До приезда в Рентхем мистер Джилдер предложил мне создать серию очерков, отражающих мое видение мира. Я объединила их под названием «Мир, в котором я живу» и до сих пор помню ту радость, которую испытывала, записывая свои мысли. В них я изложила все, что вызывало мой интерес и радость: глубины философии и великолепие природы Новой Англии.
Мое увлечение живой природой никогда не иссякало, но сильнее всего я наслаждалась, когда садилась за стол, чтобы описать словами тени листьев, похожие на кружево, трепетную дрожь цветов, легкое касание крыльев бабочек, мягкость перышек на груди голубя, шелест травы и стрекот кузнечиков.
Моя следующая книга, «Песня каменной стены», была вдохновлена восстановлением старинных каменных изгородей на нашем поле. Я представляла людей, которые возвели эти стены много лет назад. Эту книгу я посвятила доктору Эдварду Эверетту Хэйлу, который также ценил каменные изгороди и традиции, с ними связанные.
В процессе написания этих книг мистер Мэйси всегда был рядом со мной. Он нещадно критиковал меня, если что-то ему не нравилось, но и щедро одаривал похвалами. Он умел поднять мне настроение и заставить смеяться, сглаживая мои беспокойные мысли и облегчая бремя на сердце. Я любила гулять или кататься с ним по извилистым дорогам Рентхема, слушая его рассказы о красоте, окружавшей нас: о прекрасной летящей птице, блестящей улыбке маленького озера, поле созревающих колосьев. Иногда он читал мне произведения Торо, сидя под величественным дубом на берегу озера. Мне не хватит слов, чтобы выразить, насколько он был мне дорог и как сильно я его любила. Невозможно забыть те тихие летние вечера или зимние ночи у камина, когда мы сидели с моими дорогими друзьями, мечтая о светлом будущем. Эти дни я вспоминаю с нежной грустью. Жизнь полна неожиданных и порой неприятных поворотов. И, хотя наш дальнейший путь был омрачен, я и моя учительница знаем, что самое ценное из того времени останется с нами навсегда.
Перед приездом в Рентхем я представляла себе настоящую ферму, подобную той, что принадлежала моему отцу в Алабаме. Я ожидала, что буду жить строго, но достойно среди деревьев и животных. Однако животными оказались лишь собаки, а попытки завести лошадей провалились. Различные начинания с домашним скотом не только потерпели неудачу, но и привели нас к серьезным финансовым затруднениям. Затем нам посоветовали посадить яблоневый сад, и это предложение показалось нам разумным. Мы приобрели сто отборных трехлетних саженцев, которые прекрасно прижились. На пятый год мы с радостью заметили несколько яблок на ветвях. Я знала расположение каждого из них и почти каждый день наблюдала за их изменениями. Яблоневый сад стал для нас настоящим утешением, так что мы недоумевали, почему не посадили деревья, как только купили участок.
Все шло хорошо до одного рокового летнего дня, когда в мой кабинет ворвался наш поденщик Ян Битман, эмигрант из России, с воплями: «Мадам, взгляните! К нам пришла дикая корова!»
Мы подбежали к окну, и Ян, страшно волнуясь, указал на пять невероятных животных, вторгшихся в наш сад. Это были дикие олени – мощный самец с ветвистыми рогами, лань и три олененка. Освещенные полуденным солнцем, они перемещались от дерева к дереву, срывая зубами кору. Их изящество настолько поразило нас, что мы даже не подумали выгнать их из сада. Мы стояли очарованные, пока они уничтожали деревья, и только в конце мы поняли, что произошло. В тот год штат Массачусетс выплатил фермерам тысячи долларов в качестве компенсации за ущерб, нанесенный оленями, но мы даже не подумали предъявить счет за наши яблони. Последний раз, когда я была в тех краях, там оставалось всего лишь около дюжины деревьев, уцелевших от острых оленьих зубов.
Сидя на открытом воздухе, я часто наслаждалась звуками сельской жизни. Еще мне нравилось исследовать новые тропинки в поле и лесу. Хотя написать о них особо и нечего, но именно тогда я была счастлива. Впрочем, читатели уже, наверное, успели понять, с какого рода текстом они имеют дело. Моя биография не содержит рассказов о захватывающих приключениях или бурных романах, но полна моих искренних эмоций и переживаний, которые, возможно, и являются самым важным, что стоит запечатлеть, ведь они отражают нашу настоящую суть.
С приходом каждого нового сезона менялись мои привычные дела. Я возвращалась домой с букетами дикорастущих цветов в руках или помогала собирать сухие ветки для костра. Когда наступал сезон урожая, я приставляла лестницу к одной из старых яблонь, взбиралась на нее и трясла ветви, чтобы собрать ароматные плоды, которые мы потом хранили в бочках на зиму. В эти моменты я чувствовала, как моя душа поднимается к вершинам деревьев и звучит в унисон с пением птиц.
Прогулки были неотъемлемой частью моей жизни. Мистер Мэйси протянул проволоку вдоль поля, и я без труда находила путь в сосновый лес, где то сидела, погрузившись в мечты, то бродила от одного дерева к другому. Летом здесь росли высокие травы. И там я дольше всего могла прогуливаться в одиночестве, примерно четверть мили. Кто-то может посчитать эти детали незначительными, но без этих моментов, наполненных солнечным светом и уединением, я бы не смогла выдержать рутину повседневности.
Сейчас прошлое кажется мне таким размеренным. Течение моей жизни напоминало лесной ручей: без автомобилей, аэропланов, радио, революций или мировых войн. Так проходила наша жизнь в Рентхеме с 1905 по 1911 год. Она кажется сейчас такой далекой, что иногда я думаю, будто это было в другой жизни. Но я помню это время достаточно ясно и отчетливо, возможно, потому, что оно было свободно от внешних отвлекающих факторов, которые захламляют ум тривиальными вещами и не оставляют места для духовного развития. Когда радости редки, даже самые простые удовольствия становятся источником божественного восторга. Когда жизнь проста и однообразна, каждый проблеск света в ней бесценен. Так и любой цветок, найденный у горного ручья или среди скал, становится настоящим сокровищем. Скромные события моей жизни были полны поэзии, и до сих пор на них лежит отблеск волшебного света.
Глава 4Наш Марк Твен
Больше всего из нашего пребывания в Рентхеме мне запомнился визит к Марку Твену.
Мои воспоминания о мистере Клеменсе[1] начинаются с 1894 года, когда он был полон жизни и энергии. С тех пор моя привязанность к нему только крепла. Среди всех знаменитостей, с которыми я была знакома, лишь доктор Александр Грэхем Белл и моя учительница вызывали у меня такое же глубокое уважение и нежность. Я встречалась с мистером Клеменсом многократно: у моего друга мистера Лоренса Хаттона в Нью-Йорке и Принстоне, у мистера Г. Г. Роджерса в его доме на Пятой авеню и в Стормфилде, Коннектикут. Мы обменивались письмами, хотя и не часто, но всегда сообщали друг другу о значимых событиях в жизни.
Когда мне было 14 лет, я впервые встретила мистера Клеменса в доме супругов Хаттон в Нью-Йорке, где мы гостили. В тот день к ним в гости зашли несколько знаменитостей, и мистер Клеменс был среди них. Пожав его руку, я сразу почувствовала, что он станет моим другом. Его забавные истории, которые я читала по его губам, заставляли меня смеяться и чувствовать себя необычайно счастливой. Я могла забыть многие детали, но никогда не забуду его нежность.
Мистер Клеменс быстро понял, что для меня значит быть слепой и не иметь возможности конкурировать со зрячими. Как сложно понимать некоторые вещи, которые другие схватывают на лету. Он никогда не заставлял меня чувствовать себя неловко, не жалел меня за мою слепоту. Напротив, он окружил мою темницу романтикой и приключениями, заставляя меня чувствовать себя счастливой и значимой. Когда кто-то выразил сочувствие по поводу моей слепоты и заявил, что, должно быть, уныло так жить, мистер Клеменс отреагировал с присущим ему остроумием: «Вы чертовски неправы. Слепота – дело увлекательное. Если не верите, спустите темной ночью во время пожара ноги с другой стороны кровати и попытайтесь найти дверь».
В следующий раз я встретила мистера Клеменса в новом доме Хаттонов в Принстоне, где мы гостили во время каникул. Там мы провели много счастливых часов.
Однажды вечером он читал лекцию о ситуации на Филиппинах перед избранной аудиторией, включая президента Вудро Вильсона. Мистер Клеменс говорил о трагедии, когда шесть сотен туземцев загнали в кратер вулкана, как в ловушку, и убили там по приказу генерала Леонарда Вуда. После этого он рассказал о пленении патриота Агинальдо полковником Фанстоном, который переодел своих военных мародеров в мундиры противника и заставил притвориться друзьями офицеров Агинальдо. Его слова были полны презрения и насмешек по отношению к этим событиям. Только те, кто слышал его, могут представить себе силу и страсть его слов. Мистер Клеменс всегда боролся с несправедливостью, будь то в отношениях между людьми, в политике, войнах или зверствах против туземцев Филиппин, Конго и Панамы. Его взгляды на общественные проблемы совпадали с моими, и это мне нравилось.
Мистер Клеменс называл себя циником, но при этом никогда не был равнодушен к проявлениям жестокости, несправедливости и злобы. Он часто говорил мне: «Хелен, мир наполнен глазами, которые не видят, пустыми и бездушными, покрытыми пылью». Его гнев возникал, когда он видел, как люди мирятся со злом, которое можно искоренить. Иногда казалось, что он стреляет из пушек всей небесной артиллерии по воробьям, но и тогда его блестящие речи доставляли настоящее удовольствие. Даже защищая ошибочные идеи, он делал это с такой ясностью и убедительностью, что ты начинал невольно соглашаться с ним, хотя бы в то мгновение. Ведь хорошо сформулированная мысль способна убедить почти любого.
Мистер Клеменс интересовался всем, что касалось меня: моими друзьями, маленькими приключениями, о которых я писала. Я ценила его за понимание важности работы моей учительницы. Среди всех, кто писал обо мне, он был, пожалуй, единственным, кто по-настоящему осознавал роль мисс Салливан в моей жизни, отмечая ее «талант, проницательность, мудрость, силу воли и литературные спосо