Несколько лет спустя в Канзас-Сити врачи больницы попросили меня повлиять на местного издателя, полковника Нельсона, чтобы он разрешил рассказать о проблеме слепоты новорожденных на страницах его газеты. Сначала он отказал, но, увидев мое разочарование, сдался: «Хорошо, пишите что хотите, а там посмотрим». Я написала статью, включив туда шокирующие факты, и она была опубликована на первой странице его газеты «Стар». Это стало прорывом.
1907 год ознаменовался важными событиями для слепых. Пресса активно освещала тему, были основаны два специализированных журнала для слепых. Мне доверили написание обзорной статьи о проблемах слепоты для «Национальной энциклопедии образования». Я получала приглашения к публикации от газет и журналов, а также участвовала в митингах, посвященных этой тематике. Меня также пригласили посетить школы в Англии, Франции, Италии и Германии, чтобы привлечь внимание к проблемам слепых и глухих.
Я старалась внести свой вклад, несмотря на то что публичные выступления давались мне с трудом: мою речь могли понять только в небольших помещениях. Несмотря на теплый прием в Европе, в Америке для слепоглухих почти ничего не поменялось. Спустя 20 лет мне грустно осознавать, как мало удалось сделать для этих людей. Мне разбивают сердце их дрожащие руки, которые молят о помощи, которую я не в силах оказать.
Наша жизнь была очень насыщенной. Мы часто уезжали из дома, бросив все дела на полпути, спеша на митинги или утомительные мероприятия, а возвращаясь в Рентхем, находили новые заботы, которые росли как снежный ком. После публичных выступлений мы обе чувствовали себя истощенными. Письма и запросы накапливались, и их было так много, что потребовалась бы целая команда секретарей, но мы не могли себе этого позволить.
Долгие годы у нас не было служанки. Мистер Мэйси утром отправлялся на работу в Бостон, миссис Мэйси отвозила его на поезд и занималась покупками. Я же убирала со стола, мыла посуду и приводила в порядок комнаты. Письма, книги и материалы для статей требовали внимания, но кто-то должен был выполнять домашние обязанности: стелить постели, ухаживать за цветами, запускать и останавливать ветряк и прочие мелочи.
Нас преследовали недоразумения. Однажды, после переезда в Рентхем, произошел инцидент, который привел ко многим из них. Мадам Элизабет Нордин, шведская учительница, посетила нас, чтобы узнать о методах обучения слепоглухих. Она сказала, что заведует школой для слепоглухих детей в Швеции и приехала в Америку, чтобы изучить наилучшие методы обучения своих воспитанников. Мы с радостью предоставили ей всю необходимую информацию. Она попросила меня поговорить с ней на разных языках и была удивлена моим четким произношением. При прощании она тепло обняла меня, рассыпаясь в комплиментах.
Позже мы узнали, что она была возмущена, что мы не предложили ей остаться у нас на три недели ее пребывания в Америке. Она рассказывала журналистам, что я рисую, играю на пианино и потрясающе леплю. Вернувшись в Швецию, она распространяла лживые слухи о моих достижениях и возможностях. Она даже заявляла, будто город Бостон презентовал мне дом и парк! Она сформировала нереалистичные представления о возможности помогать слепым. К тому же ее действия создали мне репутацию, от которой я так и не смогла избавиться, и привели к упрекам людей, которые надеялись на мою помощь и в итоге разочаровались.
Мы пытались изменить образ жизни, иногда удаляясь от мира, желая провести свою жизнь в затворничестве. Но новые обязанности всегда находили нас.
Летом 1906 года губернатор Массачусетса назначил меня членом комиссии по делам слепых. Мы проводили часы на заседаниях, и миссис Мэйси писала мне на руке все, что говорят. Следить за дискуссиями, возражениями, обменом мнениями было страшно утомительно – даже в колледже час лекций оставлял нас почти в изнеможении, но заседания были намного хуже. Кроме того, я даже не успевала вступить в обсуждение, огорчаясь, что совсем бесполезна среди всех этих серьезных и ответственных людей.
Я осознала, что для эффективной и компетентной работы в интересах слепых мне нужно улучшить свои ораторские навыки.
Глава 6Тернистая дорога к звездам
Без языка ты не человек, но и без устной речи ты человек не вполне. Несмотря на несовершенство речи, возможность выразить слова вслух приносит несравненное удовольствие. Это ощущение намного более захватывающее, чем передача слов пальцами на ладони.
Первый урок артикуляции с мисс Сарой Фуллер, главным преподавателем Школы для глухих Хорэса Манна, состоялся, когда мне было десять лет. В то время я издавала лишь бессмысленные хрипы. Мисс Фуллер приложила мою руку к своему лицу, чтобы я ощутила вибрацию ее голоса, и четко произнесла звук «ам». Потом попросила меня повторить. Она учила меня говорить мягче и не делать резких движений языком, но я не могла справиться с напряжением. Теперь я понимаю, что мне сначала следовало заняться вокальными органами и только потом артикуляцией.
Обычный ребенок сначала пассивно слушает, затем начинает издавать различные забавные звуки и курлыканье, упражняя свои пока еще нежные голосовые связки, и только потом заговаривает. Его речь развивается естественно и плавно. Но для глухого ребенка все происходит иначе. Ничьи голоса не достигают его замкнутого мира. Если он когда-то что-то слышал, как было со мной, то вскоре он забывает это. Слова исчезают, как птицы в осеннем небе, не оставляя воспоминаний о своем полете. Глухой ребенок не использует свои голосовые связки, так как не чувствует потребности говорить. Он учится заменять слух зрением, наблюдая за губами учителя и подражая его движениям. Каждый шаг вперед требует огромных усилий.
В течение четырех лет я посещала занятия мисс Фуллер в Школе устной речи Райта-Хьюмейсона в Нью-Йорке. Ее методы были основаны на практическом подходе, а не на техническом понимании вокала. Благодаря регулярным занятиям моя дикция улучшилась, но она стремилась сделать мой голос более приятным. Мисс Фуллер работала и над мягкостью произношения, но этот процесс уменьшал звучность голоса. К тому же большой объем домашних заданий оставлял мало времени для занятий речью.
Наши занятия с мистером Уайтом мы сначала считали экспериментальными. Но его так заинтересовала эта проблема, что он продолжал обучать меня в течение трех лет. Он провел два лета в Рентхеме, не беря платы за уроки, утверждая, что будет вознагражден, если сможет помочь. Его добрый характер, терпение и упорство завоевали наше уважение.
Я могу лишь вкратце рассказать о наших занятиях. Мистер Уайт выучил ручную азбуку, чтобы иметь возможность общаться со мной. Сначала он ставил мне дыхание, затем работал с диафрагмой и ребрами. После того как я научилась контролировать свой голос, он учил со мной гласные и согласные, отдельно и в слогах. Он использовал свою систему, которую разработал, обучая учеников консерватории.
После месяцев подобных тренировок я была готова перейти к связной речи. Однако мистер Уайт обнаружил, что, несмотря на мою способность замечать изменения ритма и ударений, я не могла их воспроизвести. Затем возникла проблема с изменением высоты тона и интонации – я просто не могла этого делать.
Много времени ушло на то, чтобы «настроить» мой голос для самостоятельных тренировок перед публичными выступлениями. Голос, над которым мы так трудились, внезапно отказывался слушаться. Он то затихал, то становился громким, погодные условия вводили его в заблуждение, а незамеченные ранее вибрации сбивали с толку. Я упорно тренировалась, но, как только я находила правильный тон и четкую фразировку, мой голос снова ускользал.
Три года я собиралась с духом, чтобы впервые публично выступить в феврале 1913 года в Нью-Джерси. Не уверена, чувствовал ли кто-то страх, подобный тому, что охватил меня перед первым выходом на сцену. В голове крутилось одно: «Что делать? Как утихомирить этот хаос в душе?» Приближаясь к моменту выхода на сцену, я все больше паниковала, лишь повторяя молитву: «О Господи, позволь моему голосу звучать свободно и громко!»
Это первое выступление навсегда останется в моей памяти страшным позором. Я стояла на сцене, оцепеневшая, сбитая с толку, трясущаяся… и безмолвная. Слова скапливались на моих губах, но я не могла их произнести. В конце концов, я издала какой-то звук, который, казалось, грохнул, как выстрел из пушки, хотя мне позже сказали, что это был едва слышимый шепот. Собрав волю в кулак, я произнесла речь полностью, пытаясь не наткнуться на рифы: иногда мой голос звучал слишком пронзительно, и я отчаянно понижала его, пока слова не начали падать друг на друга, тяжело и неуклюже, как кирпичи. Наконец мучение закончилось. Слушатели отнеслись ко мне с сочувствием и пониманием, но я осознавала, что это был провал. Красноречие, которое должно было пролить свет для слепых, лежало в пыли у моих ног. Я покинула сцену в отчаянии с лицом, залитым слезами.
Но со временем вера, надежда и любовь вернулись ко мне, и я возобновила тренировки.
Мне не удалось полностью реализовать детскую мечту – говорить так же чисто, как и все остальные. Теперь я понимаю, что это стремление было напрасным, а ожидания – слишком высокими.
Тем не менее я одержала частичную победу над враждебной тишиной. Я могу говорить, и голос служит мне в работе и жизни, хотя, боюсь, звучит он неприятно. Но я сделала все возможное, чтобы подлатать сломанные крылья моей надежды, и борьба за право говорить как все усилила мое понимание тщетности человеческих устремлений и недостижимости амбициозных мечтаний.
Глава 7Странствия
В самом начале мы лишь изредка читали публичные лекции, исследуя темы, способные заинтересовать самую разнообразную аудиторию. Среди слушателей были люди из всех слоев общества, включая бедных, сирот, слепых, глухих и тех, кто пострадал от жизненных испытаний. Их внимание к моей персоне заставляло меня искать слова, способные вдохновить и поддержать каждого из них.