– Нет, не рассказывал, – покачал головой Гринго. – Я, конечно, понимал, что мы многого друг о друге не знаем, но не подозревал даже, что ты в такой продвинутой теме завяжешься!
– Еще года четыре назад я бы сам не подумал, что когда-нибудь буду рассуждать о токенах и блокчейнах, – усмехнулся я. – Ладно. О тех патентах я как-нибудь при случае расскажу подробней, сейчас речь все-таки не о них конкретно, а о том, что́ мы можем из NFT-технологии извлечь. По сути, NFT, насколько я ее понимаю, заключается в регистрации «права собственности» на цифровой объект в блокчейне. Токен не взаимозаменяемый, потому что он представляет уникальный объект и сам по себе уникален. Они зародились в индустрии компьютерных игр, где персонажей, артефакты и прочие фичи, вроде оружия и брони, могут использовать только те, кто их купил.
Гринго улыбнулся – судя по всему, онлайн-баталии были ему знакомы не понаслышке.
– Здесь же можно создать виртуальную гоночную трассу и зарабатывать на взносах игроков, которые хотят ее использовать, – продолжал я. – Поэтому неудивительно, что на игровые объекты приходится значительная доля рынка NFT. Но вот что насчет не-игрового контента? По логике вещей, если кто-то покупает NFT на цифровое изображение, то это вовсе не означает, что остальные больше не смогут просматривать его и делиться им друг с другом. Отнюдь, все остается в интернете как было, но фанат – владелец NFT просто получает новый формат для понта, способ похвастаться и заодно финансово поддержать любимого художника, спортсмена и любого человека, который делает что-то достойное восхищения.
– Ну, понятно, – со знанием дела проворчал Гринго. – Цифровой коммунизм с нарциссическим флером.
– Да, наверное, эта концепция пришлась бы по душе идеологам коммунизма, – кивнул я. – Объект остается как бы общим, но при этом создатель получает финансовое вознаграждение, а покупатель – повод для удовлетворения эго. Но боюсь, что в цифровых технологиях современные «красноперые» шарят так же плохо, как в создании справедливого социального строя, так что надежд мало. Впрочем, назвать криптовалютное и блокчейн-сообщество «коммунистическим» или «альтруистическим» будет настоящим скамом, прости за оксюморон, – добавил я. – Современное крипто-сообщество вполне капиталистическое и держится на постоянном зарабатывании денег. «Быки», «медведи», «пузыри» и «единороги» – всё как на привычном фиатно-финансовом рынке, и загадочный Сатоши Накамото со смарт-контрактом биткоина здесь главный виртуальный крипто-гений. Буквально Сорос, Ротшильд и Рокфеллер в одном лице. Успех криптолоидов зависит от массового распространения блокчейн-технологий, а для этого нужны не только новые продвинутые технологии, но и постоянный хайп, чтобы этими технологиями начинали пользоваться. Перефразируя скамовый лозунг компартии СССР: «Все во имя человека, все во благо человека!» – «Все во имя юзера, все во благо юзера». Криптоиндустрия в своих вайтпейперах для инвесторов это постоянно постулирует, хотя и тогда, и сейчас все понимают фундаментальную «фейковость» этих букв. Рынок предметов искусства подходит для этого идеально: большие продажи и крупные суммы сделок привлекают внимание «гомо сапиенсов», недоумевающих, с какой стати кто-то платит столько денег за то, что для большинства кажется бесполезной вещью. Дальше работает самый банальный сарафан. Но, помимо хайпа и спекуляции, у NFT есть реальные сферы применения, где эти цифровые технологии способны принести пользу: их можно успешно применить к правам собственности на что угодно, от финансовых инструментов до земельных участков. Для продажи цифровых единиц выбросов углеродов, уничтожающих природу – чтобы финансировать технологии по ее сохранению. Или их можно использовать для отслеживания цепочки поставок от источника до конечного потребителя, что сделает процесс создания ценности прозрачным – о чем, собственно, мой первый патент Quality Product Ecosystem.
– Ну, пусть ты плюс-минус прав, – нехотя признал Гринго. – Как нам это поможет продать – причем легально – токен с компроматом на «Миракс»?
– Речь не о продаже компромата, – пояснил я, – а о токене на рукопись книги, но я пока не понимаю, как это реализовать. Надо подумать, посоветоваться со знающими людьми. С ходу не скажу. Давай свяжемся через неделю, обсудим…
– Макс, – перебил меня Гринго. – Я ждал этого момента уже давно. Годы, можно сказать. У нас есть документы, которые раскрывают схему вывода средств «Миракса». В ней может быть заинтересован конкретный покупатель. А ты… ты предлагаешь продать рукопись книги, ценность которой… ну, прямо скажу, сомнительная. Давай так. Ты проработай механику продажи NFT-книги, а я пока подумаю, как можно реализовать мою идею. Кстати, может быть, ты подскажешь мне надежного человека, который сможет с этим помочь? Человека из Штатов, который проконсультирует, как мне сделать это… менее противозаконно?
– Интересный у тебя подход, – сказал я. – Законный шантаж – это что-то новое. Думаешь, кто-то захочет участвовать в подобном?
– Я ничего особенно не думаю, – признался Гринго. – У меня есть папка, я хочу получить компенсацию за те страдания, которые свели моего папу в могилу. Компенсацию за мои нервы, когда я понимал, что потерял самого близкого человека на свете и ничего не могу поделать с этим, ощущение полного бессилия… понимаешь? Я ничего не могу исправить уже, время вспять не повернешь, папу не вернешь. Но они… он должен заплатить!
Гринго сорвался на крик, но тут же взял себя в руки и чуть более спокойно продолжил:
– Просто скажи, есть ли у тебя надежный человек там… в Майами – было бы вообще идеально!
– Дай-ка подумать…
Откинувшись в кресле, я погрузился в размышления. Пожалуй, только сейчас я впервые понял, насколько по-разному мы смотрели на это расследование. Наверное, лет десять назад, когда внутри меня кипел гнев, я бы, как минимум, задумался об идее Гринго с продажей папки, но теперь… Теперь у меня была совсем другая жизнь, и я больше не жаждал возмездия. Мне хотелось высказаться и отпустить прошлое. Для Гринго же дело, похоже, оказалось слишком личным, и он мечтал о мести, о личной вендетте со всеми участниками событий вокруг Киевского проекта «Миракса».
«Вы отобрали у меня отца – вы должны заплатить, иначе я отберу у вас все» – вероятно, нечто вроде этого, пусть и менее пафосное и утрированное, пульсировало у него в голове.
Вендетта не входила в мои планы. И я вспомнил о человеке, способном отговорить Гринго от опрометчивого поступка.
– Ну… в общем, кажется, один надежный человек у меня есть, – наконец сказал я. – Это девушка, очень толковый юрист… мы с ней познакомились на Коста-Рике в 2012 году, во время кругосветки. Катались вместе на серфе перед переездом в Никарагуа. Потом она помогала мне получить лицензию по импорту и продаже сигар в США, а в 2017 году консультировала меня как раз по проекту блокчейна и криптовалют.
– Звучит… интересно, но насколько она надежна? – нахмурился Гринго.
– Надежно – это как раз про нее, – подтвердил я. – Сейчас она частный детектив во Флориде, открыла свою контору… Не знаю, насколько ее заинтересует твой кейс с папкой, но, как минимум, она сможет объяснить тебе все варианты действий и последствий…
– «Раскулачивания Корейко», – сказал Гринго и мрачно усмехнулся.
– Вроде того, – медленно кивнул я. – В общем, ты пока поговори с детективом, напиши ей, что от меня, думаю, она выслушает. А я пока постараюсь придумать, как нам заработать не шантажом, а законно. Потерпи, думаю, направление с NFT правильное.
– Ладно, тогда жду контакты детектива и озарений по поводу законного заработка.
– Добро, – кивнул я.
Он отключился, а я вдруг подумал, что разлом поколений 70-х и 2000-х все-таки пролегает не в цифровой продвинутости и отсутствии таковой, а между «Глухарями» Розенбаума и «Новым мерином» Моргенштерна.
Глава 23. Дейл. Исчезновение
Судя по тому, что Гринго уже не в первый раз вспомнил про Корейко в контексте нашего импровизированного расследования, старая повесть «Золотой теленок», написанная Ильфом и Петровым, вскружила киевскому программисту голову. Принять вымышленную историю времен советского НЭПа за реальный алгоритм заработка мог только молодой и наивный интернет-селянин, не понимающий, насколько реальная жизнь изменилась сто лет спустя после описанных в книге событий. В реальной жизни не будет автора, который защитит любимого героя от врагов, подарит счастливое спасение из беды и воскресит.
Согласно китайской поговорке, когда вы кидаете палку, собака смотрит на палку, а волк – на того, кто ее бросил. Так вот Гринго в своем азарте, словно пес, бросился за сокровищами, в мыслях калькулируя прибыль, а я продолжал смотреть на своего врага и пока не понимал, возможно ли смотреть одновременно и на палку, и на бросающего.
Я понимал, что, учитывая личность Темникова, затея моего киевского знакомца обязательно закончится плачевно. Если программист пойдет к нему с предложением папки, «Тема» подставит его. Заявит вымогательство и обвинит Гринго (и, косвенно, меня), что все, что о нем написано, – это вымысел для вымогательства «честно» заработанных денег. И собранные киевским программистом улики превратятся не в доказательство вины Темникова, а в инструмент шантажа, и судебными органами США отныне и впредь будут восприниматься как фикция.
«И тогда все наши телодвижения окажутся совершенно напрасны».
Беседа с Гринго и его документы вывели меня из творческого ступора, и я продолжил работу над книгой, занявшись главой, посвященной подставным конторам Темникова и его друга Гурина. Параллельно я наводил справки по поводу NFT-технологий и ломал голову над тем, как нам использовать их для своих целей.
К сожалению, реальность нанесла мне трагический удар, заставив забыть на какое-то время обо всем на свете.
10-го марта мама прислала мне сообщение, что очень за меня волнуется, приложив скриншот коммента Полонского в твиттере от 26 февраля 2021 года под моей публикацией «История мираксздания» (финальный черновик № 9, «Уголовные дела Полонского) – «Привет максимка готовь вазелин».