— Во всём, что касалось маскировки нашего раздела земли и передачи ее крестьянам, мы использовали формулировки, характерные для текущего политического момента, — сказал Ли Фанмань. — Так, народная коммуна была основана на бригадах, и существовала трехступенчатая система собственности на средства производства[33]. В соответствии с этим мы сначала разделили каждую из трех производственных бригад еще на три части. Получилось девять небольших производственных бригад — это было одним делением. А производственные бригады, согласно всем официальным политическим установкам, были равнозначны и делились на семьи…
— Я не уловил смысл. — Хитроумные крестьяне сбили меня с толку.
Все громко засмеялись. Перебивая друг друга, стали рассказывать, что в их деревне изначально у всех была фамилия Ли, и в основном это представители одного рода. Поделившись на девять маленьких производственных бригад, они стали «бригадой отца и сына», «бригадой мужа и жены», «бригадой братьев», «бригадой родственников». Это делалось для оформления права пользования землей и для фиксации производственных заданий отдельным крестьянским дворам.
Это было и правда ловко придумано! Разумная и законная система передачи прав на пользование землей крестьянам соответствовала трехступенчатой системе собственности того времени…
— Когда наверху узнали об этой ситуации, то направили людей, потребовавших от нас объединения. С точки зрения вышестоящего руководства, нельзя произвольно делиться на крохотные бригады, и поэтому мы были вынуждены формально объединиться, став исходными тремя производственными бригадами. Это было в 1973–1974 годах, — вспоминал Ли Фанмань.
— Когда люди из коммуны уехали, несколько наших кадровых работников собрались и стали обсуждать ситуацию. На этот раз мы сделали по-другому: разделили поля в соответствии с волами! — сказал Ли Вэньцзюнь.
— Что подразумевается под делением земли по волам? — снова не понял я.
Ли Фанмань торопился продолжить разговор и быстро объяснил:
— У нас гористая местность, и в каждой семье есть один-два вола. В те времена наверху не соглашались делить землю по душам или дворам. Только услышав об этом, приходили в ужас: «Занимаетесь капитализмом!» Тогда мы разделили земли по волам. Они были основным средством производства в период лозунга «Учитесь сельскому хозяйству у Дачжая», и политические установки поощряли активное разведение рогатого скота. Если разделить землю по поголовью скота в семьях, то наверху не смогут не согласиться. В документах ЦК КПК нет положения, по которому нельзя делить землю по волам, и есть поощрение разводить крупный рогатый скот. Мы и воспользовались этим обстоятельством, чтобы разделить землю…
— Превосходно, действительно превосходно! — Я не сдержался и поднял большой палец руки в знак восхищения сметливостью крестьян из деревни Цзаошу.
Они заулыбались. Тогда для них это был единственный выход. Думаю, что это было поистине мудрое решение, поскольку оно не противоречило политике того времени и соответствовало реальности деревни Цзаошу.
Ли Фанмань рассказал дальше, что политическая ситуация в те времена была очень напряженной, не говоря уже о передаче права пользования землей крестьянам. Если замечали, что кто-то посадил несколько семян люффы, то это уже считалось проявлением капитализма. Крестьяне тяжело трудились каждый день и получали лишь 0,24 юаня, а на эти деньги выжить было нельзя. Руководство не позволяло им уходить на заработки, а те, кто так поступал, назывались «непорядочными людьми», «хулиганами», «слепыми бродягами», «вредителями», «контрреволюционерами». Политика состояла в том, чтобы привязать все рабочие руки к земле. Если полей много, а людей мало, или много людей и земля хорошая, то можно быть спокойным. Однако в деревне людей много, а земли мало, и вся обрабатываемая земля — плохие горные участки. Привязать двести-триста человек к седловине горы и не придумать никакого выхода из ситуации — недопустимо! Передача права пользования землей крестьянам была необходимостью.
Если вести отсчет от 1967 года или от 1973–1974 годов, с разделения земель по числу волов, и до 1980 года, когда ЦК КПК разрешил разделение земель, то прошло около десяти лет. Тогда в Китае была сложная политическая ситуация — периоды «культурной революции» и «двух абсолютов»[34].
— Никому по шапке не надавали за то, что передавали права на пользование землей крестьянам и брали подряд? — спросил я.
— Да, чем дальше, тем было трудней! — Ли Фанмань указал на Ли Вэньцзюня и продолжил: — Старый бригадир знает это лучше всех!
Ли Вэньцзюнь кивнул, пытаясь неловкими движениями вытащить сигарету из пачки. Я увидел, что на глазах старика блестели слезы…
— Уважаемый бригадир, вы можете об этом рассказать?
В комнате воцарилась тишина. После нескольких затяжек Ли Вэньцзюнь начал рассказывать хриплым голосом:
— Это было в мае-июне 1976 года. Я хорошо помню. Тогда возле входа в деревню половина му большого склона была засеяна капустой, по пятнадцать штук на каждого жителя. На этой земле всё росло хорошо. Именно тогда в деревню с проверкой прибыл вновь назначенный секретарь по фамилии Цзинь. Он был направлен райкомом в рабочую бригаду Хуантаня, там и остался. Секретарь Цзинь был человеком «левых взглядов». Он не заметил, что более ста му давно поделены, зато обратил внимание на наш кусочек земли в половину му и сразу потащил меня на собрание руководящих кадров коммуны для показательной критики. Оперативное совещание проводили на вершине самой высокой горы в Хуантане, где была чайная плантация Аньцзишань. Они повесили мне на грудь картонную табличку с надписью «Главарь дележки земель», заставили взять в руки маленький медный гонг и стучать в него при ходьбе. От коммуны у подножья горы я шел вверх, до чайной плантации, — это считалось «критикой и борьбой вместе с прогулкой в горы».
Ли Вэньцзюнь рассказывал около десяти минут, говорил простым языком и без печали, однако после того, как он закончил, все присутствующие долго молчали.
— Вы только подумайте, ведь обнаружили всего половину му земли у въезда в деревню — и так отреагировали! А если бы наверху узнали, что мы поделили все земли в деревне? Даже не представляю масштаб катастрофы! — нарушил молчание Ли Фанмань. Его слова заставили Ли Вэньцзюня снова заговорить:
— Думаю, что все кадровые работники большой бригады оставили бы свои посты, а некоторые отправились бы в тюрьму.
— Да, скорее всего, так и было бы, — произнес я, кивнув.
— Конечно. Всего из-за половины му они несколько раз устраивали «критику и осуждение», сняли меня с должности. Если бы узнали, что разделена вся деревня, то реакция была бы совсем другой!
Ли Вэньцзюнь также рассказал, что из-за этой половины му его не только раскритиковали и уволили, но и оштрафовали на пятнадцать юаней.
— Ли Ихуня, другого бригадира, ведающего всеми разделенными землями, тоже оштрафовали на пятнадцать юаней. Но его семья была в лучшем положении, и он заплатил наличными, а моя семья была бедной, у нас не было денег. Хорошо, дома был деревянный сундук. Я его и заложил, то было приданое моей старухи, — добавил пожилой бригадир.
Его слова снова заставили замолчать всех присутствующих, а у меня слезы навернулись на глаза, когда я подумал об этом бригадире. Он был не просто беден, можно сказать, был беднее любого другого члена коммуны. И пострадал ради выживания односельчан. Ладно бы просто покритиковали, но его осудили и уволили! А ведь, по большому счету, это было совсем недавно…
Вся жизнь с ее ежедневными страданиями вынуждала кадровых работников и жителей деревни Цдаошу противостоять обстоятельствам в условиях угрозы повторной критики и штрафов. Им грозила опасность оказаться в тюрьме или даже быть расстрелянными, но в самый жестокий период «культурной революции» люди находили необычайно мудрые приемы для раздела земли между всеми семьями, но таким способом, чтобы не «беспокоить» верхи. Так простой народ маленькой деревни получил шанс на то, чтобы жить спокойнее. Разве это не похоже на беззвучный крик, который громче тысяч раскатов грома? Разве это не великая революция? Неужели мы должны опустить эти события при написании истории партии и социалистической страны?
Китайцев много, земля обширна, и особенно многочисленны деревни. Думаю, в стране найдется немало историй, подобных этой, произошедшей в деревне Цдаошу городского округа Тайчжоу. Возможно, где-то еще в Китае землю передали крестьянам раньше, чем в деревне Сяоган провинции Аньхой. Позже я узнал, что в одном только районе Тайчжоу было немало мест, где происходил такой же раздел земли, как в деревне Пдаошу, — революционный дух этих мест одинаково ценен и заслуживает нашего внимания.
Эпизод 3Машинка для починки обуви
В Китае в 70–80-х годах XX века было немало тех, кто и в знойное лето, и в студеную зиму по двое-трое сидели на обочинах городских дорог, перекрестках, у торговых центров или у ворот учебных заведений. Эти люди имели при себе ручную машинку для ремонта обуви. Они тихо дожидались, когда к ним подойдет клиент, которому надо почистить или починить обувь. Такую картину чаще всего можно было наблюдать холодной зимой на севере страны. На начальном этапе политики реформ и открытости, когда большинство китайцев не знали, как вести бизнес, и рассматривали его как «организацию капитализма», мастеров по ремонту обуви мы видели повсюду. Они были на улицах каждого города…
Среди сапожников были как девушки, так и парни, 30–40-летние замужние женщины и 40–50-летние мужчины. Они часто оказывались в нашем поле зрения, и образ сапожника глубоко врезался в мою память… Кто еще, как они, мог работать на улице, не боясь ни зноя, ни лютого мороза? Когда первый утренний автобус проезжал по малолюдным дорогам, сапожники уже спокойно ждали на обочине. Стоило лишь вспомнить о лопнувшем ботинке, о том, что его надо починить, и ты мог быстро найти сапожника, даже если на дворе глубокая ночь с ветром, грозой или морозом. Он