Наконец, третья тенденция – это тенденция рационализации. Эволюция христианства особенно хорошо показывает, как нарастает в религии рациональный момент. Появляется протестантизм, и в нем происходит отказ от мистических и мифологических компонентов, хотя, казалось бы, можно было просто отказаться от индульгенций и инквизиции.
За 1500 лет тенденция рационализации сделала свое, и появилось большое количество людей, скептически относящихся к мистике и мифологии. Для них это в лучшем случае полезные символы, но они уже не могут воспринимать их буквально.
Мировыми религиями становятся такие системы, которые взяв все рациональные выводы из мифологических воззрений, не основе которых они возникли, освободились от самих мифологических образов, которые составили основу этих воззрений. Далее. Мировые религии обращались не к отдельным народам и слоям общества, а ко всем людям. В результате религии смогли стать мировыми и сделать религию ведущей отраслью культуры.
Соотношение религии с другими отраслями культуры
Все отрасли культуры имеют свою специфику и в то же время в определенных отношениях сходны друг с другом. Религия не составляет исключения. О сходстве и отличии религии от мистики и мифологии мы говорили в двух первых главах. В этом параграфе поговорим о сходстве и отличиях между религией, с одной стороны, и философией и наукой – с другой, хотя кое-что об этом было сказано выше.
И философия, и религия пытаются каждая по-своему приоткрыть завесу над Бесконечным, разгадать тайну жизни и смерти. По Гегелю, «философия и религия имеют своим предметом истину, и именно истину в высшем смысле этого слова, – в том смысле, что Бог и только он один, есть истина» (Гегель Г. Энциклопедия философских наук: В 3 т. М., 1975. Т. 1. С. 84). Жажда вечной жизни стимулирует познание и ведет к обнаружению истины. «Философия не есть мирская премудрость, не познание немирского; не познание внешней массы, эмпирического наличного бытия и жизни, а познание того, что вечно, что есть Бог и что связано с его природой» (там же. С. 219). Любопытно это определение философии как познания немирского сравнить с фрагментом «Нового Завета»: «Мудрость же мы проповедуем между совершенными, но мудрость не века сего и не властей века сего преходящих, но проповедуем премудрость Божию, тайную, сокровенную, которую предназначил Бог прежде веков к славе нашей» (1 Коринфянам 2: 6–7).
Смерть – тайна из тайн. Как родовому существу человеку противостоит природа (все люди объединяются для борьбы с ней), как социальному существу – общество (группы людей противостоят друг другу), и, наконец, как индивиду, человеку противостоит смерть (каждый встречает ее один на один). Люди делятся на верующих в вечность своего Я, неверующих и сомневающихся. Различные философские системы вращаются вокруг этих вопросов. История философии – это совокупность аргументов за и против бессмертия.
Нет никаких эмпирических данных о смерти. Обыватель убивает время, чтобы забыть об ужасе смерти, и мало у кого хватает мужества заглянуть в глаза страшной неизвестности. От боязни смерти не избавиться ни запрещением, ни привычкой думать о ней. Единственный способ – подняться над ней духом не только в волевом (заставлять думать или не думать – успеху этого препятствует бессознательное), но и в содержательном плане. К этому ведут философия и религия.
Большинство философских работ относится к «философии смерти». Бердяев писал: «Я отношу к философам-мистикам не только Плотина, но и Платона, не только Якова Бема, не только Шеллинга или Баадера, но и Гегеля и Шопенгауэра» (Бердяев НА. Новое религиозное сознание и общественность. СПб., 1907.
С. XIII). Везде, где есть разговоры о внечувственных реальностях, имеем дело с «философией смерти», психологической основой которой является потребность в бессмертии, а не тяга к знаниям, точно так же, как алхимиков жажда обогащения, а не знания, заставляла искать философский камень; как и астрологами руководило желание узнать будущее. Наука древних, ориентированная на познание сущности мира, исходила преимущественно из потребностей загробной жизни. Современная наука, ориентированная на технический прогресс, определяется потребностями посюсторонней жизни. В целостной культуре обе цели соединяются.
В той мере, в которой философия обращается к проблеме бессмертия, она религиозна. Порой возникновение и развитие философии и религии объясняют «абсурдом существования», который привел к центральной проблеме религии и философии, – эсхатологии.
От религии философия отличается тем, что сомнение в ней перманентно, хотя в философию идут для того, чтобы обрести твердую почву под ногами. Декарта обвинили в том, что, начав с сомнения во всех основаниях, он пришел к созданию системы на основаниях столь же сомнительных. Философия начинается с сомнения в чужих положениях и приходит к концепции, основанной на индивидуальном духе. Теологические системы Августина и Фомы Аквинского занимают промежуточное место между философией и религией, поскольку они индивидуальны, но покоятся на внешнем авторитете.
Человек начинает философствовать, когда у него закрадываются сомнения в смысле жизни, но отыскать его он во что бы то ни стало хочет. Однако если он заставит себя поверить в какой-либо вариант, то из философии перейдет в религию. Если же он вообще не интересуется смыслом жизни, то никогда не дойдет до философии.
Люди с большим запасом телесной энергии склонны к «философии жизни». Главный психологический корень «философии смерти» – потребность в вере в вечную жизнь. Сторонники этого направления имеют меньше телесной энергии, но больше силы духа. В философском мистицизме велик момент веры, что сближает его с религией.
Между философией и религией то общее, что философские истины столь же интуитивны, как догматы веры, но первые рационально обоснованы, вторые – нет. Философ обязан обосновать с логической непротиворечивостью (но не доказать – это невозможно) то, во что он верит и подкрепить разумом веру.
Арджуна еще спрашивает у Кришны: «Ты должен мне ясно ответить: что лучше?» Будда уже достигает просветления сам, но его способ не рационален. Ясперс критикует теологию за инертность и пренебрежение доводами «чистого» разума. Но если философия все трансцендентное расценивает как шифр (именно так поступает экзистенциализм), тем самым она противопоставляет себя вере и вместо утешения дает понять, что понять бытие нельзя.
«У философа должно быть «око», которое зрит божественное», – писал М. Штирнер (Штирнер М. Единственный и его собственность. СПб., 1868. С. 291). Бог для философии не менее важен, чем для религии, хотя часто он выполняет функцию понятия о мыслительных сущностях, первостепенную для философии. Философский бог не тождествен религиозному, и его присутствие не гарантирует, что мы имеем дело с философией религии. Бог религии не только мыслительная сущность, но еще и личностен. Он менее рационален, чем философский, но верующим ближе и понятней.
Связь между философскими и религиозными представлениями прослеживается четко и совсем не удивительно, что именно в греческом политеизме сформировалась философия Платона с его царством идей, а в монотеистической христианской Европе, два с лишним тысячелетия спустя, появился Гегель с единой Абсолютной Идеей.
И в философии, и в религии присутствуют рассуждения о Боге. Но «в споре нет смиренномудрия», говорили оптинские старцы. А философия не обходится без спора. Оружие религии – молитва, философии – логичный аргумент.
Стремление философа к истине ненасыщаемо, потому что он не знает, «попал в цель» или нет. Если он уверен, что истина у него в руках, он становится верующим. Если уверен, что ничего найти нельзя, погружается в материальную действительность. Религия обращается ко всем людям, но несет одну истину как единственно верную. Философия не претендует на истинность какой-либо одной системы. Она конструирует пригодные для всех духовные дома, которые хотя и связаны с традициями определенной культуры, но в принципе универсальны. Она преимущественно спрашивает, и удачные вопросы и ответы входят в сокровищницу человеческой мудрости. Религия и идеология дают ответы соответственно для той и этой жизни.
Остановимся теперь на соотношении науки и религии, тем более что существуют различные точки зрения по данной проблеме. В атеистической литературе пропагандировалось мнение, что научное знание и религиозная вера несовместимы и каждое новое знание уменьшает область веры, вплоть до утверждений, что поскольку космонавты не увидели Бога, то стало быть его нет.
Водораздел между наукой и религией проходит в соответствии с соотношением в этих отраслях культуры разума и веры. В науке преобладает рациональность, но и в ней имеет место вера, без которой познание невозможно, – вера в чувственную реальность, которая дается человеку в ощущениях, вера в познавательные возможности разума и в способность научного знания отражать действительность. Без такой веры ученому трудно было бы приступить к научному исследованию. Наука не исключительно рациональна, в ней есть место и интуиции, особенно на стадии формулирования гипотез. С другой стороны, и разум, особенно в теологических исследованиях, привлекался для обоснования веры, и далеко не все церковные деятели соглашались со словами: «верую, потому что абсурдно».
Итак, области разума и веры не разделены абсолютной преградой. Наука может сосуществовать с религией, поскольку внимание этих отраслей культуры устремлено на разные вещи: в науке – на эмпирическую реальность, в религии – преимущественно на внечувственное. Научная картина мира, ограничиваясь сферой опыта, не имеет прямого отношения к религиозным откровениям, и ученый может быть как атеистом, так и верующим. Другое дело, что в истории культуры известны случаи резких конфронтаций между наукой и религией, особенно в те времена, когда наука обретала свою независимость, скажем, во времена создания гелиоцентрической модели строения мира Коперником. Но так не обязательно должно быть всегда.