В те времена, пишет Е.Е. Голубинский, «наши монахи смотрели на пример современных им монахов греческих, а позднейшие греческие монахи уже не шли из города в пустыни. И вот, богоизбранный юноша Варфоломей (имя до принятия монашества. – А.Г.), отвращая взор свой от примера современных ему монахов греческих и обращая его к примеру древних египетских учредителей монашества – Антония, Пахомия и Макариев, решил монашествовать в том собственном смысле, чтобы подвизаться в удаленной от жилищ человеческих пустыне» (там же. С. 155).
«В последующее время, в XV, XVI, XVII столетиях монашеское подвижничество посредством совершенного уединенного пустынножития не составляло у нас очень большой редкости, – продолжает Голубинский, – но оно началось у нас именно от преподобного Сергия и он был именно первым, кто ввел его у нас. Не так трудно делать что-либо трудное, когда прежде нас уже делали это многие другие, как трудно решиться на это первому» (там же. С. 157).
«Пустыня была настоящая и суровая пустыня: кругом на большое расстояние во все стороны – дремучий лес; в лесу – ни единого жилища человеческого и не единой человеческой стези, так что нельзя было видеть лица и нельзя было слышать голоса человеческого, а можно было видеть и слышать только зверей и птиц» (там же. С. 156).
Важно не только то, что Сергий начал свое великое дело в природе, но и то, как он обращался с ней. Это было то гармоничное взаимодействие, к которому призывает современная экология. «Поселившись среди зверей, преподобный Сергий приобрел их расположение, а с некоторыми из них вступил даже, так сказать, в содружество. Мимо кельи его бегали стада волков, но ему вреда не причиняли; проходили иногда и медведи, но также не беспокоили его. Между медведями нашелся один, который часто начал посещать преподобного» (там же. С. 159). Б. Зайцев пишет, что Сергий Радонежский «благословил природу, в образе медведя близко подошедшую к нему» (там же. С. 215).
Он был поистине другом животных, всей природы. Такое поведение соответствовало общим правилам христианского отношения к природе. Природа в христианстве не одушевляется, как в язычестве, но почитается как творение Божье. Свойства православного святого – смирение и любовь в полной мере переносит Сергий на всю природу. Он любит медведя, которого кормит, и у него нет чувства превосходства перед «братьями меньшими».
Природа для Сергия – способ приобщения к Богу. Уйти от людей в дикую природу и в ней обрести Бога – таков путь Сергия Радонежского. «В самой ограде монастыря первобытный лес шумел над самыми кельями и осенью обсыпал их кровли палыми листьями и иглами» (там же. С. 266).
Сейчас пишут, что для решения экологической проблемы необходима определенная степень нравственности. Надо любить всю окружающую природу, все существа на Земле. Возражают, что это невозможно. Невозможно для простого человека, но не для святого. Сергию Радонежскому была присуща «любовь совершенная». Сергий побеждал людей и природу без насилия – своим примером. Этим он был похож на другого экологического святого – Франциска Ассизского, читавшего проповеди птицам.
«Житие же его бе сицево: пост, сухоядение, беспостелие» (там же. С. 138). «Пищу преподобного Сергия во время его уединенного пустынножития составляли хлеб и вода» (там же. С. 159). Ходил он в такой «худой» одежде, «что не далека была от того, чтобы называться рубищем» (там же. С. 170).
В пустыни, в совершенном уединении Сергий прожил около двух лет. Стали к нему приходить другие монахи. Свой растущий авторитет Сергий Радонежский использовал для предотвращения княжеских междоусобиц. Он благословил Дмитрия Донского на битву с Мамаем. Своей скромностью преподобный Сергий подавал пример всем, и хотя на месте его пустынножития возник привлекший много людей монастырь, «несохраненная монастырем первоначальная его пустынность послужила образцом для последующих ревнителей подвижничества к устроению пустынных монастырей» (там же. С. 164). Не менее четверти русских монастырей основаны прямыми учениками Сергия и стали они образцами общежития и преображения природы, как Валаамский, Соловецкий, Кирилло-Белозерский и другие.
Чудотворец Сергий помогал людям и после своей смерти, о чем подробно написано Симоном Азарьиным. Как говорил В.О. Ключевский, «при имени преподобного Сергия народ вспоминает свое нравственное возрождение, сделавшее возможным и возрождение политическое, и затверживает правило, что политическая крепость прочна только тогда, когда держится на силе нравственной» (там же. С. 271).
После Сергия Радонежского было на Руси много святых – патриарх Гермоген, Серафим Саровский и другие, но имя святого Сергия навсегда осталось наиболее почитаемым. С жизнью других святых мы можем познакомиться по их житиям, а также по художественным произведениям. Приехав в знаменитый православный монастырь Оптина пустынь в 1878 г. в тяжелом душевном состоянии после смерти сына, Достоевский начал там писать свой последний роман «Братья Карамазовы» и в образе положительного героя старца Зосимы воплотил черты оптинского старца Амвросия. Амвросий Оптинский был канонизирован и причислен к лику святых на Поместном соборе Русской Православной Церкви в 1988 г. почти через 100 лет после своей смерти.
Под стать литературе были живопись и архитектура. Вершиной русского искусства по праву считается средневековая живопись. Самые знаменитые иконописцы на Руси: Феофан Грек (ок. 1340—после 1405), Андрей Рублев (1360—ок.1430), Даниил Черный (ок. 1360–1430), Дионисий (1440–1502/3), Симон Ушаков (1626–1683).
Интересны размышления Е.Н. Трубецкого о значении архитектурных форм. «Византийский купол над храмом изображает собою свод небесный, покрывший землю. Напротив, готический шпиц выражает собою неудержимое стремление ввысь, подъемлющее от земли к небу каменные громады. И, наконец, наша отечественная «луковица» воплощает в себе идею глубокого молитвенного горения к небесам, через которое наш земной мир становится причастным к потустороннему богатству» (Трубецкой Е.Н. Три очерка о русской иконе. Новосибирск, 1991. С. 11). Иван Великий, по Трубецкому, гигантская свеча, вздымающаяся к небу над Москвой, а многоглавые церкви – многосвешники. Город со множеством храмов как бы горит духовными огнями.
Церковный раскол и после него
Громадным событием в духовной жизни России был церковный раскол XVII в. Постепенно русская церковь обособилась от византийской и внутри нее стали появляться ереси. Вначале – ересь стригольников в XIV в., направленная против церковной иерархии, затем ересь жидовствующих в XV в., отрицавшая триединство Бога.
Внутри самой церкви на рубеже XV–XVI вв. происходила борьба двух течений – «нестяжателей», которые считали, что церковь должна думать прежде всего о духовном, и «иосифлянами» (по имени знаменитого церковного деятеля Иосифа Волоцкого), которые полагали, что монастыри вправе владеть землями и быть экономичеки независимыми. Раскол произошел из-за церковной реформы, осуществленной патриархом Никоном, которую далеко не все служители русской церкви приняли. Необходимость церковной реформы была связана с тем, что ко второй половине XVII в. территория русского государства существенно расширилась. В результате воссоединения Украины с Россией в состав Московского государства вошли древнерусские земли, которые до этого находились в составе Польши. И вот выяснилось, что церковные книги, бывшие в употреблении в России, отличаются от тех, которыми пользовались в Малороссии и других православных землях. Различия касались как написания слов (Исус и Иисус), так и некоторых смысловых деталей. Патриарх Никон принял решение в целях унификации исправить богослужебные книги по греческому оригиналу. Этому воспротивились священнослужители во главе с протопопом Аввакумом, считавшие, что утвердившаяся на Руси вера самая истинная и поэтому ничего в русской богослужебной литературе исправлению не подлежит. Обе стороны были непримиримы, и противостояние между ними привело к церковному расколу. Противники реформы преследовались и уничтожались. Наиболее яростные, как Аввакум, были сожжены.
Отношение к церковному расколу неоднозначно. Более ранние и современные исследователи принимают и ту и другую сторону. Одни отмечают, что церковная реформа дала возможность России выйти в более широкое духовное пространство и, стало быть, в целом была полезна; другие пишут, что она привела к отрыву от национальных корней, что негативно сказалось на духовном развитии России. Но все сходятся на том, что сам по себе раскол, да еще приведший к таким жестоким последствиям в жизни церкви и русского общества в целом – это трагедия. В результате раскола русская церковь разделилась на новообрядческую (официальная церковь) и старообрядческую, которая не приняла реформы.
В контексте русского национального характера борьба за истинную веру предстает как основа духовной устойчивости общества и самого существования государства, а, стало быть, причины церковного раскола XVII в. оказываются весьма важными. Они заключались в двух противоположных тенденциях русской жизни, которые в XIX в. разделят светское общество на западников и славянофилов, а в XX в. – на демократов и патриотов: с одной стороны, стремление к подражанию Западу, а с другой – высокомерие по отношению к нему и превознесение своего, связанное с консерватизмом мышления. Официальная церковь стремилась исправить книги и обряды в соответствии с греческими и западными (украинскими после присоединения Малороссии); старообрядцы же считали, что существующее у нас является наилучшим и не нуждается в корректировке по чужим книгам, которые, наоборот, надо исправить по нашим. Раскол оказал негативное воздействие на духовную целостность русского общества, но стимулировал развитие его в различных областях – светское искусство, философия и т. д.
Философия в России имела преимущественно прикладной характер – это была или религиозная, или идеологическая философия, подчиняющаяся религии или идеологии. Философской основой русской космической цивилизации был русский космизм в лице Н.Ф. Федорова и других мыслителей и практиков. Овладение космосом соединяется у Федорова с тягой к бессмертию и воскрешению умерших, а, стало быть, единство с космосом означает борьбу против сил смерти. Федоров писал, что смерть – зло, и поставил перед человечеством задачу воскрешения всех живших на земле поколений – беспримерную по смелости и нравственной мощи цель. Пытаясь соединить науку с христианством, Федоров хотел поставить науку на службу великим нравственным задачам, которым человечество следовало испокон веков, т. е. протянуть единую нить культуры от мистики до науки. Великие же русские анархисты были готовы драться не только с государством, но с самим Господом, как Бакунин, провозгласивший, переиначивая Вольтера: «Если бы Бог был, его следовало бы ниспровергнуть», тем самым уподобляясь мильтоновскому Сатане, который считал Бога тираном.