Третий этап – от господства идеологии до упадка – можно назвать догматическим. Идеологическая лава, выйдя на поверхность, начинает застывать, отрываясь от действительной жизни и интересов людей. Идеи превращаются в непререкаемые догмы и теряют жизненную силу. Если на втором этапе идеология пользуется еще философскими (преимущественно диалектическими) приемами, обеспечивающими ее проникновение в массы, то на третьем этапе она уже перестает впитывать какие‑либо философские положения и превращается в самого страшного врага философии.
К культуре относится только этап формирования идеологии. Затем идеология утверждается и пытается подчинить культуру.
Ныне это самая большая опасность, грозящая культуре в целом. В идеологии культура достигает своего самоотрицания, переходя, говоря гегелевским языком, «в свое другое». Ничто так не навязывается людям, никакая другая отрасль культуры не внедряется столь насильственно, вопреки самой природе культуры, и никогда кризис культуры не становится столь всеобъемлющим.
Словесным проявлением переворачивания культуры выступает идеологический термин «культурная революция», а стремление избавиться от культуры, превращаемой в антикультуру, выражается в направлении контркультуры.
Идеология появляется изнутри культуры как ее отрасль, и поэтому она опаснее всего для культуры, наподобие раковой опухоли. Противостояние идеологии и культуры откровенно и четко выразил Геринг, сказав: «Когда я слышу слово «культура», я хватаюсь за пистолет». Материальный результат противостояния вроде бы предопределен, потому что у культуры нет оружия, но идеология проигрывает в любом случае, потому что она или подрубит сук, на котором сидит, или на древе культуры вместо нее вырастет другой плод. Торжество идеологии блестяще, но временно.
Три источника идеологии
Идеология имеет три источника, заключенные в трех прекрасных словах лозунга Великой французской революции: свобода, равенство, братство. Из них как завязи образовались три мировые идеологии. Само понятие «идеология» появилось в XVIII в. и первоначально обозначало по самой этимологии слова учение об идеях – понятии, возвращающем к Платону, который, кстати, создал в своих поздних произведениях «Государство» и «Законы» прообраз идеологической системы, которую он неудачно пытался воплотить в жизнь.
Породила идеологию, эту духовную атомную бомбу по той разрушительной силе, которой она обладает, эпоха Просвещения. У ее истоков стоял Ж. – Ж. Руссо, считавший, что науки и искусства не делают человека нравственным и счастливым. Руссо восхищались деятели французской революции, особенно Робеспьер, провозгласившие свободу и ограничившие ее во имя ее. «Свобода состоит в возможности делать все, что не приносит вреда другому», – провозгласила «Декларация прав человека и гражданина», принятая Национальным собранием Франции 26 августа 1789 г. Но вскоре началось преследование врагов свободы, и их головы полетели одна за другой.
Во времена Великой французской революции было в ходу и понятие «враг народа». Декрет Конвента объявлял врагами народа всех, кто выступал против Конвента или пытался унизить его. В соответствии с декретом Конвента от 26 февраля 1794 г. можно было объявить врагом народа кого угодно, например, тех, кто препятствовал народному просвещению «путем всяких махинаций» (Хрестоматия по истории государства и права зарубежных стран. М., 1984. С. 239). Наказание – смертная казнь. Улик достаточно устных.
Сначала деятели революции победили в своей стране, а затем начали войны, с тем чтобы, как заявил Камбон, «ничто, существовавшее прежде, не могло устоять перед осуществляемой нами властью» (Жорес Ж. Социалистическая история Французской революции. Т. 4. М., 1981. С. 152). Задача революционных войн заключалась в том, чтобы способствовать возникновению революций в других странах. Аналогичные задачи ставились после прихода большевиков к власти в России: «подталкивать» революции в странах Запада и Востока и в конце концов разжечь пожар мировой революции.
Тут же возникает знаменитое «кто кого?» Аргумент: если мы первые не начнем войну, то революция будет раздавлена усилиями всего мира. Тезис об обострении борьбы между капитализмом и социализмом использовал затем Сталин. Начавшаяся война, писал Жорес, «не была борьбой одной нации против другой нации, а борьбой одной системы институтов – против другой системы институтов. Теперь институты, созданные свободой, должны были уничтожить, пусть даже силой, институты, созданные рабством» (Там же. С. 155). То же было в России в XX в.
Жорес восклицает: «Но как опасна такая попытка! Какие диктаторские привычки привьет она Франции! И как рискует она отождествить в глазах других народов национальную свободу с былым порабощением!» (Там же). Закончилось диктатурой: Наполеона и Сталина.
Обе революции были борьбой идеологии за власть, и в этом их сходство. Не важно, что идеологии различны: одна – идеология свободы, другая – идеология равенства. Обе превратились в тоталитарное потребительство и потребительский тоталитаризм. А как же с теми, кто не подчинится завоевателям, несшим свободу? «Тогда и отношение будет к ним, как к врагам, раз они не хотят ни свободы, ни равенства» (Там же. С. 158). Это было названо революционной диктатурой Франции и революционным протекторатом Франции над народами (доктрина Камбона, объявленная 15 декабря 1792 г. и утвержденная Конвентом). Великая французская революция была образцом идеологической революции. Ее аналог – октябрьский переворот в России.
Есть такое выражение: «революция пожирает своих детей». Французская революция закончилась гибелью тех, кто ее организовал. Но идеология победила. Аналогична ситуация в России в XX в. Большинство активных сторонников коммунистической идеологии погибли или до революции, или во время ее, или после в сталинских лагерях. Они оказались жертвами, на крови которых взошла идеология.
Идеология вступила в борьбу за власть в конце XVIII в., когда летели головы ее сторонников и противников, но окончательно укрепилась после I мировой войны, победили в которой идеологические державы – Англия, Франция и США, а побежденные взяли идеологии (другие) на вооружение – Россия в 1917-м, Италия в 1922-м, Германия в 1933-м.
Те, кто отдавал свои жизни за свободу, равенство и братство, подпитывали своей энергией идеологию до того момента, пока она, победив с помощью жертв, сама не отвечала репрессиями против своих противников. Примером является французская революция, но это свойственно всем идеологиям. Гибли тысячи борцов за рабочее дело, угнетенный народ и свободу, и жертвы не пропали даром. Из них родилось господство идеологии в трех формах – либерально‑капиталистической, националистической и коммунистической. Каждая обещала счастье, и большинство людей верило и надеялось. Ни одна не оправдала надежд. Почему? Объяснение может быть трех типов: историческое рациональное, историческое нерациональное и метаисторическое. Если ограничиться первым, то ни одна из идеологий не выполнила обещаний в силу расщепленности единого идеала и из-за подмены в попытке насильственного приведения людей к счастью. Выводы о государстве как политической форме угнетения большинства меньшинством на диалектическом этапе идеологии сопровождались демагогией о скором преодолении всякого угнетения в результате буржуазной или социалистической революции. Прозрение рука об руку с утопией.
Все социальные утопии хороши, поскольку не воплощены в жизнь и относятся к духовной культуре. Попытки их реализации всегда антикультурны. Слова Геринга весьма показательны, а отсутствие таковых у представителей других идеологий свидетельствует отнюдь не об ином отношении к культуре, а о большем лицемерии. В целом все идеологии антикультурны и тоталитарны.
Либерально‑капиталистическая идеология
Для нее главное слово «свобода», первое из троицы Великой французской революции. За ним скрывалось стремление третьего сословия ликвидировать привилегии аристократии и духовенства и достичь одинаковых с ними юридических прав. Когда это произошло, был брошен лозунг: «Обогащайтесь!» – и возникла новая форма неравенства, основанная на богатстве одних и бедности других.
Ахиллесова пята идеологии – насилие. Чем больше насилия в теории и практике идеологии, тем быстрее приходит она к гибели. Порой она еще находится у власти, но ей уже никто не верит. Наиболее хитрая идеология – либерально‑капиталистическая, насилие которой не прямое, а косвенное, денежное, которое ей удается скрывать. Недаром в обширном труде «Открытое общество и его враги» апологет капитализма Поппер лишь один раз употребляет слово «деньги», да и то в примечании. Поистине гегелевская «хитрость разума» – управлять не путем грубого насилия, а посредством денег. Деньги хороши как средство самореализации, когда не отняты у других. Но именно это происходит в капиталистическом обществе, построенном на эксплуатации людей, идей и природы, где высший стимул – прибыль. Поппер решил вдохнуть жизнь в либерально‑капиталистическую идеологию, но идеологичность его «Открытого общества» очевидна. Однажды в примечании он говорит о том, что на деньги можно купить политическую власть, но это разбивает его предыдущие построения. Капиталистическое общество открыто для имеющего деньги. Без денег оно закрыто. «А деньги‑что ж, это те же гвозди и так же тянутся к нашим рукам» (А. Башлачев).
Данную идеологию можно назвать либерально‑капиталистической, потому что начинает она с лозунга свободы, еще наполненного гуманистическим содержанием эпохи Возрождения, затем переходит к пониманию свободы как свободы предпринимательства и формальных прав личности и собственности, а заканчивает проповедью потребительства. Эта идеология господствует в большинстве развитых европейских стран, которые прошли через две подмены, превратившие христианство из религии рабов в религию господ и науку из познания мира в инструмент господства над природой.
Права человека – звучит привлекательно. Но во имя этих прав могут уничтожаться целые нации, которые их якобы не соблюдают. Получается, что ради одного человека и его прав позволительно уничтожать целую культуру. Либерально‑капиталистическая идеология взяла кое‑что из других, а именно: люди должны быть равны (но формально или люди твоего класса и нации). За счет этого синтеза она вырвалась вперед и сейчас стала лидирующей в мире. Обвинять ее в коварстве бесполезно, так как идеология такова по сути.