О дни нашей молодости, что скажете вы мне теперь? Мартовская рыбалка на пруду и шляпа, унесенная ветром на корм рыбам! Апрельские ливни на дороге Конкорд, когда двое друзей прятались под одним плащом! Тонкий запах туи в майские дни в Миддлесекс-Феллс! Юноша, который рисовал веселые рассказы на моей нетерпеливой ладони, невзирая на степенный разговор соседей по экипажу! Ах, как было здорово сидеть у дороги, считать птиц и кормить орехами белок. Теперь их, кажется, поубавилось, да и птицы поют не так весело, как раньше, когда Карл подражал их пению, чтоб меня развлечь.
Но пора двигаться дальше. Я не хочу предстать перед читателями брюзгливой старухой, которая может лишь вновь и вновь переживать события своей юности.
Есть кое-что еще, что нужно упомянуть касательно моего пребывания в Рэдклиффе. Так я хочу исправить неверные представления о моей жизни в Кембридже и подробностях выпускной церемонии. Писали, что меня и мисс Салливан осыпали похвалами все, кто знал, с какими трудностями нам пришлось столкнуться. Передо мной лежит хвалебная статья с описанием церемонии вручения мне диплома бакалавра искусств:
«Огромная толпа заполнила аудиторию, где должна была пройти церемония. Дипломы должны были вручить нескольким студентам, но все внимание было обращено к прелестной молодой девушке, которая завоевала одно из первых мест. Рядом с ней сидела мисс Салливан, которая делила с ней этот час триумфа, как делила дни и годы напряженного труда. Когда произнесли имя «Хелен», учительница и ученица, а скорее духовные мать и дочь, поднялись по ступеням рука об руку. Девушка получила диплом под гром нестихающих аплодисментов, которые не могла слышать, но эхо которых ощущала. В дипломе было примечание: «Она не только успешно выдержала университетские экзамены, но и отличилась в области английской литературы…»
То, что сказано о мисс Салливан, полностью правдиво. Она была моим компасом на пути к успеху, уверенной рукой направляя меня к вершинам. Но все остальное лишь выдумка. В тот летний день аудитория не была переполнена; там присутствовали лишь несколько друзей, пришедших поддержать меня. Моя матушка, к сожалению, не смогла присутствовать из-за болезни, что огорчило нас обеих. Ректор Бриггс поприветствовал собравшихся, но никак не выделил мисс Салливан. На самом деле, ни один из преподавателей не упомянул нас. Когда я получала диплом, не было грома аплодисментов. Не было ничего от той торжественной атмосферы, которую так любят описывать авторы, рассказывая про мои студенческие годы. После церемонии некоторые студенты выразили свое недовольство, а одна девушка даже предложила присудить степень и мисс Салливан. Мы вернулись на свои места, а потом поспешили уйти. Покинув территорию университета, мы отправились в тихую деревню в Новой Англии, которая стала нашим домом.
Тем вечером я наслаждалась катанием на каноэ по озеру в компании друзей, забыв об утомлении и мирских заботах. Мы плыли, утопая в мечтах о красоте, наслаждаясь ветром, запахом цветов, зеленью холмов и звездной тишиной водной глади. Я мечтала, чтобы это продолжалось вечно. Чтобы мне всегда было доступно уединение с природой после суеты дня, возвращение к спокойствию и благодати земли и неба.
Глава 3Мои первые годы в Рентхеме
В той же французской статье, которую я цитировала, сообщалось, что, желая меня почтить, публика подарила мне дом в Рентхеме, подобно тому как в древности награждали поместьями генералов-победителей.
Другие журналисты, столь же неосведомленные, добавляли к своим описаниям дома обширный парк и роскошный сад. На самом деле мы купили старый маленький фермерский домик, с тремя гектарами поля, заросшего бурьяном. Дом был узкий и длинный, крайне пуританский на вид. Две кладовки и маслодельню мисс Салливан превратила в мой кабинет. Вот что пишет про него французский журналист:
«Большую часть дня Хелен Келлер проводит в своей элегантной рабочей комнате с бронзовыми статуями и другими предметами искусства, которые ей преподнесли поклонники. Сотни огромных томов с белыми страницами, покрытыми выпуклыми точками, занимают стены с пола до потолка».
Но в реальности мой кабинет был очень скромным. Из всех «предметов искусства» были лишь медальон с изображением Гомера, подарок доктора Джастроу из университета Висконсина, гипсовая Венера Милосская, которую подарил мой приемный отец, мистер Джон Хитц, да еще парочка сувениров, присланных мне друзьями из разных стран. Огромными томами была уставлена лишь одна стена, но там не насчитывалось и сотни книг. Дело в том, что одна книга в Брайле превращается в четыре-пять больших томов. То есть, по меркам слепых, книг было слишком мало, но для человека, изголодавшегося по духовной пище, это была целая сокровищница. Главным украшением кабинета был солнечный свет, который лился в большое окно, обращенное на восток. Я уставила его цветами, за которыми ухаживала. Стеклянная дверь вела из кабинета наружу, под сень сосен, где я могла побыть наедине со своими мыслями и мечтами.
Мисс Салливан также озаботилась постройкой балкона, куда можно было выйти из спальни. К его перилам льнули вечнозеленые растения, так что, наклонившись, я могла ощутить шорох листвы и вдохнуть ароматный воздух. Именно там я однажды услышала любовную песню козодоя.
В южном конце балкона росла глициния, обвивавшая перила своими побегами. Однажды я стояла под ее цветущими ветвями, погруженная в свои мысли, как вдруг перила странно завибрировали под моими ладонями. Ритмичные пульсации повторялись вновь и вновь, в точности напоминая вибрации, которые я чувствую, когда кладу пальцы на шею певца или певицы. Потом странная дрожь прекратилась, и я ощутила, как качнулась глициния, легко пощекотав мое лицо. Так я поняла, что какая-то птица задела ветку. А потом перила вновь завибрировали. Это был странный ритм, который мне еще ни разу не встречался. Я боялась шевельнуться, не говоря уж о том, чтобы позвать кого-то. Однако моя учительница, оказывается, тоже услышала этот звук и легко прикоснулась ко мне, протянув руку в окно. Я поняла, что мне следует молчать.
Мисс Салливан написала мне на руке: «Прилетела птица козодой. Он сидит совсем рядом с тобой, на угловом столбике балкона. Ты можешь дотронуться до него, но не стоит, иначе он улетит и никогда не вернется».
Громкость его пения возрастала с каждой нотой.
Учительница вновь коснулась моей руки и написала: «Его возлюбленная отвечает ему с яблони. Она, видимо, пряталась там в ветвях все это время. И теперь они поют дуэтом».
Вдруг перила перестали вибрировать, и мисс Салливан сообщила: «Теперь они оба сидят в волнах бело-розовых цветов яблони и поют».
Десять лет назад мистер Дж. П. Сполдинг из Бостона подарил нам акции сахарной компании, продажа которых позволила нам приобрести и отремонтировать дом в Рентхеме. Я хочу поделиться историей этого благородного человека, чья своевременная щедрость стала для нас опорой в трудный час.
Когда мне было девять, Элси Лесли Лайд, очаровательная юная актриса, исполнявшая главную роль в постановке «Маленький лорд Фаунтлерой», представила нас мистеру Сполдингу. Его доброта и сочувствие сразу вызвали у меня симпатию. С тех пор он неустанно заботился о нашем благополучии. Мистер Сполдинг часто навещал нас в Перкинсовском институте, присоединяясь к нам с мисс Салливан за обедом. Он всегда приносил что-то приятное: фруктовую корзинку, коробку конфет или букет роз. Он приглашал нас на прогулки в экипаже, и, если Элси не была занята в театре, она присоединялась к нам. Ее живость и очарование радовали мистера Сполдинга, который гордился тем, что может провести время со своими «двумя любимицами».
Мистер Сполдинг на протяжении нескольких лет продолжал поддерживать нас финансово. Он обещал позаботиться о нашем будущем, но, к сожалению, скончался, так и не включив нас в свое завещание. После его смерти наследники отказались от подобной поддержки, а один из его племянников даже обвинил нас в злоупотреблении его доверием. Но я не могу промолчать и не упомянуть прекрасного, великодушного человека, который желал лишь одного – чтобы мы были счастливы.
2 мая 1905 года произошло знаменательное событие: моя учительница сочеталась браком с мистером Мэйси. Она отдала мне лучшие годы своей жизни, и я искренне желала, чтобы ее жизнь была наполнена любовью достойного человека. Их брак принес мне неописуемую радость.
В солнечной, полной цветов гостиной нашего фермерского дома один из наших старейших и ближайших друзей, доктор Эдвард Эверетт Хэйл, провел обряд бракосочетания. Я стояла рядом с моей учительницей, в окружении наших близких друзей и моей матери. Ленора писала мне на руке о каждом моменте церемонии. После свадьбы мистер и миссис Мэйси отправились в путешествие в Новый Орлеан, а я поехала к матушке. Каково же было мое удивление, когда спустя всего несколько дней супруги Мэйси приехали к нам. Мы с моими самыми близкими людьми наслаждались южным летом, и пение пересмешника стало для нас свадебной музыкой.
По возвращении в Рентхем я узнала, что ходят слухи, будто я несчастлива и ревную мою учительницу.
Хочу прямо заявить на страницах этой книги: я безмерно люблю этих замечательных людей. Моя сильная и преданная учительница, с ее благородным умом и душой, всегда стремилась к истине. А ее муж относился ко мне с братской заботой и отзывчивостью, его юмор и терпимость делали мою жизнь ярче. Я не могла принимать участие в активной жизни, поэтому они обогащали мой мир своими живыми описаниями, интересными рассказами и шутками, делая каждый день особенным. Их слова были полны мудрости и тепла, хоть они и говорили совершенно по-разному: моя учительница щедро комментировала любые события и новости, одаривая меня рассказами, словно сокровищами, а ее супруг всегда взвешивал каждое слово, словно сочинял роман. Он помогал мне в трудные моменты. Как-то у меня сломалась пишущая машинка, и я пыталась переписать текст от руки, измучившись от этой тяжелой для меня работы. Тогда он ночь напролет набирал сорок страниц текста на обычной машинке, чтобы я успела отправить его издателю в срок. Он стремился удовлетворить мою любознательность, держа меня в курсе научных открытий, мировых событий и новинок литературы. Когда ему нравилась книга, он заказывал ее в выпуклой печати, чтобы я могла читать самостоятельно, а до этого читал мне в свободное время.