— Неужели ничего не просочилось? — спросил я.
— Нельзя сказать, что наверху ничего не заметили. Я был свидетелем двух случаев, когда там что-то становилось известно: один раз в 1976 году, второй — в 1979 году. Это еще до того, как центральное правительство приняло политику деревенских подрядов. — Как только Ван Чжицзян заговорил о системе полной подрядной ответственности тех лет, его настроение сразу улучшилось. — Сначала расскажу о событиях 1979 года. Кадровые работники окрестных поселков и деревень доложили правлению уезда о разделе земель Шуангана и Хуантаня. Руководители уезда вызвали меня и секретаря райкома, товарища Лу Кая, на допрос. Мы признали случившееся, и руководство уезда приказало секретарю Лу Каю выступить с самокритикой на заседании трех уровней правления всего уезда. Тогда политика реформ и открытости только-только начиналась. Считалось, что тот, кто хотел передать право пользования землей крестьянам, занимался «капиталистической реставрацией», то есть деятельностью, из-за которой можно было сесть в тюрьму или лишиться головы. Наш секретарь Лу — принципиальный человек. Он смело заявил уездному руководству: «Самокритику готов провести, но отбирать разделенные поля не стану, не смогу! Вы можете в любой момент сорвать с меня секретарскую черную шапку[26], но никто из вас не в силах остановить раздел земли между крестьянами!»
Это был скандал. Руководство соседних территорий опасалось, что наш «ветер» передачи права на пользование землей крестьянам коснется и их. Поэтому на дороге, ведущей к нашим Шуангану и Хуантаню, в месте, называемом «Скала Хуагуань», установили огромную табличку с гневными словами: «Проезд запрещен, во избежание распространения гнили Шуангана». Это означало, что Шуанган разъеден капитализмом, и тесно примыкающая к Шуангану деревня у скалы Хуагуань выступает последней линией обороны для других деревень. Смех, да и только!
— Что потом? — спросил я.
— Знаете, наши крестьяне говорят, что желание жить похоже на жажду засыхающей рисовой рассады, и оно не исчезнет, если повесить табличку или отдать приказ. Вскоре многие крестьяне из соседних горных деревень Хэтоу, Яньси, Чжанцзяду и других тайком тоже пошли на раздел земли. В наших Шуангане и Хуантане было больше всего выделенных земельных наделов, и это явление стало повсеместным… — гордо говорил о прошлом старый Ван Чжицзян.
— Насколько раньше у вас прошла передача права на пользование землей крестьянам, чем в деревне Сяоган провинции Аньхой? В чем различие между моделями? — спросил я о том, что меня сильно интересовало.
— Передача права на пользование землей крестьянам у нас началась до 1970-х годов, на несколько лет раньше, чем в деревне Сяоган. Точнее, даже на десять с лишним лет! Землю делили, учитывая всех жителей, в отличие от деревни Сяоган, где несколько крестьянских дворов объединялись и использовали систему полной подрядной ответственности.
— А можешь рассказать, как и когда начались разделы земли и подряды крестьян в вашем районе?
— Могу, — сказал Ван Чжицзян. — Впервые я понял, что у нас происходит раздел земли, в 1976 году, когда был заместителем главы района Шуанган.
— Как ты заметил?
Старик посвятил свою жизнь кадровой работе в деревне и понимал, что сначала надо дать пояснения. Он начал рассказывать.
Скажу немного о местном сельскохозяйственном производстве. Тогда поселок Шуанган и волость Хуантань были беднейшими территориями в Линьхае, особенно Хуантань. В основном это горная местность, глухие места, где «небеса — высоко, император — далеко»[27]. Крестьяне там жили за счет производства зерна. Всё, что было выращено, они сдавали государству, которое потом возвращало (перепродавало) им какую-то часть.
После народных коммун землю возвратили коллективу, но крестьянам по-прежнему не хватало средств на жизнь. Поэтому в начале 1960-х годов производственная бригада распределила земли между всеми семьями. Тогда во всех деревнях по всей стране был запрет на передачу крестьянам права пользования землей, и когда наверху услышали, что кто-то делит землю, то потребовали «отрезать капиталистические хвосты».
Летом 1976 года вышестоящее руководство направило меня организовать рабочую группу для поездки в деревню и принять самые строгие меры по отношению к разделившим землю крестьянам. Наказ был такой: «Пока существует Коммунистическая партия, никому не разрешается работать в одиночку». То есть необходимость остановить и на корню уничтожить стремление к ведению личного хозяйства напрямую увязывалась с проблемой сохранения политической власти КПК.
Откровенно говоря, тогда я был готов не на жизнь, а на смерть сражаться со стремлением к индивидуальной деятельности. Когда мы прибыли в деревню, то обнаружили, что разделивших землю и работающих в одиночку крестьян слишком много. Трудно было определиться, с чего начать. Действовали мы круто: схватив нескольких «нарушителей», избили их как помещиков и как тяготеющих к капитализму, под стражей водили их по улицам деревень. Однако все меры оказались бесполезными. С одной стороны, работающих в одиночку людей было слишком много — нельзя было схватить всех разделивших землю и ведущих индивидуальное хозяйство. С другой стороны, сегодня ты придешь к одной производственной бригаде и объединишь все разделенные земли, а завтра твоя группа покинет деревню, и крестьяне снова землю поделят…
Я дал указание членам рабочей группы: вся собранная днем на полях соя должна размещаться для сушки в одном месте, чтобы невозможно было понять, чья эта соя: мол, хочешь работать в одиночку, но не получится. Я думал, что таким способом поставлю крестьян в безвыходное положение. Один из них с улыбкой отвел меня к месту сушки и слегка разгреб ногами слой сои: я увидел пучок рисовой соломы. Затем мы обнаружили несколько небольших камней. Крестьяне нашли способ, чтобы отделить сою семьи Чжан от сои семьи Ли.
Ничего не поделаешь, у них слишком много приемов, и как бы наша рабочая группа не хотела «отрезать хвост», всё было бесполезно. Тогда мы впервые задумались: почему крестьяне так упорно хотят получить землю в личное пользование? Изучая вопрос, мы пришли к выводу: во всех местах, где крестьяне работали на своей земле, их жизнь была лучше, там не жаловались на нищету. И наоборот: в тех деревнях, где не было раздела земли и жители полагались на перепродаваемое им зерно, многие уходили просить милостыню.
Я немедленно доложил о ситуации в райком и секретарю Лу Каю. Другие рабочие группы оценили ситуацию так же, как мы: крестьяне хотели разделить землю и работать в одиночку. Все кадры крупной производственной бригады тоже поддержали раздел земли и одиночное хозяйствование. Нам недвусмысленно дали понять, что если их будут заставлять препятствовать индивидуальной деятельности крестьян и разделу земель, то они добровольно уйдут в отставку. Такую позицию заняло более 90 % низовых кадров. Другими словами, если бы мы настойчиво стали требовать от них «отрезать капиталистический хвост», заставлять крестьян отдать землю государству и прекратить индивидуальное хозяйствование, то управление деревней оказалось бы парализованным.
Если бы уездные руководители Компартии узнали о такой ситуации, то никто бы не взял на себя ответственность, и поэтому райком, особенно секретарь Лу Кай, желавший поддержать крестьян в разделе земли, полностью встал на их сторону. При той ситуации в стране острой проблемой было попрошайничество: простые люди собирались группами и отправлялись в другие районы просить милостыню. Командиры наших рабочих групп договорились между собой, что в районах, за которые они несут ответственность, будут смотреть сквозь пальцы на феномен раздела земли и индивидуального хозяйствования крестьян и не станут их контролировать.
Понятно, что мы, как ответственные лица, имеющие определенные управленческие обязанности, должны отвечать за свои слова и дела. Рабочие группы заверили вышестоящее руководство, что несут политическую ответственность за появление попрошаек из подведомственных районов в других местах. Мы также убедили руководство, что в наших деревнях надо сократить объемы или вовсе убрать перепродаваемое государством зерно. Руководители уезда были рады услышать, что наша рабочая группа из Шуангана, отправленная в низы «отрезать хвост», смогла гарантировать реализацию двух важных пунктов, и поэтому в дальнейшем не сильно давили на нас. Спросили тогда, сколько земли сейчас получено обратно. Похоже, то, сколько земли было распределено, в статистике никак не отражалось. Такое положение дел сохранялось до 1979–1980 годов… Поэтому наши местные партийные кадры и крестьяне лишь улыбаются, услышав о том, что в деревне Сяоган провинции Аньхой передают права на пользование землей крестьянам и что появились те, кто у них учится. К тому времени все земли Хуантаня давно были разделены, а в Шуанга-не и Байшуйяне этот процесс почти завершился.
Когда Ван Чжицзян дошел в своем рассказе до этого места, он словно внезапно что-то вспомнил, поднял голову, осмотрел зал заседаний Байшуйяна, где мы находились, и сказал:
— Скорее всего, это было в 1979 году, после того как экономист по имени Сюэ Муцяо опубликовал в газете «Жэньминь жибао» статью на тему «Социалистическая экономика — своеобразная товарная экономика». Статья вызвала дискуссии по всей стране. Кадровые работники всех уровней нашего района сидели здесь, в этом зале заседаний, и рассуждали: является ли передача права на пользование землей крестьянам капитализмом или социализмом? — Ван Чжицзян задумался, а потом продолжил: — Дискуссия затрагивала важный для крестьян вопрос, и поэтому сюда пришло немало сельчан, пытавшихся снаружи услушать, к какой позиции мы придем. Обсуждение длилось целый день. Когда же кадровые работники пришли к выводу, что в передаче права на пользование землей крестьянам нет никакой ошибки, радости не было предела. Только тогда они, торжествуя, разошлись по домам. В итоге на совещании решили рассмотреть и вопрос о той земле, которую