые необходимы были для подключения людей уровня Козлова. Но потом подумал, что Кучер, возможно, понадеялся, что Школов, которого он завел в эту ситуацию, по сути, «втемную», все-таки дожмет меня из-за личной «вендетты».
К счастью для меня, в те годы влияние полиции на суды было не таким мощным, как сегодня, и наглый абсурд обвинения еще считался у судей моветоном. Поэтому можно сказать, что мне повезло.
Когда стало ясно, что на Школова надежды нет, Полонский решил пойти другим путем. 10 июня 2011 года в его ЖЖ появилась весьма интересная запись:
«Все что написано, для того, чтобы вернуть свои честно заработанные деньги! Ко мне приходили ходоки