еще не отдали в пользование крестьянам. К утру эти остатки были полностью распределены!
— Так быстро? — Мне в это не верилось.
— Совершенно верно, раздел прошело быстро! — Ван Чжицзян буквально сверлил меня взглядом, словно полагал, что я всё еще сомневаюсь.
— Тогда возможность раздела земли для крестьян была важным вопросом, напрямую связанным с наличием средств к существованию! Когда крестьяне услышали о принятом на совещании решении, что в происходящем нет ничего неправильного, новость моментально разнеслась по округе. Сам понимаешь, если один человек способен рассказать о чем-нибудь десяти, то десять уже расскажут сотне. Поделись новостью во время обеда в столовой, а к вечеру о ней будет знать вся округа.
Вот оно что!
— Почтенный Ван, в какой деревне, на ваш взгляд, раздел земли на индивидуальные хозяйства произошел раньше и стал объектом для подражания — в Шуангане или Хуантане?
— В деревне Цзаошу в Хуантане, — ответил он не раздумывая.
С этой минуты деревня Цзаошу засела у меня в голове.
В первой половине дня 22 мая 2006 года, приехав на место своего второго репортажа, я попросил товарища из отдела пропаганды горкома организовать мне поездку в деревню Цзаошу для сбора информации. Около четырех часов после полудня мы были там.
Это действительно был «персиковый источник вне пределов людского мира»[28], где горы чисты и воды прекрасны. Маленькая деревня с огромным валуном на окраине, расположенная на склоне горы, выглядела весьма живописно. Лицом деревня Цзаошу выходит на небольшую лощину, где растет ярко-зеленый поливной рис, а горы вокруг покрыты густыми лесами.
Когда мы приехали, только что закончился дождь, и вся деревня и долина были окутаны туманом, а воздух был необычайно свежим. С окраины деревни доносился звук бурлящего потока — на поверку оказалось, что это просто ручей, набравший силу после дождя. Такой пейзаж наполняет вас ощущением счастья — и неважно, смотрите ли вы вдаль на горы вокруг долины или разглядываете травинку у ваших ног.
Местные жители рассказали мне, что деревня Цзаошу названа в честь дерева гледичии[29] (цзаоцзяошу), стоящего на противоположной от деревни стороне горы. Оно огромное — чтобы обхватить его ствол, нужны как минимум два взрослых человека. Стручки гледичии используют для стирки одежды в качестве мыла. По словам старожилов, история деревни насчитывает больше столетия. Раньше здесь жило не более десятка семей, но во время войны против японских захватчиков[30]к подножью горы переехало немало беженцев, и деревня постепенно разрослась.
Меня принял нынешний секретарь деревенской партийной ячейки Ли Фанмань. Когда в конце 1966 года он был бухгалтером, в деревне жило 296 человек, был 101 двор. Сейчас людей намного меньше — всего семьдесят человек, остальные уехали в поисках работы. Кто-то купил дом в Линьхай или Тайчжоу, кто-то уехал в Ханчжоу и Шанхай.
Ли Фанмань попросил не обращать внимания на размеры деревни: мол, она маленькая, но здесь есть свои миллионеры! Указав на новый многоэтажный дом в центре деревни, он пояснил, что хозяин этого «дворца» — бизнесмен, и занимается он строительством в Ханчжоу, Тайчжоу и других местах.
Сказать просто нечего — крестьяне Тайчжоу потрясающие, раз даже в бедной деревне, затерявшейся в горах, появляются крупные коммерсанты.
По моей просьбе Ли Фанмань начал рассказывать:
— В нашей деревне Цзаошу все носят фамилию Ли. У нас есть сто му зерновых полей, из которых тридцать му — сухие, и семьдесят му полей поливного риса. Еще есть 460 му горных полей. По нынешним меркам это очень маленькая горная деревня. Во времена народных коммун мы были одной административной производственной бригадой, и в соответствии с устройством деревни разделялись на три малых производственных бригады. Из-за местных условий выращиваемой еды было недостаточно для пропитания жителей деревни. Когда мы жили за счет «перепродаваемого зерна», деревня в год получала около пяти тонн зерна. После «культурной революции»[31] поставки зерна стали непостоянными, и жизнь деревенского народа ухудшилась. Но жить надо было — что делать? Пойти просить милостыню, особенно в период «культурной революции», нельзя. Для этого производственная бригада должна была выдать разрешение на уход членов коммуны с целью просить подаяние. Никто бы не осмелился дать подобное одобрение — это расценивалось бы как предоставление возможности вредителям позорить социализм. Уйти за милостыней нельзя, государственное зерно не поставляется, выращенного коммуной урожая не хватало на всех, и оставался только один выход: разделить землю между членами коммуны.
Картина стала проясняться. По всему выходило, что передача права на пользование землей крестьянам фактически была необходимостью. Ли Фанмань, словно прочитав мои мысли, продолжил рассказ:
— Да, были объективные причины. Но было кое-что еще. У нас местность, где «небеса — высоко, император — далеко». Сами видите, мы — в долине, а вокруг — горы. К нам раньше руководство редко приезжало — максимум один раз в несколько лет, а прибыв, не задерживалось дольше двух-трех часов. Мы слушали, что они говорили, кивали, а вот как поступать — было нашим личным делом. Кадровый аппарат нашего райкома и коммуны состоял из неплохих людей, лояльных к нашим крестьянам. Это были люди, которые не станут лгать вам в глаза, и они искренне входили в наше положение, видя, как живут крестьяне. Хороший пример — начальник района Ван. Ты можешь расспросить его, такой ли была ситуация тогда, — и Ли Фанмань указал на сидящего рядом Ван Чжицзяна.
— Да, лучше всего для нас было смотреть на всё сквозь пальцы, и тогда никто не был бы виноват. — Ван Чжицзян кивнул в знак согласия.
Жители деревни, сидевшие рядом с нами, рассмеялись:
— Всего-то нужно, чтобы кадровые работники и рабочая группа смотрели сквозь пальцы, и тогда мы будем жить!
Кто-то из крестьян поднялся, угостил Ван Чжицзяна сигаретой и чаем.
— А вы можете точно сказать, когда вы официально начали передавать права на пользование землей крестьянам? — Это был ключевой вопрос, и я надеялся, что жители деревни Цзаошу дадут на него точный ответ.
— Если не в 1965, то в 1967 году! — сразу ответил кто-то.
— Скорее всего, в 1967 году, — сказал следом другой.
— Так в 1965 или в 1967 году? — настаивал я, поскольку это было принципиально. Указанная дата означала, что передача права на пользование землей крестьянам в деревне Цзаошу прошла на десять с лишним лет раньше, чем в той самой деревне Сяоган!
— Это точное время. Мы ручаемся, что у нас передача права на пользование землей крестьянам прошла намного раньше, чем у них!
— Намного раньше… Это потом в газете писали, как учиться у жителей Аньхой делить землю, а у нас землю разделили намного раньше!
Сельчане возбужденно говорили, перебивая друг друга, — ну конечно, у них передача земли крестьянам произошла намного раньше, чем в деревне Сяоган. Так на сколько лет раньше? Слова нынешнего секретаря деревенской партийной ячейки Ли Фанманя, возможно, были ближе всего к истине. Он сказал:
— Я был бухгалтером производственной бригады в конце 1966 — начале 1967 года. К этому времени уже несколько лет не работала наша деревенская столовая, построенная в «Три горьких года»[32]. Помню, что в 1964–1965 годах еды в деревне не хватало. Всей бригадой искали решение и пришли к выводу, что надо раздать по семьям все тридцать му сухих полей и разрозненные земли у подножья склона. Но это не помогло — продовольствия всё равно было недостаточно. Как быть? Решение напрашивалось само. Дело в том, что в деревне более семидесяти му полей общественной хорошей земли давали небольшой урожай, тогда как на частных тридцати му сухой земли урожайность была гораздо выше. Стало очевидным, что большие поля с хорошей землей засаживаются коллективно и не так добросовестно, как земли, розданные семьям, поэтому валовой сбор зерна производственной бригадой невелик, и его недостаточно, чтобы прокормиться народной коммуне. В итоге решили разделить и оставшиеся семьдесят му между крестьянами.
Вот оно что.
— Об этой ситуации не было известно наверху? — спросил я.
— Они знали. Коммуна знала.
— И всё-таки согласились делить?
— Как они могли согласиться? — сказал Ли Фанмань. — Это было самое безумное время «культурной революции», самые жестокие годы борьбы с капитализмом! Разве мы могли осмелиться идти против ветра и открыто делить землю?!
— Так как же вышли из положения?
— Расспроси наших старых кадровых работников. — Ли Фанмань указал на сидящего неподалеку старика. — Он был заместителем начальника большой производственной бригады и начальником трех бригад, он знает.
Кто-то сказал мне, что старика зовут Ли Вэньцзюнь. Я попросил его пересесть поближе ко мне и рассказать, как тогда делили большие поля. Старик улыбнулся:
— Коммуна не могла позволить нам раздел земли, потому что тот, кто покушался на большие поля, приравнивался к контрреволюционеру!
Поэтому мы их делили, используя названия мест для посадки семян рапса, мест кормежки свиней и другие названия.
— Что называется «местом кормежки свиней»? — не понял я.
— Это земля, на которой выращивают корм для свиней. Во времена лозунга «Учитесь сельскому хозяйству у Дачжая» наша деревня разводила свиней. Мы использовали при разделе земли названия для участков, соответствующие их назначению во время актуальности того или иного лозунга. Так и появились «земля с посадками семян рапса» и «места кормежки свиней»… — объяснил Ли Вэньцзюнь, простодушно улыбаясь.
Китайские крестьяне всегда были очень умными. Когда страдания жизни загоняли их в тупик, они творили на земле чудеса. И вообще история человеческой цивилизации во многом зависела от крестьян и их желания изменить свою судьбу. Сейчас Китай вошел в эпоху индустриализации и информационных технологий, и многие, похоже, забыли подвиги крестьян, а это неправильно.