Шумерские произведения безличны. Иногда имеется примечание «записано из уст бога» или даже «из уст коня».
Отношение к писцам напоминает египетское. В стихе «Труд писцов, собратьев моих» отец говорит сыну: «С тех пор Энки всему название дал, столь искусной работы, как дело писца, что я избрал, не могу назвать!» (Поэзия и проза Древнего Востока… С. 141). Здесь же говорится о важности традиций: «Сын да наследует дело отца! А не то – ни почета ему, ни привета!» (Там же). Письму обучали в специальных школах – «эдуббах», или «домах табличек».
По древней шумерской одежде легко определить, что первоначально люди носили шкуры животных. Она имитировала мех, напоминая его длинными ткаными полосами. Любовь к меху переняли потом ассирийцы. Их плащи первоначально также были отделаны мехом, который впоследствии стали заменять напоминающей его бахромой. Длина плаща зависела от общественного положения лица. Высшие слои носили длинные по щиколотку плащи, низшие и воины – короткий плащ.
Мифология и искусство Вавилона
Основные сюжеты ближневосточной литературы выходят из шумерских. Аккадцы, завоевав шумеров, восприняли их культуру, которая потом прошла через Вавилон и Ассирию. Мифы вавилонян и ассирийцев связаны с их шумерскими прототипами. Два из них – «Сошествие Иштар в Подземное царство» и рассказ о потопе – почти идентичны шумерским. Структура мифов и содержание остались неизменными, но богам дали иные имена. Богиня любви, плодородия и восхода Инанна превратилась в Иштар, Энлиль в Эллиля (бог воздуха, ветров и обитаемой земли, царь богов), Энки в Эйя (водный бог и бог мудрости).
Главным богом вавилонского пантеона был Мардук. Вавилонский миф о мироздании в основе своей восходит к шумерам. Найденный во время раскопок в г. Ашшуре, он написан на 7 глиняных таблетках, причем каждая из них соответствует описанию одного из этапов мироздания. Первоначально существовал известный нам хаос в виде чудовища Тиамат. Мардук разрубил его тело на две части. Из верхней он создал небо со звездами, из нижней – землю с растениями и животными. Затем из глины, смешанной с кровью одного из богов, он вылепил первых людей по своему образу и подобию.
Для мифологии Ближнего Востока характерно «творческое слово», о котором писал Н. Гумилев и которое в качестве главного начала присутствует в Библии. Достаточно что‑то сказать в мифе, как слово немедленно превращается в деяние. Здесь мифология продолжает то, что характерно для искусства.
Культурные герои находятся во взаимодействии с богами, и судьбы людей и богов тесно переплетены. В эпосе как жанре действуют вместе боги и люди. Сравнивая шумерские песни-сказы о Гильгамеше с самым известным на аккадском языке вавилонским эпосом о Гильгамеше, видим, как отдельные волшебные сказки-былины соединяются в эпопею. Сохраняя все шумерские сюжеты, вавилонская литература более последовательна и логична. Появляется единый авторский замысел, компоновка материала становится более продуманной, мысль более глубокой. Здесь видна та же тенденция рационализации – меньше повторов, больше логической связанности, но еще не все четко и понятно, как и следует на заре цивилизации при переходе от мистического искусства к мифологии. Эпос способствует синтезу мифов и становлению мифологии как целостной системы. Э. Кассирер интерпретирует культуру как плод платонической любви, которая, в свою очередь, определяется как желание бессмертия. Эпос о Гильгамеше иллюстрирует этот вывод.
Гильгамеш – по-видимому, исторический персонаж, царь, который жаждет славы и бессмертия.
В моем городе умирают люди, горюет сердце!
Люди уходят, сердце сжимается!
Через стену городскую свесился я,
Трупы в реке увидел я,
Разве не так уйду и я?
Воистину так, воистину так!
Гильгамеш является типичным культурным героем, встречаемым на всех этапах развития культуры. Таким образом цивилизация фиксирует и запоминает созданное до ее возникновения. Гильгамеш защищает свой народ от захватчиков, хотя все в руках бога:
Без Энлиля, Могучего Утеса,
Не выстроен город, не заложен поселок,
Не выстроен хлев, не заложен загон,
Вождь не возвышен, жрец не рожден,
Не избран оракулом служитель храма,
Нет в отрядах начальников войска
И дальше, напоминая библейское: «Твои замыслы кто угадает? Твои тайные силы никому не подвластны!» и еще: «Слово твое небесам опора, слово твое земле – основа! Сия хвалебная песнь богу – превыше всего», – заключает гимн Энлилю (Там же).
Устроив дела в своем городе, Гильгамеш решает добыть славу в борьбе с природой. Это имеет материальное основание, так как в период становления сельскохозяйственной цивилизации необходимо рубить леса. Бог Ану на совете богов говорит: «Умереть подобает тому, кто у гор похитил кедры!» (Там же. С. 191), но Эллиль предлагает, чтобы умер друг Гильгамеша Энкиду, а не он сам. Так и случилось. «Его постигла судьба человека!», сокрушается Гильгамеш (Там же. С. 201).
После смерти Энкиду Гильгамеш, по его собственным словам, устрашился смерти и убежал в пустыню.
Энкиду, друг мой любимый, стал землею!
Так же, как он, и я не лягу ль,
Чтоб не встать во веки веков?
Хозяйка богов убеждает Гильгамеша:
Гильгамеш! Куда ты стремишься?
Жизни, что ищешь, не найдешь ты!
Боги, когда создавали человека, —
Смерть они определили человеку,
Жизнь в своих руках удержали
Человек не должен стремиться к невозможному. Сам погибший Энкиду пытается убедить Гильгамеша, что он должен выполнить свое человеческое предназначение:
Издревле, Гильгамеш, назначено людям:
Земледелец пашет землю, урожай собирает,
Пастух и охотник со зверьем обитает,
Надевает шкуру, ест их мясо.
Ты же хочешь, Гильгамеш, чего не бывало
Но Гильгамеш безутешен. Главная мечта его теперь – обрести вечную жизнь. Мотив борьбы со смертью – основной в эпосе о Гильгамеше.
Ярая смерть не щадит человека:
Разве навеки мы строим домы?
Разве навеки ставим печати?
Разве навеки делятся братья?
Разве навеки ненависть в людях?
Разве навеки река несет полые воды?
Стрекозой навсегда ль обернется личинка
Великие боги ведают судьбой человека.
Они смерть и жизнь определили,
Не поведали смертного часа,
А поведали: жить живому!
Вспоминая о египетских пирамидах и мумиях, можно сказать, что египтяне практически стремились к тому, чего так страстно желал Гильгамеш. Страдания Гильгамеша по поводу неизбежности смерти напоминают страдания Будды.
Что же делать,
Утнапишты, куда пойду я?
Плотью моей овладел Похититель,
В моих покоях смерть обитает,
И куда взор я ни брошу – смерть повсюду!
Стремясь обрести бессмертие, Гильгамеш проходит путем солнца в подземном мире после того, как оно умирает, чтобы утром возродиться снова. Наконец, единственный бессмертный человек Утнапишты дает Гильгамешу цветок вечной молодости, но змея крадет его.
В эпосе о Гильгамеше встречаем сказание о всемирном потопе. Боги решают устроить потоп на своем совете, но один из участников, светлоокий Эа сообщает о решении богов хижине и через нее дает совет человеку:
Снеси жилище, построй корабль,
Покинь изобилие, заботься о жизни,
Богатство презри, спасай свою душу!
На свой корабль погрузи все живое
Так Утнапишты и сделал. Высота бортов ковчега была 60 м, площадь ковчега 1/3 га. Дождь и страшная буря продолжались 7 дней, так что сами боги раскаялись в своем поступке. Выпущенный из ковчега через 7 дней голубь вернулся назад, не найдя себе места. Вернулась и ласточка, посланная позже, но не вернулся ворон. Тогда Утнапишты вышел из ковчега и принес жертвы богам, главный из которых, организатор потопа Эллиль, сделал его бессмертным.
Храмы богам в Двуречье строились на высоких платформах, что в какой‑то степени предохраняло от частых наводнений. К концу 3-го тысячелетия до н. э. стали строить храмы на нескольких платформах, так называемые зиккураты. Один из них в Уре был высотой 20 м, причем нижний ярус имел высоту 15 м, а два верхних относительно невысоки.
Мифология и искусство хеттов и ассирийцев
Хеттский язык принадлежит к группе индоевропейских. Хеттские гимны, например, гимн солнцу, обнаруживают влияние вавилонских гимнов, однако имеют ряд особенностей (в частности, отмечая значение Солнца не только для людей, но и животных). Влияние на хеттов оказал и хурритский мифологический цикл (хурриты обитали в Северной Сирии и Северной Месопотамии), а через них он воздействовал на греческие мифологические сюжеты. Поэтому хеттскую литературу можно считать промежуточным звеном между литературами Месопотамии и Древней Греции. Цикл «О царствовании на небесах» напоминает греческую теогонию Гесиода, в которой каждое следующее поколение богов побеждает предыдущее.
Исторические хроники, написанные от имени хеттского царя Мурсалиса II (XIII в. до н. э.) особенностями формы (притчи) и содержания (мысль о переходе греха от отца к сыну, идея искупления) обнаруживают сходство с ветхозаветной литературой и ее более поздними продолжениями. В гимне Солнцу имеется оборот «Я иду своей дорогой правды», который прямо соответствует Ветхому Завету («Я хожу по пути правды» – «Книга притчей Соломоновых» 8: 20).