После этого мне явно полегчало.
Вода в ванне стала совершенно черной. Эта жидкость постепенно стекала в канализацию, возвещая мне, что, кажется, закончился самый мрачный период в моей жизни.
Я рухнул на мягкую кровать. Заснул. Проснулся от телефонного звонка и вздрогнул, мне показалось, что я в камере и вновь человек с бульдожьим лицом отодвигает засов на дверном окошке и протягивает мне баланду. Но через мгновение я осознал, что нахожусь в номере отеля.
Звонил Назым-бей, он ожидал меня в вестибюле. Этот добрый молодой человек привез одеяло, чтобы я не замерз на холоде. Он извинился, что не смог подобрать для меня подходящего пальто или куртки, так как мы были разного роста. А сейчас советует набросить одеяло на плечи, потому что на улице ниже нуля.
Я набросил одеяло, словно пелерину, и сказал, что все равно за все благодарен. Он отвез меня на машине в ресторан. Я с изумлением рассматривал чисто одетых людей, которые сидели за столами, ели и разговаривали. Мы тоже сели за стол. Назым-бей заказал множество блюд. За дружеской трапезой он сказал, что невероятно сожалеет о том, что со мной произошло. Тот вечер прошел в приятной атмосфере. Мне показалось, что Назым-бей хочет что-то еще сказать, но не решается. Я несколько раз попытался его спросить об этом, но он всякий раз мастерски переводил разговор на другую тему. Мне очень хотелось поведать ему свою историю: я рассказал о своих мытарствах настолько подробно, насколько это было возможно.
Прежде чем мы поднялись из-за стола, я попросил Назым-бея узнать, как быстрее добраться до Борисова. Скорее всего, придется лететь через Москву. Мне хотелось бы взять билет на первый же самолет, не мог бы он помочь? Назым-бей дал слово, что купит мне билет на самолет до Москвы и даст денег, чтобы я пересел на рейс, следующий в Минск.
– Надеюсь решить эту проблему прежде, чем вы побреетесь, – засмеялся Назым-бей.
Я сказал, что не собираюсь бриться.
– Вы хотите оставить свою бороду? Напрасно! Я видел вашу фотографию в паспорте.
– Нет, – ответил я, – бриться я не хочу.
– Борода будет напоминать вам о страданиях в тюрьме. Я бы на вашем месте первым делом от нее избавился.
– Когда я в отеле посмотрел на себя в зеркало, мои длинные волосы и борода напомнили мне о ликах христианских святых на иконах. Мне показалось, что если я взвалю на плечи мешок и возьму в руки посох, то буду похож на старца. Может быть, мой вид понравится моей несчастной невесте. Она очень верующая православная. Я у нее спрошу.
Назым-бей робко осведомился:
– Я могу узнать имя вашей невесты?
– Конечно. Ее зовут Ольга.
Он облегченно вздохнул и откинулся на спинку стула. У него был такой вид, словно он избавился от большой проблемы. Я удивился и спросил, в чем дело.
Наконец Назым-бей признался. Чтобы забрать меня с военной базы, помимо всего прочего, он привез командиру гарнизона из консульских запасов две бутылки старого виски, в ответ на это полковник по дружбе рассказал ему, что произошло. Короче говоря, Назым-бей знает кое-что, что боялся мне сказать, и до этого момента думал, как бы так сделать, чтобы не сильно задеть меня. Однако, узнав, что имя моей невесты Ольга, он успокоился. Дело в том, что кэгэбистам на меня донесла женщина. Он был уверен, что это сделала моя невеста. Но, слава Аллаху, это не она!
Я с трудом верил своим ушам:
– Как звали ту женщину?
Назым-бей ответил:
– Людмила».
– Людмила? Это была Людмила? Неужели Людмила? Но почему, зачем она это сделала? – спрашивала девушка.
– Если ты так волнуешься, то представь себе Мехмеда, – усмехнулся я, – он чуть сознание не потерял. Надеюсь, ты поймешь, как трудно мне рассказывать тебе об этом. Я очень устал. Мне очень тяжело вспоминать пережитое Мехмедом. Поэтому давай сейчас немного передохнем, поедим, а затем продолжим.
26Последняя ночь
«Большую часть той ночи я провел на улице. Гостиничный номер навевал на меня мрачные воспоминания, к тому же, шагая по безлюдным улицам, не обращая внимания ни на лед под ногами, ни на снег, ни на холодный воздух, я так не мог найти ответ на вопрос «Почему?».
Когда я вернулся в маленькую гостиницу, входная дверь оказалась закрыта. Мне пришлось звонить в звонок. Ночной охранник поначалу не хотел меня пускать. Его можно было понять: перед ним стоял настоящий муджахид с длинными волосами и бородой, в странной коричневой пелерине. Вручая мне ключ от номера, он передал с ним записку. Она была написана по-английски и поведала мне, что по телефонам, которые я оставлял, дозвониться невозможно, потому что их не существует.
Я понял, что стройка давно закончилась и офис закрыт. Получается, у меня не было никакой возможности что-то узнать без поездки в Борисов. На следующее утро я улетел в Москву, а оттуда в Минск. Всю дорогу я размышлял об Ольге и Людмиле. Я думал, что надо бы связаться с тобой, но не знал, как это сделать. Наверное, ты уже вернулся в Турцию или работал на стройке в другом городе России. Все это я мог узнать только в Борисове. Ответ на все вопросы был там.
В минском аэропорту я взял такси. Под колесами скрипел лед, белорусские леса и равнины были засыпаны снегом. Снежным был даже туман в воздухе. Мы ехали медленно. Минский шофер знал пару слов по-английски.
Когда мы добрались до Борисова, я первым делом попросил его поехать к старым офицерским общежитиям. Там я выскочил из машины, попросил водителя подождать и с сжавшимся сердцем отправился к Ольгиному дому.
В парадной, как и прежде, пахло капустой. Казалось, с прежних дней здесь ничего не изменилось. Однако дверь мне открыла незнакомая женщина.
– Ольга, Ольга? – бросился я к ней.
Женщина что-то сказала по-русски, я разобрал несколько раз произнесенное «нет, нет». Впрочем, я и предполагал подобное, потому что после смерти отца Ольга не имела права здесь оставаться.
Не обращая внимания на растерянную женщину, я сбежал вниз по лестнице и вернулся с шофером.
По дороге я поведал ему о своей проблеме. Рассказал, что ищу Ольгу Павловну, что отец ее был офицером и прежде они жили в том доме. Я вновь нажал на звонок, открыла та же женщина. Водитель перевел мои слова, однако ее грустное выражение лица и отрицательный жест головой лишили меня последней надежды. Их семья вселилась в эту квартиру примерно год назад, ее муж был капитаном, прежних жильцов они не знают. Кто такая Ольга, где она находится – у нее нет ни малейшего представления.
Из района, где жили офицеры, я ехал сильно разочарованным. Тем не менее я описал водителю место, где была наша стройка, подозревая, что и там меня ждет большое разочарование. Я оказался прав: на месте стройплощадки и общежития для инженеров был большой современный квартал, почти город. Я вновь пообещал водителю хорошее вознаграждение и сумел убедить его пойти узнать, не остался ли кто-нибудь из представителей строительной компании. Может быть, фирма оставила хотя бы небольшой офис поблизости?
Когда водитель ушел на поиски, я принялся бродить между новыми домами, утопая по щиколотку в снегу. Я смотрел на новые жилые дома, на которые мы потратили столько труда, и вспоминал счастливые дни, которые мы проводили здесь с Ольгой и с тобой. Людмила оставалась для меня большой загадкой. Вскоре вернулся водитель и сказал, что никого не нашел.
Тогда мы вновь по скрипучему льду, пробираясь сквозь снежный туман, вернулись в Минск. В Борисове делать было больше нечего. Все ответы были в Москве, и мне следовало поехать туда как можно быстрее. Однако в тот день самолетов в Москву больше не было. Мне пришлось остаться на ночь в Минске, а утром сесть на первый самолет. Водитель, который начал уже сочувствовать моему бедственному положению, отвез меня в тот самый отель, где мы бывали раньше.
В отеле сотрудник стойки администрации заговорил со мной по-русски. Должно быть, он принял меня за монаха, огромное количество которых внезапно появилось в бывшем Советском Союзе.
Та ночь для меня прошла очень трудно. Каждый угол, каждый коридор гостиницы и ее особенный запах, проникавший везде, напоминал мне те дни. Я попросил себе номер «308», ту самую комнату, где мы с Ольгой впервые спали в одной кровати.
Я сидел в баре на первом этаже и пил водку. Там больше не было веселого музыканта с танцующим пианино. В баре было тихо, никто не играл песню «Via Con Me».
Изрядно напившись, я поднялся к себе в номер. Долго вспоминал нашу первую ночь, Ольгины слезы, то, как позвонил тебе, то, как мы позвали Людмилу. Что затеяла эта женщина? Что было причиной такой ненависти ко мне? С какой целью она все это сделала? Но самым главным оставался вопрос: переводила ли она Ольге мои слова так, как надо?
Следующим утром я улетел в Москву и направился прямо в головной офис нашей фирмы. Как ты думаешь, кого я там нашел? Ну извини, ты и так это знаешь, потому что мы сразу позвонили тебе и ты узнал, что я жив.
Некоторые события в моей памяти совершенно спутаны. Прости меня! Динч меня сначала не узнал, а потом с радостью обнял. Ты знаешь, какие у него добрые глаза: так вот – он чуть не плакал.
– Где ты был, сынок? Где пропадал? Мы все чуть не умерли из-за тебя! – причитал он.
Динч сказал, что, когда стройка в Борисове подошла к завершению, его перевели в головной офис. Теперь он был координатором нескольких больших строек в России. Жена его была русской, и поэтому ему не хотелось уезжать. В России ему гораздо лучше. Я вкратце рассказал Динчу, что со мной приключилось, пообещав, что позже расскажу во всех подробностях.
Братец Динч совсем расчувствовался.
– Аллах-Аллах! Аллах-Аллах! – растеряно приговаривал он.
Оказывается: они искали меня всей фирмой с помощью посольства, пока надежда не пропала окончательно. Людмила уволилась. А где Ольга, Динч не знал.
Потом Динч позвонил в главный офис фирмы в Стамбуле, спросил, как разыскать тебя. Так мы узнали о тебе, что ты переехал в Подиму, и получили твой телефон.