В 1892 году приоритет изобретения телефона был оспорен, и дело рассматривалось в Бостонском суде. Это было непростое время для доктора Белла, и мы заботились о нем, как могли, помогая отвлечься. Он любил театр и музыку, поэтому мы часто ходили на концерты и спектакли, а также гуляли по окрестностям Бостона.
В наших беседах мы часто касались научных вопросов. Доктор Белл показал нам место, где был изобретен телефон, и выразил признательность своему ассистенту, мистеру Томасу А. Ватсону, без помощи которого, по его словам, изобретение вряд ли было бы завершено. Это случилось 10 марта 1876 года: мистер Ватсон, находясь в соседней комнате, был поражен, услышав голос доктора Белла из аппарата: «Привет, мистер Ватсон. Я хочу вас видеть». Это был первый ясный телефонный разговор, который сейчас стал чем-то обыденным. Узнав эту историю, я сказала, что было бы здорово, если бы первое сообщение, переданное по телефону, было более значительным. Доктор Белл возразил: «Хелен, время показало, что телефон используют как раз для того, чтобы передать это сообщение. Фраза «Привет! Я хочу вас видеть!» передается каждую минуту по всему миру миллионам «Ватсонов», и это самая важная функция телефона для всех занятых людей. На мой вопрос о том, был ли он уверен в успехе изобретения, доктор Белл ответил: «О да. Мы уже передавали отдельные слова до этого. Но я был поражен, когда понял, что мистер Ватсон услышал мою фразу».
Удивительно, но в кабинете самого доктора Белла не было телефона. Он шутил по этому поводу: «Я не знаю, как наказать человека, который разрушил уединение вашего дома».
Я слышала, как он говорил восхищенным его изобретением: «Сомневаюсь, что телефон передает человеческую речь лучше, чем это сделали Шекспир и Гомер».
Как-то мы ждали трамвай и стояли прямо у телефонного столба. Тогда доктор Белл приложил мою ладонь к столбу и спросил:
– Как ты думаешь, что означают эти вибрации?
Я никогда раньше не прикасалась к столбу с телефонными проводами.
– Он гудит так все время?
– День и ночь. Эта мелодия никогда не затихает, потому что это песня жизни, а жизнь не останавливается. Сообщения о рождениях и смертях, поражениях и победах несутся по медным проводам над нашими головами от одной станции к другой, по всему миру. Прислушайся! Разве ты не слышишь эти разговоры?
Этот рассказ напомнил мне другой момент нашего знакомства. Мы гуляли под ливнем, и он спросил меня, касалась ли я когда-нибудь дерева во время дождя. Он положил мою руку на ствол молодого дуба, и я почувствовала серебристый шелест листьев, нежный шорох, едва слышный шепот ветвей. С тех пор я часто прикасаюсь к деревьям, когда дождь струится по веткам и листьям.
В такие моменты талант доктора Белла раскрывался в полной мере. Он рассказывал мне забавные истории, вспоминал о Шотландии, описывал Японию, где он побывал за пару лет до нашего знакомства, читал стихи. Он любил речь Порции о милосердии и однажды поделился со мной, что его любимая цитата – это переложение Горация Драйденом:
Да, счастлив тот, и только тот один,
Кто дням своим всевластный господин.
Уверенный в себе, он может восклицать:
«Дню завтрашнему нас не испугать!
Будь солнце или дождь, герой я или тать,
Но радость у меня нельзя отнять.
Не властно небо над моей судьбой:
Что было – все мое. Тот час – навеки мой!»
Восьмилетние судебные тяжбы о приоритете изобретения телефонного аппарата завершились решением Верховного суда в пользу доктора Белла. К моменту его кончины в мире использовалось уже двенадцать миллионов аппаратов. Говорят, что полученный им в 29 лет основной патент стал самым ценным из когда-либо выданных.
Доктора Белла раздражало всеобщее внимание к нему как к изобретателю телефона. Он однажды написал мне на руке: «Такое чувство, что я не совершил ничего более значимого! Это все из-за того, что телефон приносит прибыль. Печально, что многие измеряют успех в деньгах. Моя мечта – помочь глухим разговаривать, вот тогда я буду счастлив!»
Для работы над теориями и изобретениями он уединялся в своем убежище под Вашингтоном, или на мысе Бретон, или в кокосовой роще во Флориде, в доме своей дочери. «Мне нужна полная тишина, но в нашем шумном мире она редкость», – говорил он.
Он сравнивал телефон со следом Пятницы на песке жизни, напоминая, что никто не может остаться в полном одиночестве.
Несмотря на расстояние, разделяющее нас, я периодически писала ему письма, даже не ожидая ответа из-за его занятости, но он всегда отвечал. А еще он читал мои книги, комментировал их и отзывался так, что я чувствовала себя умным и мыслящим существом, а не жалким подобием человека.
«Та часть внутреннего мира, которую ты нам открыла, такая яркая и захватывающая, что я хочу знать все твои мысли: что ты думаешь об охране природы, о тарифах, о деле Дрейфуса. Мне интересно, как бы ты реформировала систему образования. Я хочу, чтобы ты вышла из скорлупы и писала о великих вещах», – писал он после выхода моей книги «Мир, в котором я живу».
Перед свадьбой моей учительницы, мисс Салливан, он прислал мне письмо с пометкой «Лично для Хелен» и припиской «Я не хочу, чтобы его читали мисс Салливан или мистер Мэйси». Внутри был чек на свадебный подарок, который он попросил меня купить от него для новобрачных и сделать это сюрпризом.
Во время одного моего визита к доктору Беллу на мыс Бретон он, устав от экспериментов по аэронавтике, писал философские и поэтические заметки на моей руке. В тот раз он читал наизусть отрывки из «Бури» и «Юлия Цезаря» и говорил: «Хелен, я не уверен, что мы хозяева своей судьбы. Жизнь полна неожиданностей… В юности я хотел стать музыкантом, однако судьба рассудила иначе. Из-за проблем со здоровьем я отправился в Америку, увлекся опытами, а теперь дни и ночи посвящаю воздухоплаванию. И все это время главным моим интересом остается обучение глухих. Нет, Хелен, я не был хозяином своей судьбы. Твои ограничения поставили тебя на особое место в мире, и мне кажется, тебя ждет уникальная работа – сломать барьеры, отделяющие глухих от остального человечества».
Я рассказала ему о своем желании писать книги после колледжа и вместе с моей учительницей жить «вдали от суетной толпы».
– Обстоятельства определят твое занятие, а не ты сама, – сказал он. – Мы лишь орудия тех сил, что управляют мирозданием. Всегда помни об этом, Хелен, и не ограничивай себя одним видом самовыражения. Учись, выступай, пиши книги, делай все, что сможешь. Чем большего ты достигнешь, тем больше поможешь глухим по всему миру.
После долгой паузы он добавил:
– И еще я думаю, Хелен, что однажды в твое сердце постучится более значительное чувство, чем дружба, и попросит его впустить.
– Почему вы так решили? – спросила я.
– Потому что вижу перед собой привлекательную молодую девушку, а в молодости естественно думать о счастье и любви.
– Иногда я думаю о ней, – сказала я, – но она похожа для меня на прекрасный цветок, которого я не могу коснуться, но чье благоухание все равно превращает мою жизнь в рай.
Он какое-то время помолчал, а затем его пальцы вновь легонько коснулись моей руки:
– Ни в коем случае не думай, что, раз ты не видишь и не слышишь, тебе недоступно высшее счастье.
– Но я очень, очень счастлива! У меня есть моя учительница, моя матушка, вы… и множество интересных занятий. Я вовсе не стремлюсь выйти замуж.
– Знаю, – ответил он, – однако, скажу еще раз, жизнь иногда поворачивается странным образом. Матушка не будет с тобой всегда, мисс Салливан выйдет замуж. И ты можешь почувствовать себя очень одинокой.
– Я не могу себе представить, что какой-то мужчина захочет на мне жениться. Это все равно что взять в жены статую.
– Ты еще очень молода, – отвечал он, ласково похлопывая меня по руке. – Возможно, ты сейчас не воспринимаешь всерьез мои слова, но я хочу поделиться своими мыслями о твоем будущем браке… если ты когда-либо решишься на него. Если достойный человек предложит тебе стать его женой, не отказывайся от счастья из-за своих физических ограничений.
Я обрадовалась, когда к нашему разговору присоединились миссис Белл и мисс Салливан и тема сменилась.
Спустя годы доктор Белл напомнил мне об этом разговоре. Мы с мисс Салливан приехали в Вашингтон, чтобы сообщить о ее предстоящей свадьбе с Джоном Мэйси. Доктор Белл с улыбкой сказал:
– Видишь, Хелен, я был прав, когда говорил, что она выйдет замуж. Может, пришла твоя очередь последовать моему совету и создать собственную семью?
– Нет, – ответила я. – Сейчас я еще меньше склонна к такому решению. Я убеждена, что партнеры должны быть равны в способности преодолевать трудности. Мои недостатки стали бы бременем для любого мужчины. Я не вижу, чем могла бы компенсировать такие тяготы.
– Однажды, юная леди, – сказал доктор Белл, – когда у тебя появится настоящий избранник, ты изменишь свое мнение.
Так и случилось… но это уже другая история.
Последняя моя встреча с доктором Беллом произошла после его возвращения из Эдинбурга. В 1920 году он казался мне угнетенным. Он сказал, что чувствовал себя чужим там и был рад вернуться в США.
Война оставила глубокие шрамы в его душе. Я ощутила грустные морщины на его благородном лице. Он рассказал, что планирует посвятить оставшуюся жизнь разработке гидропланов. Он предсказывал, что через десять лет между Нью-Йорком и Лондоном будет установлено воздушное сообщение. Он верил, что на крышах небоскребов появятся ангары и у людей будут личные самолеты, как сейчас автомобили. Он считал, что воздушная доставка грузов станет дешевле, чем железнодорожная или морская. Он также предвидел, что следующая война будет вестись в воздухе и подводные лодки окажутся важнее крейсеров и эсминцев.
Доктор Белл говорил о времени, когда будут разработаны способы охлаждения тропического воздуха и доставки теплого воздуха в холодные страны. Он упоминал о холодных течениях из Арктики и Антарктики, которые проходят под теплыми тропическими морями, и утверждал, что когда-нибудь их поднимут на поверхность, изменяя климат жарких стран и создавая благоприятные условия для жизни и работы…