Моя жизнь не отделена от мира прекрасного, наоборот, она постоянно с ним соприкасается! Даже в темноте и безмолвии есть свои чудеса и своя прелесть. Я научилась находить удовольствие в любых обстоятельствах.
Правда, иногда, в одиночестве, я ощущаю отчужденность, которая, словно холодный туман, окутывает меня, отделяя от света, тепла и музыки за стенами моего уединения. Хотя судьба кажется непреклонной, я постоянно пытаюсь смягчить ее суровый приговор. Мне бывает горько, но я не позволяю этому чувству овладеть мной. Вместо этого я слышу шепот надежды, напоминающий мне о радости самозабвения. Поэтому я так стараюсь превратить свет в глазах других в свое солнце, их музыку – в мою симфонию, их улыбки – в источник моего счастья.
Глава 23Освобождение из плена
Мне бы хотелось вписать в этот набросок автобиографии имена всех, кто делал меня счастливой! Некоторые из них дороги сердцам многих и занимают особое место в нашей литературе, а другие – неизвестны большинству моих читателей. Однако влияние каждого из них оставило неизгладимый след в жизни тех, кого они поддерживали.
Случаются памятные дни, в которые мы встречаем людей, чья отзывчивая, щедрая душа дарит нашей, нетерпеливой и мятущейся, удивительный божественный покой. Отклик, который они пробуждают в наших сердцах, похож на влияние прекрасного стихотворения. Все, что нас занимало – заботы и хлопоты, – рассеивается, как дурной сон, и мы словно просыпаемся и смотрим новыми глазами, с новыми силами воспринимаем красоту и гармонию Божьего мира. Наша обыденная жизнь вдруг расцветает яркими возможностями. Одним словом, пока рядом с нами такие друзья, нам очень хорошо жить! Даже если мы никогда не встречались до этого и больше не пересечемся, но их тихая доброта проливает бальзам на наши душевные раны. Их целительное прикосновение похоже на вливающиеся в океан светлые воды чистейшего горного потока, смягчающие его жгучий рассол. Именно так мы их ощущаем.
Меня часто спрашивали: «Не надоедают ли вам люди?» Я не понимаю, что это значит. Думаю, что глупые и любопытные люди, особенно газетные репортеры, докучают всегда и всем. Я также не люблю тех, кто ведет себя со мной снисходительно. Они похожи на спутников, которые, ступая рядом, приноравливаются к вашей походке. В обоих случаях это вызывает лишь досаду.
Для меня безмолвно красноречивы руки тех, кого я встречаю. Прикосновение некоторых – нагло. Еще я встречала людей настолько безрадостных, что их ледяные пальцы напоминали северо-восточный шторм. Искреннюю радость мне доставляют сердечное рукопожатие или дружеское письмо.
У меня есть множество друзей по переписке, которых я никогда не видела. На самом деле их столько, что я не успеваю отвечать на все письма. Но здесь я хочу отдельно отметить, что всегда благодарна за добрые слова, даже если не сумела ответить на них в письме.
Одно из прекраснейших преимуществ моей жизни – это счастье познакомиться и пообщаться со многими талантливыми людьми, которые услышали обо мне. Например, епископ Брукс. Только те, кто его знал, могут по достоинству оценить радость его дружбы. Будучи маленькой девочкой, я любила сидеть у него на коленях, сжимая своей детской ручкой его большую, а мисс Салливан в это время писала мне на другой руке его прекрасные слова о Боге. Я слушала его речи с изумлением и восторгом. Моя душа не сможет достичь тех высот, на которые поднимался он, но именно ему я обязана пониманием истинной радости жизни. Как-то я спросила, почему на свете столько разных религий. Он ответил: «Есть лишь одна всеобщая религия, Хелен, – религия любви. Люби своего Отца Небесного всем сердцем и душой, люби так крепко, как только сможешь, каждое дитя Божье и помни, что возможности добра сильнее возможностей зла и ключ от Неба в твоих руках». Вся жизнь епископа Брукса была прекрасным примером этой великой истины. Любовь и широчайшие знания в его благородной душе сплелись нераздельно с верой, превратившейся в прозрение. Он видел Бога
во всем, что возвышает и освобождает,
Смиряет гордость, утешает, дарит мир.
Епископ Брукс не учил меня догмам или молитвам – он запечатлел в моем разуме две великие идеи: братство людей и Божью отеческую заботу. Помог прочувствовать, что эти идеи лежат в основе всех верований. Бог есть любовь, Бог наш Отец, а мы дети Его, поэтому самые темные тучи рассеются, и, даже если все праведники потерпят поражение, зло не восторжествует.
Я слишком счастлива в этом мире, чтобы думать о мире загробном, за исключением того, что в Божьем царстве меня ждут любимые друзья. Даже спустя годы они кажутся мне такими близкими, что я не удивлюсь, если они сожмут мою руку и произнесут те же ласковые слова, что говорили до своего ухода.
Библию я впервые прочитала после смерти епископа Брукса. Тогда же я прочла несколько богословских трудов, среди которых были «Восхождение человека» Драммонда и «Небеса и ад» Сведенборга. Они произвели на меня большое впечатление, но ни одна вера или религиозная система не умиротворяла мою душу больше, чем уроки епископа Брукса.
Отчетливо помню тот день, когда впервые увидела поэта Оливера Уэнделла Холмса. Ранней весной, вскоре после того, как я научилась говорить, он пригласил нас с мисс Салливан в гости.
Поэт сидел у пылающего камина в библиотеке, размышляя, как он сказал, о минувших днях…
– Прислушиваясь к шепоту реки Чарльз, – добавила я.
– О да, – улыбнулся он. – Река Чарльз унесла вдаль дорогое и памятное мне.
В комнате пахло кожей и типографской краской от множества книг. Я сняла с полки одну из них. Это оказался том поэм Теннисона, и я начала декламировать первые строки какой-то из них.
Я остановилась, когда почувствовала на своей руке горячие слезы. Я заставила плакать своего любимого поэта – и меня это чрезвычайно растрогало…
Вскоре после этого, прекрасным летним днем, я и моя учительница побывали в гостях у Уиттьера в его тихом доме в Мерримаке. Меня покорили приятная изысканность его речи и учтивая любезность. У него был сборник его стихов, напечатанный выпуклым шрифтом, из которого я прочла ему «В школьные годы». Он был рад тому, как хорошо я выговариваю слова, и сказал, что понял меня без затруднений. Я задала ему множество вопросов об этом стихотворении, и он рассказал мне, что маленький мальчик, о котором идет речь в стихотворении, – это он сам, а девочку звали Салли. Он рассказал еще много чего, но я позабыла. Я слушала его ответы, приложив пальцы к его губам. Потом я прочитала ему Laus Deo, а когда я добралась до последних строк, он передал мне статуэтку раба, сбрасывающего оковы. Точно так же оковы спали с апостола Петра, когда ангел Божий вывел его из темницы. После этого в кабинете он подписал свою книгу для мисс Салливан и выразил восхищение ее работой, сказав мне: «Она – твой духовный освободитель». Он проводил нас до ворот, нежно поцеловав меня в лоб на прощание. Я пообещала навестить его следующим летом, но, к сожалению, не смогла сдержать свое обещание, потому что он умер раньше.
Один из моих старейших друзей – доктор Эдвард Эверетт Хэйл. Я знаю его с восьми лет и с годами люблю лишь сильнее. Его доброе сочувствие поддерживало меня и мисс Салливан в моменты горестей и испытаний, а его поддержка помогала преодолеть трудности пути. Причем помогал он не только нам. Он наполнил старые мехи догм молодым вином любви и показал людям, что значит верить и быть свободным. Он на своем примере показывал все, чему учил: доброте к братьям нашим меньшим, любви к земле, искреннему стремлению вперед и вверх. Он вдохновлял людей и был верным другом своего народа… Да благословит его Господь!
Я уже писала о моей первой встрече с доктором Александром Грэхемом Беллом. После нашего знакомства много времени я провела с ним и в Вашингтоне, и в его прекрасном доме в самом сердце острова Кейп-Бретон. Там, в его лаборатории или на берегах Брас д’Ор, я провела много радостных часов, слушая рассказы об опытах, которые он ставит, и помогая ему запускать бумажных змеев. С их помощью он исследовал закономерности, необходимые для будущего воздухоплавания. Доктор Белл преуспел во многих областях науки. Его искусство делать каждый предмет, которого касается, даже самые абстрактные теории, необыкновенно интересным восхищает меня и по сей день. Складывалось впечатление, что, будь у вас побольше времени, вы сами стали бы изобретателем. Его тонкое чувство юмора и любовь к поэзии тоже не оставляют меня равнодушной. Больше всего на свете он любит детей и бывает счастливее всего, когда держит на руках глухого малыша. Его труды на благо глухих переживут нас, и грядущие поколения будут его благословлять.
В течение двух лет, проведенных в Нью-Йорке, я имела возможность познакомиться и разговаривать со многими знаменитыми людьми, чьи имена часто слышала, но надежд повстречаться с ними не питала. Большинство из них я встретила в доме моих добрых друзей Хаттонов, которым бесконечно признательна.
В конечном счете историю моей жизни создали мои друзья. Они преображали мои изъяны в преимущества тысячью разных способов. Они дали мне возможность безмятежно прогуливаться в тени моих лишений.
Избранные письма, или От восьми до восемнадцати
Избранные письма Хелен Келлер интересны не только потому, что дополняют историю ее жизни. Они прекрасны еще и тем, что в них можно увидеть простое и искреннее мировосприятие Хелен, которая стремится поточнее донести до адресата свои переживания и ощущения. Очень интересно читать ее описания того, как она знакомилась с людьми, статуями, собаками и цыплятами, как стояла посреди собора Св. Варфоломея и ощущала рокот органа, рассуждения о том, какое значение имеет для нее устная речь. В ее книгах мало подобных откровений, так как она всю жизнь стремилась быть «как другие люди». Именно поэтому, описывая что-либо, она чаще использует термины зрения и слуха, а не осязания или ощущения вибрации, что соответствовало бы ее реальному опыту.